Дурни и сумасшедшие. Неусвоенные уроки родной истории. - Вячеслав Пьецух

Итак, коммунизм, в редакции реалистической и культурной, — точно неотвратимое будущее человечества, к которому оно подойдет, по всей видимости, околицей, безболезненно и не скоро, причем не исключено, что России опять придется торить пути. Сдается, что именно так и будет. А может быть, и не так…

И все бы хорошо, кабы не шалые отклонения от столбового исторического пути и линий судьбы, начертанных на ладонях. Недаром русский народ говорит: «И рад бы в рай, да грехи не пускают», — имея в виду не столько мелкое стяжательство и супружеские измены, сколько нечто вольноопределяющееся, в высшей степени шебутное, что сидит занозой в нашем национальном характере и время от времени наставляет русака на чуждую, а в худшем случае на неправедную стезю. Допустим, у одного написано на судьбе тротуары подметать, а он сочиняет прозу, у другого — пилотировать военные вертолеты, а он государством управляет, у третьего — опровергнуть теорию относительности, а он пьет горькую и регулярно меняет жен. В итоге, разумеется, непорядок, потому что редкий человек на Руси занимается своим делом, зато почти каждый настолько универсален, что ему в равной степени по плечу и с государством управиться, и теорию относительности раздраконить, в чем, собственно, все и горе, но главное, это тайна тайн, какая муха его укусит в следующую минуту и что за благодеяние или пакость он сподобится учинить. «Тому в истории мы тьму примеров слышим»: князь Владимир Святославович, отъявленный язычник, пьяница, женолюб, вдруг ни с того ни с сего ударился в истое христианство; Степан Тимофеевич Разин, демократ и борец за социальную справедливость, ни за что ни про что девушку утопил; царь Павел I под горячую руку послал казаков воевать Индию и заодно вызвал на дуэль всех европейских монархов, которые не одобряли его внешнеполитическую доктрину; капиталист Савва Морозов, помогавший материально революционерам, жуировал в Ницце, жуировал — и вдруг застрелился из дамского пистолета.

Та же внезапная переменчивость, не всегда поддающаяся логическому анализу, характерна и для всей государственности Российской, что, конечно, неудивительно, поскольку власти предержащие и подведомственный им народ не серафимы какие бестелесные, а те же самые родимые русачки. Впрочем, наша ветреность не всегда бывает чужда логическому началу, скажем, если у правителя вдруг жена загуляла или сын из буфета ворует сахар, то жди обвальной инфляции и серии катастроф, а если подданного с недельку продержать на тюремной пайке, то он, наверное, разразится ядовитым стихотворением, обличающим практику взаимных неплатежей. Также затейливо логичны и все наши коренные перевороты: вот вроде бы суждено было русскому племени по геополитическим причинам коснеть в собирательном образе Микулы Селяниновича, который так любезен нашим славянофилам, кое-как ковырять землю, хороводы водить да с опаской поглядывать за Оку на предмет очередного нашествия крымчаков, ан нет — один-единственный энергичный мужик, зачарованный крахмальными фартуками немочек и загадочным добродушием мюнхенских пивоваров, взял и перекроил Россию по всененавистному европейскому образцу, да еще так ловко перекроил, что всего через каких-нибудь двадцать лет наше отечество из захудалой Московии превратилось в могущественную империю, которая держала в струне все окрестные государства; или вот оттого, что у нас ружья чистили кирпичом, случилось поражение в Крымской кампании, потребовавшее многих общественно-хозяйственных корректив, и по ходу дела русский народ до такой степени эмансипировался, что скакнул из рабовладельческой формации в коммунизм, хотя бы и военный, в то время как ему по-хорошему следовало миновать стадию развитого капитализма, который, по крайней мере, унял бы нашу ордынскую хромосому и отучил бы от экстенсивного способа бытия. Итак, разнообразные кривые относительно столбового исторического пути, с одной стороны, выглядят затейливо логичными, а с другой, — действительно шалыми, ибо по большей части зависят от чепухи, как то: крахмальных фартуков и толченого кирпича — поэтому предопределенное путешествие в «коммунистическое далеко», похоже, будет не из приятных, с поломками, соловьями-разбойниками, блужданиями меж трех сосен, непредусмотренными остановками, но, правда, обязательно с задушевными песнями ямщика.

