Три дня до эфира - Ямалеева Гульназ Фарисовна

— Сейчас что-нибудь придумаем! А! Давай ты ей напишешь письмо, а я отнесу!

— Не-е-е, — нерешительно протянул Иван, — я писать не буду.

И сколько Валька его ни уговаривал, не соглашался ни в какую. И вот тут у Кузнецова созрел план номер два. «Друга надо спасать», — совершенно логично рассудил он и самолично направился к Вике Новиковой с известием. Снегирёву до сих пор было неизвестно, что ответила тогда девочка, но о бесславном походе друга он узнал ещё у порога школы. Первый же встретившийся на его пути салага из второго «А», громыхая портфелем, пробежал мимо и крикнул: «Снегирь в Вику-акробатку втюрился! Жених!» Одноклассники встретили его ехидными улыбочками, и Иван все понял. Он встретил друга холодным молчанием. Тот, мгновенно оценив ситуацию, тут же подошёл и виновато заглянул ему в глаза.

Мальчишки-одноклассники радостно загоготали, и Валька сразу же бросился в драку защищать честь друга. Он готов был надавать тумаков каждому, кто хоть словом, хоть намёком оскорбит Снегиря, и Иван, увидев такое самопожертвование, простил Вальку.

— Я ж хотел, как лучше, — объяснял Кузнец. Но Снегирёву объяснений уже не требовалось, он обнял Вальку за плечи и миролюбиво сказал:

— Да ладно!

За три десятка лет их дружба не раз проверялась различными ситуациями, и всегда Снегирёв и Валька находили взаимопонимание.

Теперь Кузнец именовался не иначе как Валентин Сергеевич и занимал значительный пост в Министерстве здравоохранения. Именно с его лёгкой руки Иван Давыдович когда-то начинал коммерческую деятельность и именно благодаря почти шальной идее старого друга Снегирёв решил баллотироваться в губернаторы.

— Ванька, а не пойти ли тебе в политику? — лукаво прищурился Валька и закинул ногу на ногу.

— Вообще-то была у меня такая идея, да только дело это хлопотное, — отозвался тогда Иван Давыдович.

— А чего здесь хлопотного? — тут же отреагировал старый друг с присущей ему лёгкостью. — Собрать инициативную группу, думаю, ты и сам сможешь, а нет, так я тебе помогу. Зарегистрируешься как кандидат и давай — вперёд, агитируй народ за себя. Вот, голову дам на отсечение, что у тебя ещё рейтинг будет один из самых высоких.

— Валя, послушаешь тебя — и все кажется таким простым и возможным.

— А ты хоть раз пожалел, что тогда меня послушал?

Иван Давыдович отрицательно покачал головой. Действительно, десять лет назад Валентин почти с такой же лёгкостью, с какой сейчас агитировал его идти в политику, советовал открыть собственную фирму по продаже медикаментов. Снегирёв тогда вслепую поверил другу и не прогадал, теперь он был генеральным директором процветающей компании. На первых порах Валентин сам изо всех сил помогал другу: то советом, а то и делом. Благодаря ему фирма Снегирёва наладила тесные контакты с больницами. А это означало, что у него появился регулярный источник сбыта товара. Помогал Валька, как всегда, бескорыстно и решения принимал мгновенно. В запасе у него всегда находилась пара-тройка «блестящих» идей, которые он тут же начинал воплощать в жизнь. Самому Ивану Давыдовичу очень не хватало этой кузнецовской лёгкости, поэтому в трудные минуты он всегда старался отыскать друга и прийти к нему за советом. Сейчас Снегирёву совет не требовался, он хотел просто получить моральную поддержку друга. Иван Давыдович не сомневался, что тот, выслушав рассказ, обязательно хлопнет его по плечу и скажет:

— Чего думать! Давай двигай вперёд, спасай своего Сашку! В конце концов, в последний раз, что ли, выборы устраиваются?

Валька был фанатом чистого воздуха. Поэтому десять лет назад, недолго думая, продал свою квартиру и купил огромный дом в небольшом городке под Санкт-Петербургом. Там он жил с женой и двумя детьми. Старший сын Кузнецова уже вернулся из армии, а дочь заканчивала восьмой класс. Семья у Вальки была дружная, и Снегирёв всегда с удовольствием приезжал к ним, как он выражался, «дыхнуть свежего воздуха».

