Мертвые мухи зла - Гелий Рябов

- Я в другом смысле, - нервно огрызнулся Кудляков. - Что будем делать?

- Можно, скажем, слинять, - начал Авдеев не слишком уверенно, - а когда потребуется - подключиться, а?

- Как только мы "слиняем" - семье конец! - крикнул Баскаков.

- Значит, будем ждать приказа и уверенно согласимся его выполнить. И когда Юровский распорядится - лица у нас у всех должны быть ангельские и влюбленные. В него, Юровского, - Ильюхин провел рукой по щеке, а она вдруг стала мокрой.

- Может, в расход Якова Михайловича? - неуверенно произнес Авдеев.

- И тогда их перебьют через пять минут после того, как обнаружат его труп, - тихо сказал Острожский.

- А мы его это... зароем! - настаивал Авдеев. - Никто и не найдет!

- Тогда сутки поищут и все равно убьют, - сказал Ильюхин. - Нет, братья-сообщники, нет... Мы должны товюровского обыграть, переиграть, объегорить и намылить! Только вот как...

Взгляд Кудлякова сделался осмысленным:

- Деловое предложение... Обдумаем. Расходитесь...

- По одному! - ернически выкрикнул Баскаков.

- Верно, господин старший лейтенант, - без улыбки подтвердил Кудляков. - Я ведь не указываю вам, как заряжать главный калибр?

- Если бы... - вздохнул Баскаков. - Ей-богу, я бы вас послушался!

Утром рано Юровский приказал Медведеву разбудить Боткина, а когда тот появился, прикрывая зевоту ладонью, приказал:

- Попросите всех собраться здесь, в гостиной. Мальчик может спать далее...

Боткин попытался возразить - все же рано, очень рано, но, наткнувшись на бездонный зрачок Юровского, замолчал и постучал в дверь княжон.

Первым появился подтянутый, немного сонный Николай, следом вышла Александра Федоровна. На ней был светло-голубой китайский халат с птицами и деревьями, по лицу блуждала презрительная усмешка. Княжны вышли одна за другой, по старшинству: Ольга со спокойным взглядом светлых глаз; Татьяна она была взволнована и не скрывала обуревающих ее чувств:

- Прежде нас не смели будить с первыми петухами, а здесь...

- Уже и третьи давно пропели... - равнодушно заметил Юровский. Взгляните на вашу матушку, княжна. Какое спокойствие... Берите пример.

Мария Николаевна сразу же увидела Ильюхина и заволновалась. И это заметил Юровский.

- Вы что-нибудь забыли в комнате? Не беспокойтесь...

Анастасия стояла совершенно спокойно, даже равнодушно.

Ильюхин уже терял контроль над собой и откровенно искал взгляд Марии. Так хотелось успокоить, ободрить ее... "При мне ничего дурного с тобой не случится!" - кричали его полыхающие безумием и любовью глаза. Юровский заметил, но понял по-своему:

- У вас несварение желудка, товарищ Ильюхин?

"Вот, сволочь... Все увидел и - не дай бог - понял, догадался, и первое для такого нехристя дело - унизить, растоптать... Дать бы ему сейчас в рыло - от души, да ведь нельзя. Ее погублю, и вообще - все погублю. А я ведь не трус..."

- Николай Александрович, во избежание ненужных сцен и затягивания диспозиции я буду обращаться только к вам. Итак...

Осторожно вошли Баскаков и Острожский. Они были возбуждены и узников увидели не сразу - одежда была не слишком привычна, особенно - на княжнах. Простые юбки, белые кофточки...

А когда увидели и поняли - у Ильюхина возникло ощущение, что сейчас, сию минуту оба отнюдь не по-офицерски, скорее, чисто по-дамски грохнутся в обморок.

И это увидел Юровский.

- Вот... - сказал, прищурив глаза. - Вот, Николай Александрович, смотрите, как изменились времена... Бывало, эти два офицера вашего бывшего флота кричали вам "ура" и в воздух чего-то там бросали, а теперь... Теперь они все поняли и искренне, со слезой и революционной молитвой товарищу Ленину служат нашей общей революции!

- Это... Это подло! - зарыдала Мария.

- Верно, - согласился Юровский, - верно, Мария Николаевна. Только все дело в том, что не мы совершили подлость.

- Я не удивляюсь... - обронила Александра. - Он... Они... Они скоро весь мир подомнут под себя. Мы знаем это...

- Революция-с... - осклабился Медведев.

- Теперь о деле. Покажите все, все без исключения ваши драгоценности! - крикнул Юровский. - О том, что у вас в лифах платьев зашиты бриллианты, мы тоже известны! Давайте по-хорошему...

- Вы... отберете? - глухо прозвучал голос Николая.

- Они ничего не отберут! Ваше величество! У вас еще есть верные вам люди! - Баскаков и Острожский встали перед узниками с револьверами в руках. - Юровский! Маски сброшены! Убирайтесь отсюда! Или мы начнем стрелять! - Губы Острожского прыгали, он едва не плакал, Баскаков внешне оставался спокойным, но мгновенно разлившаяся по лицу белизна выдавала и его состояние.

