Золотой запас - Александр Анучкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Курсы. Хе-хе. Знаю я твои курсы. Сам-то – тот еще «оборотень». Что у вас там в журналистских кодексах написано про правила поведения на войне? Что там в руки брать нельзя никогда? Ладно, прокурор – это не моя фамилия. Сроки?
– Вчера.
– Да, вырос наш мальчик-стажер. Ты уверен, что оно тебе надо? Потом поздно будет. Зона убивает, парень, даже «красная» зона. Я теперь могу авторитетно судить.
– Я в зону не пойду.
– Не утомляй, все так говорят.
– Все говорят, а я не пойду.
– Твои слова – да в прокуроровы уста… Ладно, сделаем. Ты единственный, кто повел себя… – «Оборотень» задумался. – Ах…и тут ломаться: по понятиям повел. Своих не бросают, друзей не сдают, так?
– Так.
– Ну, пошли спать. Я тебе на террасе постелил. Утром порешаем твою проблему. Охота – хорошее занятие.
#53
Он уже переживал это несколько раз в жизни, но в последнее время – все реже и реже. И вот – опять это чудо. Он видел сон во сне, сон про сон, сон про сон во сне. Он уже не мог точно сказать – сколько ему лет, какое время года, но похоже, что весна. Он бежит по ослепленной солнцем Москве, где-то в самом центре, может, это Гоголевский бульвар, или уже Остоженка, или – Обыденские переулки. Рядом с ним красивая незнакомая девушка – у нее длинные прямые волосы цвета пшеницы и какое-то неправильное, удивительно красивое в этой неправильности лицо.
Они бегут рядом, то держась за руки, то обгоняя друг друга, расцепляясь на поворотах. Мир вокруг ярок и чист, они разбегаются и со всей силы прыгают прямо в центр неглубоких весенних луж. Солнечные брызги взлетают до самого неба, переливаются бензиновой радугой и медленно, как в замедленной съемке в кино, падают на серую морщинистую мостовую.
Они обгоняют прохожих и кричат им в лицо: Run with те! – прохожие не понимают, а они, хохоча, несутся дальше, и вот впереди уже серой лентой толстая река, и на том берегу нет еще ничего лишнего, нет гротескового уродства, только свежая зелень теплой московской весны…
Этот сон всегда был предвестником, он знал, как проснется, как выйдет из него. Правый висок неожиданно пробивала боль – короткая, резкая, нестерпимо яркая, как вспышка сверхнового солнца. Она ослепляла на какую-то долю секунды, потом всю голову заливал жуткий жар, потом боль, локализуясь в виске, начинала всасываться куда-то в глубь тела и постепенно отступала, отпускала. Он просыпался в холодном поту и понимал, что времени остается все меньше и меньше. Сколько еще таких вспышек он переживет? Когда очередной сон про сон окончится, не начавшись? Он не знал и не хотел гадать. Он корчился на смятой простыне, прогоняя страх и память о боли, а чей-то чужой голос внутри гулко кричал, срываясь на истерику: Run with те! Let's run!
#54
Турецкая Республика, курорт Алания
18 марта 2002 года
Носорог так и не смог заснуть. Теперь, прищуриваясь на свет фар встречных машин, он гнал свой «БМВ» по прямой в сторону аэропорта, гадая, чем все это может завершиться. Эйфория отступила, пришло время холодного расчета. Куратору что-то от него надо. Это значит, что придется налаживать какой-то бизнес, поднимать старые связи и пугать старых знакомых своим голосом – голосом мертвеца, затосковавшего на том свете. Это как раз еще ничего. Это будет, по крайней мере, весело – такое хулиганское занятие, звонить из гроба и напоминать о долгах тем, кто, наверное, уже давно и с облегчением выкинул их из головы, перекрестился и выдохнул.
Но что захочет этот чертов подполковник? Почему он, кстати, подполковник? Носорог впервые в жизни задался этим вопросом. Когда они познакомились – без малого пятнадцать лет назад, – этот молодой щеголь уже носил две большие звезды. В таком возрасте это возможно всего в паре случаев: или ты чей-то протеже, или – добыт свои погоны кровью. Без преувеличения, кровью. Своей, чужой – не важно. Важно, что большой.
