Любовь и другие диссонансы - Януш Вишневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В самом начале одиннадцатого, в пасхальное воскресенье четвертого апреля 2010 года я сел в поезд.
Москва, 2 апреля, пятница, утро
Марина Петровна родилась в начале пятидесятых, после войны. Но просматривая отобранные для выставки в Берлине экспонаты, не могла сдержать слез. Отяжелевшей рукой занесла в список: «Фотография номер пять — “В атаку!”»
Бойцы, возраст которых под тяжелыми касками не угадать, бегут, пригибаясь к земле. На заднем плане ползет солдат с автоматом. Офицер на левом фланге отдает приказ. Лицо его напряжено. Говорят, когда идешь в атаку, самое трудное — оторваться от земли и сделать первые два шага. Для солдата они часто оказывались последними.
На экране компьютера открылась следующая фотография, и Марина Петровна невольно улыбнулась. На нее смотрели два подростка, похожие на только что вылупившихся галчат. Совершенно лысые, с узкими лицами. На вид им было не больше шестнадцати. Они болтали и курили самокрутки. Возможно, для кого-то из них жизнь оборвалась сразу после того, как эта фотография была сделана.
Тронутые временем черно-белые снимки для Марины Петровны были частью ее жизни. Важной частью.
Марина Петровна вздохнула. Как многим из тех, кто родился в послевоенные годы, ей было непросто относиться к Германии объективно. Она прекрасно понимала, что страна и люди ни при чем, но как быть с памятью?
Фотографии отправляли в Берлин за неделю до выставки. Туда же должны были доставить экспонаты из Польши. Небольшие контейнеры сопровождали представители немецкой логистической компании, заслужившей безупречную репутацию у музейщиков, в том числе у работников Госархива, подобравших для выставки сто экспонатов, в которых сосредоточились боль, любовь и ужас военного времени.
Выставка была международной и включала работы фотографов немецкой, польской и российской сторон.
Вылет был ранний, и это радовало Анну: значит, в пробках стоять не придется.
В марте 2007 года в Москве наконец открыли новый терминал, соответствующий по размерам и комфорту столичному уровню и значительно облегчающий процедуру вылета за пределы России. До этого дорога в аэропорт Шереметьево могла занять полдня, так что люди нередко опаздывали на самолет.
К счастью, самолет в Берлин вылетал в шесть утра. Выезжать из дома надо было в три, и Анна решила не ложиться. Она набрала в поисковике слово «Берлин», чтобы заранее решить, где им с Мариной Петровной непременно нужно побывать.
Ей хотелось пройтись по известной Курфюрстендамм и посетить Гедехтнискирхе, которую местные жители называли «помадой» и «пудреницей», увидеть в музее Нефертити, побывать в кафе «Голубой ангел», где выступала Марлен Дитрих, и купить диск с ее песнями.
Интересно, в чем залог популярности? Есть певцы с прекрасным голосом, но их никто не слушает. А есть такие, как Марк Бернес или Марлен Дитрих — вроде бы и без особых вокальных данных, но пользующиеся безграничной любовью поклонников.
Сергей вызвался отвезти Анну в аэропорт и, как ни пыталась она отговорить его, настоял на своем. Сонный, с недовольным лицом, сел за руль. Анна взглянула сбоку на его породистый профиль, на чуть седеющие на висках волосы, и неожиданно для себя чуть не расплакалась. Ведь какие-то десять лет назад она им любовалась, Сергей казался ей самым близким человеком на свете. Сильным. Надежным. Одержимым. Но когда Анна утратила надежду стать матерью, вместе с этой надеждой она утратила и веру, и любовь.
Как-то весенним днем она поехала в детский дом. Твердо решила взять оттуда ребенка. Неважно, мальчика или девочку. Главное — у них будет настоящая семья.
Это был хороший день и определенно хорошая идея. Анна отчетливо помнила момент, когда эта мысль пришла ей в голову. Она принимала душ, вода успокаивающе обволакивала тело. Неожиданно из крана пошел кипяток. Анна вскрикнула и вдруг поняла, что ей делать. Все стало ясно! Так бывает, иногда.
Она натянула первые попавшиеся под руки брюки и свитер, помчалась вниз. В двадцати минутах езды от дома располагался Дом ребенка; прошлой зимой Анна помогала организовать там новогодний праздник для малышей, познакомилась с заведующей и персоналом. Оказалось, что заведующая, крупная седая женщина с очень короткой стрижкой, живет буквально в соседнем доме, и потом они часто сталкивались во дворе.
