Газета День Литературы # 90 (2004 2) - Газета День Литературы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отраву прия,
Познаше правду страшну,
Слуга есть бесом.
***
Яко по Сети
Солнце весть ей слаше.
Где ея пути,
Мысль моя леташе.
Ты по ней гряди,
Нощь мне отвечаше.
СТРАННИК (танка)
Нощь, снег, свет луны.
Никола и Христофор
Бога молита.
Аз на вы уповаю,
От бед мя заступита.
УТОПЛЕННИЦА (танка)
Ступай по реке,
Воды оляденеша.
Како на дне ей?
Очима исках ея,
Токмо рыбы бе зримы.
***
Взор на ся обратих,
Добрых дел не найдоша.
Грех зело возлюбих,
В зле других превзыдоша.
Взор на ся обратих,
Тьмы удел обретоша.
ТКАШЕ ДЕВА ПОЛОТНО (триолет)
Ткаше дева полотно,
О любимом певше.
Солнцем залито окно.
Ткаше дева полотно.
Быти свадьбе решено,
И она повеселевше,
Ткаше, ткаше полотно,
О любимом певше.
ЦВЕТА ВИШНИ (танка)
Вишни цветоша.
Очи ея сияху,
На мя глядючи.
Егда снег цвета вишни,
Сретохомся милая?
***
Моря моих ошибок,
В виршах тьма огрех.
Плод разума есть зыбок,
Моря моих ошибок.
Моря людских улыбок,
Аз обретох успех.
Моря моих ошибок,
В виршах тьма огрех.
ТАНКА ТОСКИ
Травы зацветша.
Кто есмь без тя красница,
Свете мой милый?
Како забыти мне тя?
Кольцо нежно сжимаю.
КЛЯТВА (танка)
Приедеше ли?
Дева мя вопросивше.
Аз клятву давше.
Ныне древний старик есмь,
К ней на могилу иду.
ТРИОЛЕТ О КАЗАНСКОМ ПОХОДЕ
Как Петров пост начинашеся,
Горе граду Казанскому.
Царь Иван в поход собирашеся,
Как петров пост начинашеся.
Хищны птицы к Волге слеташеся
Ко имению поганому ханскому.
Как петров пост начинашеся,
Горе граду Казанскому.
Андрей Езеров СРЕДНИЙ КЛАСС
После того, как перестроечный угар выдохся, прошёл, даже самые отчаянные и последовательные враги коммунизма готовы признать, что в смысле "социальной защищённости" и "уровня жизни" люди на постсоветском пространстве многое потеряли, утратили. Но "либеральные экономисты" вплоть до последнего времени якобы уповали на неожиданное появление некоего среднего класса, "среднего сословия", что совсем уже непонятно: дело в том, что эти самые "экономисты" (Егор Гайдар и прочие многие) этот класс в своё время и разрушили, убили. Ещё в гениальной пророческой статье (1903 г.!) Д.Мережковского "Грядущий хам" было достаточно ясно возвещено о появлении этого самого класса в России. Конечно, до сего времени в России было значительное городское население (особенно в Питере, Москве, Нижнем Новгороде, Варшаве, Киеве) и мещанство, но… российское мещанство было по ряду причин не вполне законченным "третьим сословием", а удельный его вес по отношению ко всему населению России был недостаточно велик, чтобы претендовать не то, что на основное место среди классовых групп и сословий (купечества, с нижней частью коего мещанство практически сливалось, ремесленников и лабазников, из которых оно во многом и происходило, крестьянства, казачества, дворянства, рабочих…), но и на какую-то особо выдающуюся роль в жизни страны и народа. Но потрясения мировой войны, революций, затем НЭП ("обогащайтесь"!) и последующие индустриализация и коллективизация создали совершенно новую ситуацию. Если до революции рижские мещане, отнюдь не латыши, а немцы и русские-поморцы, иногда поляки, выделялись хотя бы по этническому признаку из массы основного населения, то исторические потрясения всё это перемешали, опрокинули, смыли, изменили.