"А ловко, ловко он их... купил... - с тоской и мукой подумал Ильюхин. - Вот и нет двоих, и осталось нас всего-ничего... И Мария теперь меня возненавидит, я ведь не вступился, не проявил сочувствия..."

Юровский взглянул на офицеров с некоторым даже сожалением.

- Читал... У господина Горького: безумству, мол, храбрых мы чего-то там даже и споем... Стреляйте, чего же вы? - Оглянулся, мгновенно возникла охрана ДОНа, человек десять, лица каменные.

- Увести, - приказал. - Но прежде знайте: заговор ваш раскрыт, и не сегодня - так завтра вы мне выложите имена и адреса всех соучастников. И не надейтесь. На снисхождение...

Ильюхин понял: сорвалось. Чего там... Разве что чудо Господь совершит.

- Вы станете действовать силой? - спросила Татьяна.

- Если вы будете упорствовать... - Юровский пожал плечами.

Мария подошла к Юровскому вплотную. Ильюхин стоял рядом с Юровским, отступив полшага.

- Зачем вам это? - спросила тихо. - Вы скоро, очень скоро убьете нас всех, - она смотрела не на Юровского - Ильюхину в глаза она смотрела, - и тогда вы распорете лифы наших платьев и заберете наши драгоценности...

Александра Федоровна начала медленно заваливаться, Николай успел подхватить ее обмякшее тело.

- Какая жестокость... - только и произнес.

- Вы можете идти, - сказал Юровский уже в спину удаляющемуся семейству. - Не вам талдычить о жестокости. Вы царствовали двадцать три года и убили двадцать пять тысяч человек! За триста лет правления ваши предки не убили столько!

Николай оглянулся, лицо его было белым, глаза полыхали яростью.

- В те триста лет вам не позволяли жить в столицах и губернских городах! А я... Я проявил слабость, да-да, слабость - и вот результат! Меня предупреждали... Меня предупреждали...

Юровский победно посмотрел на присутствующих:

- Какое ничтожество... И как прав Владимир Ильич! Их место в земле. На три метра вглубь...

Ночью нашел Кудлякова на "ЯК"1. Перед бывшим жандармом стояла непочатая бутылка водки и стакан.

- Хочешь?

Отрицательно покачал головой, спросил, заранее зная ответ:

- Они в Ивановской? В спецкамере?

- Там... Может, выпьешь? Я хотел, но не могу один.

- Я не стану пить. Мы можем... помочь?

Кудляков встал, прошелся по комнате, прижался лбом к стеклу.

- Не можем. Утром их расстреляют.

- Тогда... Давай в тюрьму? Нас пустят.

Кудляков вздохнул:

- Где твоя классовая ненависть, парень... Хороший ты человек, вот что... Нас пустят. Но начальник тюрьмы немедленно уведомит Лукоянова. Тот не скроет... Спасти мы их не можем. Юровский все рассчитал верно и поймал их на лебедей. Я думаю - он догадывается о том, что с Романовыми назревает нечто ему неведомое. И на всякий случай решил поубавить ряды врагов. И угадал. Ты вот что... - Подошел, положил руку на плечо.

В прошлом, там, в другой жизни офицеры этого никогда не делали. Что ж... В этой жизни и в самом деле все равны.

- Ильюхин... Я думаю, что письма семье передает Деревенко, доктор... А пишет - член Уралсовета Дидковский. Понимаешь, Войков тоже знает французский язык, но он - шпак. А Дидковский - офицер. В письмах есть военные подробности, верно?

- А доказательства?

- Я видел, как в кабинет Юровского заходил именно Дидковский. Ему в Чека нечего делать. Я видел, как Юровский встретился с Деревенко на своей "ЯК". Я видел, как после этого Деревенко направился в ДОН и вошел в него... Мало?

- Ты прав.

- А если я прав - намекни императору, что доктор Деревенко завербованный агент Чека. Чтобы они там не откровенничали с ним. Это очень важно...

Из Москвы вернулся Голощекин. У него было озабоченное лицо, глаза бегали, он все время щипал себя за бородку и вздыхал. Собрались в кабинете Юровского. Кудляков отсутствовал, Лукоянов стоял у окна, Ильюхин устроился на подоконнике. Войков, Белобородов и Дидковский сидели вокруг стола Юровского, как школьники на уроке.

- Товарищи... - глухо начал Голощекин, - в Москве всё понимают: и щекотливость нашего положения, и шаткость легенды о нашем самовластье и придури. Да, мы ненавидим Романовых, но мы обязаны были бы подчиниться любому решению СНК и ВЦИКа. Я объяснил, что организовать суд над семейкой это чушь. Я доказал, что отпустить их восвояси или даже обменять - чушь. Я убедил и товарища Ленина, и товарища Свердлова. Мы все возьмем на себя. Они останутся незапятнанными.