Промежутье - Ребекка К. С. Ансари

у Елены потемнело, словно штормовое море. Купер молча ждал продолжения.

– Когда мне было двенадцать лет, родители отправились в Южную Америку. Сколько я себя помню, матушка мечтала там побывать. Накануне отплытия она устроила великолепный семейный ужин и велела подать нам с сестрой все любимые лакомства, даже тыквенный пирог на десерт. Но я не могла есть. Меня душил страх. Я старалась проникнуться общей радостью, но вместо этого томилась от дурных предчувствий. На следующее утро матушка погладила нас с сестрой по голове и поцеловала на прощание. Родители заверили нас, что вернутся через несколько месяцев. Мы остались на попечении гувернантки, мадам Гаст. Это была добрая христианка, которая полагала, как и многие в те времена, что детей должно быть видно, но не слышно. Что бы мы с сестрой ни делали, она видела в наших шалостях – а мы всё-таки были детьми – проявление греховной натуры.

Прошло несколько месяцев, и жизнь в нашем доме изменилась. От родителей перестали приходить письма. Мне не хватало слов любви и утешения, а всем остальным не хватало банковских чеков, вложенных в конверты. Я всё чаще закрывалась у себя в комнате и пыталась уловить исчезающий запах духов, которыми матушка брызгала письма. А тем временем наши слуги тоже понемногу исчезали: сперва садовник, затем конюхи, следом горничные. Воспоминания об отце – его чертах, его улыбке – таяли так же быстро, как еда на нашем столе. Полгода спустя я уже всё понимала. Не нужно было даже вскрывать то чужое письмо, где говорилось, что родителей унесла жёлтая лихорадка. Помню, как я сидела голодная на кровати и беззвучно плакала в подушку. Весь наш мир тогда рухнул.

Купер почувствовал комок в горле. Он понимал, что значит потерять семью, но ничего подобного даже представить себе не мог.

– Мы с сестрой стали для всех обузой. Ясно было, что мадам Гаст скоро надоест за нами присматривать. Так и случилось: однажды вечером она велела нам собирать вещи. По её словам, нас ждали какие-то родственники в Европе. Я знала, что она лжёт: ни у нашего отца, ни у матери не было братьев и сестёр, а родители их давно умерли. На следующее утро мы проснулись и надели дорожные платья в тоскливой уверенности, что навсегда покидаем дом. Мы пораньше выставили сумки к двери, и, прежде чем гувернантка спустилась в холл, я выплела из волос ленту. Ещё накануне я утащила перо и чернильницу из отцовского кабинета и теперь вывела на ленте слова: «Любимой матушке». Затем отдала ленту сестре, и она приписала: «Дражайшему отцу».

По лицу Елены скользнула ласковая тень улыбки.

– Она сделала ошибку в слове «дражайшему», но я не стала исправлять. Мы вдвоём побежали в сад. Была гроза, лил дождь, а дорожки в саду совсем заросли, но нас это не остановило. Ведь родителей больше некому было помянуть. Мы добрались до клумбы с розами, которые очень любила матушка, и я повязала ленту на самый крепкий стебель. Склонив головы, мы постояли там немного, а затем взялись за руки и пошли навстречу своей судьбе и мадам Гаст.

Теперь под глазами у Елены залегли тёмные круги, которых не было прежде.

– Куда она вас отвезла? – спросил Купер.

– Сперва она отругала нас за мокрую одежду и назвала пропащими душами. Потом втолкнула в экипаж, и мы направились сюда, к этой пристани. – Елена указала рукой налево, как будто наблюдала занятную уличную сценку. – Вон там мы стояли и смотрели, как она дала мешочек с деньгами какому-то высокому неряшливо одетому человеку. Довольно кивнув, она сказала: «Идите с ним. Теперь он о вас позаботится».

– Как-то не очень по-христиански, – заметил Купер.

– Это был первый, но не последний раз, когда меня удивил поступок вроде бы верующего человека… Наш корабль отплыл через час, прямо навстречу шторму. – Елена указала пальцем на горизонт. Там незамедлительно выросла свинцовая туча, пронизанная белыми нитями молний. – Мы так и не узнали, куда должны были приплыть, потому что утонули у самого выхода из гавани. Слишком далеко от берега, чтобы спастись. Нас не оплакивала ни единая живая душа. Мы просто исчезли, всеми позабытые. Вот так мы и попали сюда, в Промежутье. Странное место: ни на этом свете, ни на том. – Елена тоскливо поглядела на золочёные ворота.

Купер проследил за её взглядом.

– А тот свет… он там, за воротами?

Она медленно кивнула.

– Иногда оттуда доносятся голоса наших родителей. Я их слышу, но они меня – нет.

– Что они говорят?

– Не могу разобрать слова. Иногда слышно смех, как будто у них там праздник. Иногда просто веет теплом. Но ворота заперты. Они всё время стоят здесь, а мы смотрим и мучаемся. Я не вижу их только в мире живых. Вернувшись, я каждый раз дёргаю за ручку. Всё надеюсь: может, мы заслужили право войти? Но… – Она махнула рукой.