Да и сама коммунистическая формация образуется совсем не в том виде, в каком она грезилась отцам-основателям, тем паче «отцам народа», а выдастся она куда будничней, прозаичней, пожалуй, даже и не без обыкновенной российской неразберихи, ибо корень всему — русак с его преподобными свычаями и обычаями, а не тоталитаризм, который еще декабрист Лунин характеризовал как «царство грабежа и благонамеренности», и не демократия, которую следует квалифицировать как государство благих намерений, но главным образом грабежа, тем более что при тоталитаризме простолюдину всегда жилось сравнительно весело и удобно, а в условиях демократической республики головоломно, беспокойно, голодно, — в общем, нехорошо. Таким образом, если исходить из того, что настоящего порядка нам до скончания века не видать, как своих ушей, то и в коммунистическую эпоху у нас постоянно будет что-нибудь да не так, например, пиво, которое пойдет в квартиры по трубам напрямую с Бадаевского завода, станут время от времени отключать с той же периодичностью, что и горячую воду; например, жены будут по-прежнему казнить своих запойных мужей, невзирая на Кодекс строителей коммунизма, ну разве что с помощью компьютерной техники, а не банального кухонного ножа; и когда по завету Ильфа на каждом углу начнут даром раздавать кондитерские изделия, на угол, положим, Тверской и Козицкого переулка вместо конфет завезут уксусную эссенцию, и это еще хорошо, если уксусную эссенцию, а не патроны для АКМ. Но зато культурное строительство человека пойдет у нас гораздо живее, шибче, чем у наших меркантильных сопланетян, — этим еще долго предстоит выдавливать из себя по капле соискателя бренных благ, — потому что вековая бедность отбила у русака вкус к материальному процветанию и настроила его на лирическую струну. Посему и впредь жить на Руси будет неспокойно, но интересно и по-своему весело, как нигде.

Что же до форм общественного устройства, которые сложатся на Руси с построением материально-технического фундамента коммунизма, то тут бабушка надвое сказала: это может быть и демократия по уездам, но если русский мужик одумается и поймет, что демократия есть равнение на посредственность, не исключена разумная диктатура, соединяющая в себе неограниченную свободу для культурного элемента и строго подневольное состояние для животного в образе человека, разгильдяя и круглого дурака. Сдается, что именно так и будет. А может быть, и не так…

Свобода как наказание

Любопытно было бы знать, что-то теперь поделывают господа сочинители «Обществоведения, учебника для выпускного класса средней школы и средних специальных учебных заведений», которые, несомненно, самым искренним образом исповедовали известные идеалы и слепо придерживались того наивного положения, что, дескать, коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны. Небось, по большей части проклинают свой неуемный идеализм, в фигуральном смысле волосы на себе рвут, воображая, будто жизнь прожита впустую, что вот-де они неустанно несли в молодой народец императив социально-экономического добра, а колесо истории, гадюка такая, повернуло вспять, к первоначальному накоплению капитала, и брутальная действительность перечеркнула усилия веры в 1980 год, рубеж обетованный, когда должно было совершиться волшебное превращение «темного царства» в царство Божие на земле. Это, конечно, немудрено, что сочинители учебника по обществоведению тяжело переживают свою всемирно-историческую отставку, поскольку уж так у нас водится искони: если, например, русский человек, от младых ногтей веровавший в то, что водку гонят из опилок, под конец жизни вызнает, что ее, родимую, производят все-таки из зерна, то он обязательно ставит крест на своей горячечной биографии и в ту переходит ересь, что жизнь прожита впустую, ибо существование по российскому образцу есть, в сущности, продолжительная обедня, а русские люди — очень большой приход.

Так вот, напрасно горюют наши политически грамотные отцы. Разве государство, в котором все нацелено на благо человека и все действует во имя человека, — губительная фантазия? Разве «каждому по потребностям, от каждого по способностям» — не идеал общественного устройства? Разве землянин землянину друг, товарищ и брат — не высший нравственный ориентир? В том-то вся и штука, что верно они учили: экономический базис точно определяет политическую надстройку (хотя в российском, особом, случае иногда бывает наоборот); эксплуатация труда паразитическим капиталом, безусловно, большое зло; всяческое неравенство оскорбительно для самого имени человеческого и чревато насилием то босяков над белой костью, то белой кости над босяками; и вообще это не коммунизм — вредная затея евреев и недоучек, и не коммунисты — изверги рода человеческого, а просто общественные свычаи и обычаи все еще строятся по более или менее пещерному образцу, и наш преподобный хомо сапиенс, понятно, такой долдон, что ему нипочем испоганить любую возвышенную идею. Украдено у Достоевского: свободен, слишком свободен этот долдон, хорошо бы окоротить.