Анна вошла в серое безликое здание, и у нее возникло ощущение, что она переместилась на двадцать лет назад. Тут стоял запах какой-то невкусной, унылой еды. У Анны ком встал в горле, она полезла в сумку за ингалятором. Представила себе дорогие московские рестораны, где люди с недовольными лицами долго и придирчиво выбирают блюда.
— Понимаете, Анна, — сказала ей заведующая, — это быстро не делается, да я бы и не советовала вам торопиться… Вы ведь, насколько я понимаю, даже с супругом это еще не обсуждали?
Слово «супруг» металлически лязгнуло. Суп-руг.
— Нет, не обсуждала, — согласилась Анна, нетерпеливо покачивая ногой, — но почему вы думаете, что он будет против? Он тоже хочет ребенка.
— Поймите, это очень серьезный шаг. Второго разочарования ребенок просто не перенесет. — Заведующая пригладила рукой свой белоснежный ёжик на голове. — Я работаю здесь уже двадцать лет. Много чего повидала. Люди брали ребенка, а потом просто не выдерживали. Эмоционально не выдерживали. А ребенок ведь не собачка, его на улицу не выбросишь!
Глаза Анны наполнились слезами.
— Я хочу! Очень!
Заведующая побарабанила пальцами по столу, покрытому по старинке оргстеклом.
— Пойдемте для начала на детей посмотрим.
Они вышли из кабинета; заведующая прикрыла дверь и взяла Анну под руку. Они шли узким коридором, было необычайно тихо для детского учреждения. Пахло дезинфицирующим раствором. Выкрашенные желтой краской стены были разрисованы бабочками, рыбками, цветами и героями мультфильмов. Старшая группа располагалась этажом ниже. На лестнице их обогнала девушка в джинсах и тесной футболке.
— Куда спешишь? — осведомилась заведующая.
Девушка обернулась, лицо у нее было озабоченное.
— Да «скорую» Никитиной вызвали. Снова под сорок температура и рвота… Бегу встречать!
И она поскакала через две ступеньки; толстая короткая коса била ее по выступающим лопаткам.
— Я зайду посмотреть, что и как. Если в больницу будут забирать — пусть тетя Нина поедет. Она там лучше сориентируется! — вдогонку быстро сказала заведующая, перевела дыхание, обернулась к Анне: — А детки к тому же еще и болеют. И бывает, что тяжко болеют, я вам скажу.
Анна промолчала.
Дашеньку она заметила сразу. Остальные малыши весело играли под руководством воспитательницы, а эта девочка просто тихонько сидела на маленьком стульчике, расписанном под хохлому. Темные кудряшки легким облаком стояли над бледным лобиком. Она вертела в руках мягкую игрушку, то ли собачку, то ли зайчика.
— Привет, — шепотом сказала Анна, присев перед девочкой на корточки. — Как тебя зовут?
Девочка молчала.
— Ты умеешь говорить?
Заведующая вздохнула.
— К сожалению, Дашенька пока молчит. Ее мать лишена родительских прав, отбывает наказание за распространение наркотиков, срок у нее два года. А вместо отца у Даши в свидетельстве о рождении прочерк…
Анна смотрела на девочку не отрываясь. Огромные карие глаза, ресницы такие длинные, что кажутся приклеенными, пухлый ротик, трогательная тоненькая шейка…
— А можно, — голос ее дрожал, — можно мне погулять… с Дашей?
Ей страстно захотелось подарить девочке лучшие игрушки, всех этих Барби, телепузиков и плюшевых медвежат; угостить мороженым, покатать на пони, сводить в зоопарк. Это же невозможно, когда трехлетний ребенок неподвижно сидит и молчит!
Заведующая осторожно взяла Анну за локоть и вывела обратно в коридор.
— Не обижайтесь, — она смотрела твердо, — но сначала… поговорите с супругом. Я переживаю за девочку… да и за вас тоже. У меня слишком большой опыт, чтобы строить иллюзии…
Анна вышла на улицу. Быстро зашагала к автомобилю, вспоминая детские стихи и песенки, составляя план развлечений для Дашеньки. Зашла в «Детский мир», купила несуразно большую и безумно дорогую немецкую куклу, чьи темные локоны напоминали Дашины. Анна рассматривала куклу в окошечко в картонной коробке и говорила ей:
— Скоро ты познакомишься со своей хозяйкой… Она такая красавица!
Идиллия закончилась с появлением Сергея.
Анна умоляла, плакала и снова умоляла мужа пойти к заведующей Дома ребенка. Рассказывала про Дашу и ее длинные ресницы. Но слышала в ответ краткое «нет!». И в конце — грохот тяжелой дубовой двери.
Она пролежала весь вечер на диване не вставая. Так и уснула в одежде. У нее не осталось шанса стать матерью, а он мог оплодотворить еще множество женщин.