Бывшие латышские стрелки, дети расказаченных казаков, уроженцы южнорусских местечек, занесённые службой в Красной армии или партийной и хозяйственной работой в столицы и просто большие города, крестьяне-середняки, скрывшиеся в городах от коллективизации и сопутствующих репрессий, беглые испанцы, китайцы и греки, прочие европейские (и не только) коммунисты и левые, "притаившиеся нэпманы" и русского, и армянского, и еврейского, и украинского происхождения, затем остатки депортированных поляков, пленных немцев, итальянцев и румын, вернувшиеся в 40-е гг. армянские и прочие "репатрианты", всё это варилось в огромном плавильном котле первых пятилеток, смешивалось и перемешивалось, отстаивалось. В конце-то концов, оправившись от военных и прочих разрух в "стране Советов" появился самый, что ни на есть средний класс. Если процентов 10-13 населения можно было отнести к партноменклатуре и прочим высокообеспеченным слоям, "элите", а 2-3% (от силы до пяти, но уж никак не больше) к маргиналам (пьяницы, "трудные семьи" и т.д.), то 80-85% и стали, и были тем самым средним классом, который был позже убит перестройщиками (впрочем, во многом они сами-то и были его порождением). Этот класс даже обладал определённым классовым сознанием, без которого невозможно объяснить ни появление шестидесятников, ни перестройки… Даже в "красной Болонье", да и вообще в Романье-Эмилии и Умбрии и "социальном государстве" Швеции не было столь значительного и массового среднего слоя, класса. Хотя, очевидно, было много и похожего (особенно в случае Болоньи). Но чтоб за 80%?! Этот класс, вызванный к жизни советским "социальным экспериментом", обладал не только элементами классового сознания, но и специфическим менталитетом, духовностью. По сути, он очень мало имел общего с пролетариатом, наёмными рабочими (хотя некоторые его представители и трудились на заводах, стройках, в совхозах), собственно рабочим классом. И не только из-за достаточно высоких уровней жизни и социального обеспечения (на Западе рабочие могли иметь и больше), а из-за той неповторимой "мещанской" атмосферы, явно мелкобуржуазной, которую он вырабатывал. Любой непредвзятый человек вынужден признать этот исторический факт, и согласиться с ним.
В духовном отношении кроме безудержного конформизма класс этот отличали ещё пошлость, безрелигиозность (очевидно, из-за того, что окончательно он сложился, сформировался только при Хрущёве, во время его известной антирелигиозной кампании) и "гуманитарное сознание". Дело в том, что даже во время репрессий 1935-1938 гг. значительная часть "простых людей" ещё считала себя верующими. Великая война, казалось, могла только усилить религиозность, да и ограничения на время заметно ослабли, но новая духовность среднего класса не нуждалась в реальной религии, т.к. она удовлетворялась огульным массовым атеизмом с примесью рерихианства и русского космизма, а на смену традиционным идеологиям (в их числе коммунистической, хотя коммунистической в последнюю очередь) пришло некое гуманитарное сознание (по сути это было близко взглядам какого-нибудь Вельтрони, хотя абсолютное большинство советских людей об этом и не догадывалось). Совок был обречён. Средний класс не мог не совершить уничтожения Советского государства, строя и самоуничтожения хотя бы потому, что буржуа, бюргеры, боргезе, мещане всегда склонны к самообогащению, комфорту и конформизму и порождают критические ситуации и нестабильность (можно вспомнить британский парламент при Карле I, Генеральные штаты во Франции при Людовике ХVI, младотурецкую революцию и т.д.). Класс этот стремится либо к "господству" (во многом, конечно же, мнимому, формальному) либо к поражению и самоуничтожению (нередко реальным, действительным, как и произошло в постсоветский период). Эта самая духовность, внутренние силы этой духовности, сама атмосфера душного мещанского застоя очевидно не могут не предвещать грозы. Гуманитарное сознание больше было свойственно всё-таки русскоязычной части среднего класса. Например, русский интеллигент или рабочий в Риге или Даугавпилсе знал не хуже (по правде, обычно и лучше) латышского хуторянина гениальную поэзию Чакса (воспевшего, кстати, ещё в "буржуазной Латвии" латышских стрелков), но зато у последнего сохранялись остатки самобытности, национального самосознания и привержен- ность к традиционной низовой ("латвияс дайнас" — песни, которые они знали сотнями) и бытовой (национальные одежды) культуре. И дело не в имперскости. Средний слой, а пожалуй, особенно его русскоязычная часть обладала весьма размытым (чтоб не сказать сильнее) понятием об имперском характере российских государственности и цивилизации. Конечно, средний класс тысячами читал книжки своих и зарубежных классиков. О, он был очень начитан. Но эта грамотность, это "начитничество" были какими-то ущербными, однобокими, неполными. Метафизика (кроме, разве что Достоевского) отторгалась, причём не только по цензурным причинам.