– А что случилось с твоей сестрой?

– Тоже застряла в Промежутье.

– Где? – Купер повертел головой, всматриваясь в толпу.

– Она… сейчас в мире живых. На задании, как и я.

– На задании. Ты про это писала в письме. Что у вас за задания?

Елена тяжело вздохнула и помотала головой. Видимо, Купер опять спросил лишнее. Он решил зайти с другой стороны.

– А сколько вас здесь? В Промежутье?

– Только мы вдвоём.

– А как же все эти люди? – он указал на проходящих матросов.

– Это просто отзвуки моих воспоминаний, – сказала Елена и небрежно махнула рукой в сторону ближайшего прохожего. Он тут же превратился в кучу ломких сухих листьев, которые унёс порыв ветра.

– Но ведь при крушении поездов вот эта эмблема была на одежде у какого-то мальчика. – Купер указал на золотой герб с вороном.

Причал исчез ещё быстрей, чем появился, моргнув на прощание, как несколько дней назад моргал Еленин дом. Несколько дней назад? Куперу казалось, что прошли годы. Когда всё вокруг обрело чёткие контуры, он снова сидел за столом посреди равнины. Об их визите на пристань напоминала только зловещая грозовая туча, по-прежнему висевшая над горизонтом. Она сгустилась до полной черноты и теперь медленно двигалась к ним. На столе стояли две чашки с изящными расписными блюдцами. От свежезаваренного чая шёл душистый пар. Елены нигде не было. Вместо неё напротив Купера теперь сидел мальчик-подросток в чистенькой школьной форме и старомодной кепке.

Купер вытаращил глаза и схватился обеими руками за край стола. Это что, ещё один «отзвук воспоминаний»?

– Э-э-э… привет? – сказал он.

Мальчик колыхнулся и преобразился. На его месте возникла Елена с чашкой в руках.

– К-как?

– И я, и моя сестра можем явиться в любом виде и образе, Купер. Как тот жёлтый дом. – Она отхлебнула чаю.

– А сделай так ещё!

Елену, кажется, рассмешил восторг Купера. Она выполнила просьбу и приняла такой облик, что у мальчика отвисла челюсть. Он торопливо прикрыл рот рукой.

– Ну, как тебе? – спросило новое явление.

Голос, улыбка, одежда – всё было до того похоже, что Купер как будто смотрелся в зеркало. Вот только отражение двигалось само по себе.

– Ух! – выдохнул Купер. – Это не смешно. Давай обратно!

Елена, смеясь, вернула себе прежний вид.

– А знаешь, мне ещё никогда не удавалось вот так похвастаться перед кем-то из живых.

– Пожалуйста, не делай так больше, – наконец выговорил Купер.

– Ты сам просил, – пожала плечами девочка.

– Ну это уж как-то совсем жутко.

– Наверное. Давно про это не думала. Иногда я сама уже не помню, кто я или кем была. Я и здесь, и не здесь. Невидимка. Вроде забытого сна. – Елена снова отхлебнула из чашки и продолжила: – Вообще, живые придают телам слишком много значения. Всё это, – она указала на себя, – просто футляр. Оболочка. Теперь-то я знаю. А истинное «я» – моя суть – не меняется.

Купер ошарашенно глядел на неё. Ему вовсе не казалось, что менять телесную оболочку – такое уж ерундовое дело. Мальчик понятия не имел, «настоящая» ли Елена сидит сейчас перед ним, но к этому образу он хотя бы успел привыкнуть. Пусть уж будет так.

– А умирать больно? – не подумав, брякнул он и тут же смутился. Это был очень странный и очень личный вопрос. Но Елена вроде бы не обиделась, и он добавил: – Ну, просто ты же не совсем человек, да? Ты неживая?

Елена вздрогнула.

– То есть… ты была живая, но теперь… – Купер понял, что лучше прикусить язык.

– Да. Умирать больно. Я могу изменить внешность, но всё равно я человек из плоти и крови, как и ты. – Елена положила руку поверх руки Купера. Она была тёплой.

За время их разговора тучи с невероятной скоростью затянули полнеба. В них посверкивали молнии.

– И что же с тобой случается? Ты же не по-настоящему умираешь, так ведь? Раз ты всё ещё здесь? Но твоё тело – тела? – всегда находят на месте катастрофы.

– Я умираю точно так же, как все: погибает тело. Оно остаётся на земле как свидетельство прожитой жизни. Но душа – назовём её так – переходит в другой мир. Насколько я знаю, большинство людей попадает туда, за ворота. Но мы с сестрой… каждый раз возвращаемся сюда. Я просыпаюсь в своём изначальном виде и живу здесь, пока не позовут обратно. Новое задание – новое тело.

Внезапно Купера осенила догадка.

– Подожди-ка. Ты ведь это делала больше трёх раз, правда?

– Трёх раз? – удивлённо спросила Елена.

– Ну да.