Дом Кузнецова был виден издали. Валька и выбрал-то его по этой причине:

«Пусть видит заблудившийся путник мой дом и по нему находит дорогу». Во время поисков дома Кузнец был настроен поэтически… Дом стоял на холме, и поэтому казалось, что он выше остальных в городке. Бывший хозяин не поскупился и покрыл крышу черепицей.

Снегирёв ностальгически улыбнулся, когда увидел красную крышу кузнецовской «хибары». Он не видел друга более трех месяцев и только сейчас понял, как по нему соскучился. Ворота, окрашенные в жизнеутверждающий зелёный цвет, встретили гостя привычным скрипом, и Иван Давыдович, минуя небольшой чистый дворик, поднялся на крыльцо. Боковым зрением он заметил какую-то незнакомую фигуру, которая мелькнула в огороде, но не придал значения. На его стук тут же отозвался голос хозяина:

— Чего там! Открыто же! И через секунду на пороге появился Валька Кузнецов собственной персоной.

— А я думал, . Сенька… — растерянно улыбнувшись, произнёс он и пропустил гостя в дом.

Снегирёв с удивлением посмотрел на друга. Казалось, со дня их последней встречи прошло не так и много времени, а Валька совершенно изменился. Куда-то исчезла так идущая ему лёгкая полнота, из широкого ворота рубашки торчала худая шея, голова почти полностью поседела, но главное изменение произошло с глазами: усталый потухший взгляд настолько не вязался с привычным образом закадычного друга, что Иван Давыдович невольно огляделся. В доме, казалось, все было по-прежнему, все вещи стояли на местах, все те же занавески с петухами на кухне, все та же керамическая посуда, которую Валька обожал и жутко ею хвастался, все то же старое пианино, купленное исключительно из-за года выпуска. «1888-й», — гордо показывал Кузнецов на цифру и нежно хлопал инструмент по крышке.

— Валя, что случилось? — Снегирёв в упор посмотрел на друга.

— У меня-то ничего не случилось, а вот про твою беду наслышан. Что делать будешь? — Кузнецов, как всегда, полностью брал инициативу в разговоре на себя.

— Всю ночь думал и решил отказаться от выборов. Сегодня дам информацию в прессе.

— Ты… ты! Рехнулся! — неожиданно взорвался Кузнецов. — Да ты с ума сошёл, Иван Давыдович!

Валька впервые в жизни наедине назвал старого друга по имени-отчеству, что это значило, Снегирёв не знал. Его удивлению не было предела.

— Валя, Валентин Сергеевич, я был уверен, что ты моё решение одобришь.

— Нет, ты окончательно рехнулся — Кузнецов нервно заходил по комнате.

— А что ещё. Валя, остаётся делать? Менты не спешат, мальчик в опасности. Тебе хорошо, твои-то при тебе, а мой… — Снегирёв махнул рукой.

— Рехнулся! Окончательно! Отказываться от выборов! Да ты знаешь, что это такое?!

— Ничего особенного, — по слогам произнёс Снегирёв и строго посмотрел на друга. — Валя, с тобой что-то происходит. Ты болен?

— Я?

— Ты очень похудел, и потом…

— Здоров я, здоров. — Кузнецов отвернулся от друга и устало провёл ладонью по лицу.

— Тебе помочь чем? Ты меня всегда выручал, может, теперь и я сгожусь?

— Глупости, — перебил его друг, — глупости. Я здоров, и в доме все, тьфу-тьфу, в порядке.

— Валя, а кто у вас там, в огороде, ходит? Я видел какого-то незнакомого мужчину.

— Никого там нет!

— Но я сам видел. Он довольно по-хозяйски там прохаживался.

— По-хозяйски? А! Да это же сын мой, Сенька, ты его после армии-то не видел, он такой… такой взрослый стал… — И в глазах у Вальки появилось какое-то странное выражение то ли испуга, то ли боли.

— Всеволода твоего я хорошо помню, узнал бы пацана. Этот совсем чужой человек был…

— Да ты и во мне какие-то перемены увидел. Сенька это, Сенька, — заверил его Кузнецов и, чтобы перевести разговор, подошёл к плите. — Чайку будешь?

— Спасибо, с удовольствием. Валька поставил перед другом чашку и налил заварку.

— Чайник сейчас закипит, тогда и кипятку добавлю.

— Я подожду.

Определённо с Кузнецовым творилось что-то не то. Старого друга было не узнать. Снегирёв вслушивался в речь Вальки и не узнавал того стремительного речитатива, который был раньше свойствен Кузнецу.