Костя не сомневался: этот человек убивал, убивал неоднократно и без сожаления. Мог бы давно убить и его, но не сделал этого лишь потому, что Носорог ему нужен. Носорог исполнял деликатные поручения, которые, как говорит куратор, куда-то записываются, а это – индульгенция. Это пропуск в рай и бумажка для выхода на свободу – если что. А заслужить ее очень трудно: нужно убивать, нужно уметь быстро найти очень много денег, оружия или взрывчатки, нужно украсть трехлетнего ребенка или изнасиловать тринадцатилетнюю девочку. Все это Костя уже делал по указанию куратора и, видимо, теперь будет делать вновь. И все это – включая изнасилования – делается «в интересах безопасности государства, старичок» – так говорил всегда молодой щеголеватый подполковник.
Костя чуть не заснул за рулем – встречный туристический автобус ослепил его фарами и оглушил сигналом клаксона. Носорог нервно дернулся и лишь в последний момент смог совладать с машиной, улетающей через обочину в арык. Турецкий диктор что-то невнятно бормотал по радио. Если верить указателям, до аэропорта осталось еще семнадцать километров. Времени до прибытия рейса – чуть больше часа. Ничего, подождем. Ждали уже, умеем. Носорог часто говорил о себе во множественном числе.
Часть шестая
Золото
#55
Москва, Лубянка, главное здание ФСБ России
9 мая 2009 года
Директор ФСБ внимательно разглядывал казенный бланк. Результаты экспертизы, конечно, могли шокировать любого, но только не его. Тем более что внутренне он уже давно был готов к чему-то подобному. Эксперт должен был ответить на несколько вопросов, кратко, четко и понятно. Со своей работой он справился.
Вопрос первый. Является ли металл, из которого состоят представленные слитки, золотом? Если ответ «да», то каков процент золота?
Ответ первый. Указанный металл, представленный для исследования, является сплавом. Процентное содержание золота, одинаковое в каждом из десяти проверенных слитков, не превышает 60 %.
Вопрос второй. Содержатся ли в слитках, представленных на исследование, посторонние примеси? Если ответ «да», то какие именно?
Ответ второй. В представленных слитках действительно содержатся посторонние примеси, которые можно определить как медь.
Вопрос третий. Каким именно образом изготовлены слитки?
Ответ третий. Слитки изготовлены в заводских условиях, никакой дополнительной обработке или переработке не подвергались.
Дополнительный комментарий эксперта.
Детальное исследование представленных слитков позволяет сделать однозначное заключение: они изготовлены в фабричных условиях, с использованием сертифицированной техники. Основные параметры, как то: размер, вес и геометрия, – полностью совпадают с размером, весом и геометрией стандартных слитков, представленных для сравнения Центробанком. Процентное содержание металлов в данных слитках полностью совпадает. Дополнительно исследованные слитки, представленные Центробанком, также не являются золотыми на 100 процентов.
Директор ФСБ шумно выдохнул и укусил себя за верхнюю губу. Он очень хотел задать кому-нибудь вопрос: с каких пор в хранилища начали поступать фальшивки, – но прекрасно понимал, что никто ему не ответит. То есть, конечно, наверняка есть осведомленные люди, вот только сам директор не знает их имен или номеров телефонов. Теперь нужно сообщить обо всем президенту. Его реакцию, в принципе, можно предугадать. «Господи, за что мне это?» – подумал директор и поднял глаза. Но там, где могла бы находиться икона, висел портрет поляка-убийцы Дзержинского. Железный Феликс не отвечал и никаких знаков не подавал.
Директор еще раз шумно выдохнул и протянул руку в сторону белого эбонитового аппарата с двуглавым гербом вместо диска. Президент ответил после четвертого гудка.
#56
Если бы он знал, то у него, безусловно, был бы повод гордиться. Решение о его ликвидации принималось на самом высоком уровне – выше только звезды и объявление войны. Так получилось, что он оказался самым слабым звеном, самым опасным винтиком в огромной машине. Опасным и лишним. Он, как это обычно говорят в дешевых книгах и фильмах, слишком много знал. Нет, конечно, никто не нес ответственности за гибель его близких, за кровь и слезы, которые лились уже несколько лет подряд, напрямую. Просто так вышло.
Люди, принимавшие решение, тоже втайне сожалели о том, что случилось. Они по-своему любили и свою страну, и свой народ. Они просто не любили, когда из избы выносился такой сор. Кто знает – ведь он вполне мог оказаться (и, скорее всего, оказался бы) тем настоящим русским патриотом, человеком, который ради покоя родной страны ограничит себя во многом, если не во всем. Он вполне мог промолчать или сказать только то, что надо. Он умел. Но никто не знал – даже и он сам, что греха таить, – как выйдет на этот раз. Наверное, он не смог бы молчать. Так решили и люди, находившиеся сильно выше. Люди, решавшие и определявшие. Именно потому он и превратился в мишень, в опасную – и даже очень опасную – помеху.