Рубенс - Роже Авермат

Слишком быстро и легко снискавший почести, герцог ни в чем не знает удержу. Бедняга Иаков I[176], не питавший склонности к женщинам, нежно любил своего фаворита, едва ли не был влюблен в него. По милости этого слабовольного монарха безвестный Джордж Вильерс в течение нескольких лет стал виконтом Вильерсом, виночерпием короля, потом графом, маркизом, потом герцогом Бекингемом, главным конюшим, главным управителем королевскими заповедными водами и лесами, хранителем Пяти Портов, председателем суда королевской скамьи, управляющим Вестминстерским дворцом, коннетаблем Виндзора и первым лордом Адмиралтейства Англии. Его мать и брат были осыпаны деньгами и титулами, вся его семья разбогатела. Опьяненный успехами, он стал совершенно ненасытен. В особенности его снедала жажда славы. Иногда он бывал любезен и весел, но чаще всего несдержан — им овладевали вспышки ярости. В ненависти он бывал беспощаден, зато мог в мгновение ока вознести к власти какого-нибудь бесстыдного льстеца, впрочем, потом столь же быстро ввергнуть его в ничтожество. Бекингем в равной мере презирал людей и деньги. Влияние его на молодого короля Карла I было едва ли не большим, чем на слабодушного Иакова I, хотя и по другим причинам.

Но, несмотря на все свои прекрасные связи, Рубенс недоволен. Его работа до сих пор не оплачена. «Я здесь просто задыхаюсь, — пишет он. — И если мне не заплатят за усердие, с которым я постарался услужить королеве-матери, возможно, я не захочу взяться за дело еще раз!» И подумать только, что он преподнес большую картину казначею королевы, чтобы ускорить расчеты… Так ничего и не получив, Рубенс решает вернуться домой.

После долгой осады сдался город Бреда. Это блестящая победа Спинолы. Инфанта собирается посетить побежденный город. Рубенс надеялся ее сопровождать. Но он немного опоздал и, к большой своей досаде, не застал ее ни в Брюсселе, ни в Антверпене. Но ему некогда печалиться об этой неудаче — со времени приезда Петера Пауля его осаждают «визитами и поздравлениями» друзья и родственники…

Кроме сдачи Бреды в жизни северян произошло еще одно, не менее важное событие — умер Мориц Нассауский. Правда, у грозного штатгальтера был нелегкий характер и Генеральные штаты немало от него натерпелись — у него была хватка диктатора. Недаром он, неисправимый женолюб, принял сторону суровых гомаристов в их споре с арминианами[177] только ради того, чтобы подорвать гражданскую власть в лице старого Олдебарнвелде. И не на нем ли лежала вина за страшное преступление — казнь великого пенсионария Голландии, человека, который отдал всю свою жизнь делу свободы? Этого преступления почтенные сограждане так никогда ему и не простили — в частности, национальный поэт Вондел[178] неумолимо преследовал его своими яростными проклятиями. Тем не менее почти сорок лет принц Мориц был щитом и шпагой молодой республики. Кроме сражений, которые он выиграл в открытом поле, он взял осадой тридцать восемь городов и крепостей, захватил неожиданным нападением пять городов и десять фортов и освободил двенадцать крепостей, осажденных врагом. Он был великим полководцем, стратегом и реформатором военных методов. Какой-то жеманнице, пожелавшей услышать от него самого имя первого из современных полководцев, он ответил: «Спинола — второй». Этот сын Молчаливого и Анны Саксонской воспитал талантливых учеников, которые в дальнейшем показали, что они достойны своего наставника, — это его брат Фредерик Хендрик[179] и их двоюродный брат, молодой Тюренн[180]. Однако Испания надеется, что, лишившись Морица, Соединенные Провинции станут более сговорчивыми и скорее согласятся на мировую.

Вскоре Рубенс начинает принимать активное участие в переговорах. «Ради того, чтоб услужить моей государыне, мне приходится часто выезжать без промедления»[181]. Он и в самом деле очень много разъезжает. То он в Дюнкерке вместе с инфантой и Спинолой, снаряжающим военный флот, то в Германии. Полгода он проводит в Брюсселе. «Я очень устал от того, что так долго нахожусь вдали от дома»[182],— пишет он в ноябре. Но все же не возвращается… С тревогой следит Рубенс за действиями Англии, Франции и Голландии, за Тилли и Валленштейном[183], а также за событиями в Ла-Рошели[184]. Он мечет громы и молнии против Бекингема, повинного в нападении на Кадис, и сожалеет о молодом повелителе этого наглеца, «который очертя голову бросается сам и увлекает свой народ в безумную, ничем не оправданную, затею. Ибо войну можно начать по своей воле, но отнюдь не всегда ее удается по своей воле закончить»[185]. Мудрые слова, вполне оправданные смутными временами в Европе. После восстания в Богемии война все шире распространяется по империи, и еще трудно предвидеть, какой размах она приобретет.

Невзирая на все эти неприятности, Рубенс не забывает о своих личных интересах. Что бы он ни говорил, он очень раздосадован, что заглохли разговоры о галерее Генриха IV. Тщетно пишет он аббату де Сент-Амбруаз. Этот достойный человек не утруждает себя ответом. «Из его молчания я заключаю, что ветер переменился, впрочем, это меня нимало не огорчает»[186],— пишет он Валаве и, однако, просит этого придворного «осторожно» осведомиться, чем вызвано молчание аббата. Не без досады Рубенс подводит итог своей работе во Франции: «Если посчитать, сколько раз мне приходилось ездить в Париж и сколько времени я там потерял зря, нельзя не признать, что мой огромный труд в честь королевы-матери был для меня весьма невыгоден. Не относить же в самом деле к выгодам этой работы щедрость герцога Бекингема» [187].

Рубенс умалчивает о том, что пребывание в Париже дало ему возможность написать портрет короля Людовика XIII в военных доспехах, а также парадный портрет королевы Анны Австрийской. Впрочем, если работать для царствующих особ лестно, то заставить их раскошелиться нелегко. Тот же самый Людовик XIII уже несколько лет назад заказал Рубенсу двенадцать картонов для гобеленов, воспроизводящих эпизоды из жизни Константина, но все еще не заплатил. Рубенс несколько смягчился, узнав, что Ришелье намерен купить у него две картины, но тут же не преминул напомнить о том, что с ним еще не расплатились за старые работы.

Увы, времена отнюдь не благоприятны для тех, кто занят мирным трудом. Англия подписала договор с Голландией. Французский король пытается договориться с гугенотами, чтобы укрепить свое международное положение. Дела Испании плохи, как никогда. Забывая свою обычную сдержанность, Рубенс восклицает: «Уж лучше бы эти юнцы, от которых нынче зависит судьба мира, договорились между собой по-дружески, чем будоражить по своей прихоти весь христианский мир»[188]. Юнцы — это Людовик XIII, Карл I и Филипп IV. Самому старшему из них двадцать четыре года.

В феврале Рубенс возвращается наконец домой. Здесь с грехом пополам начали готовиться к войне с голландцами. На море уже были первые стычки. И, как всегда, стране не хватает денег. Ее высочество инфанта в согласии со своим покойным мужем в свое время поддержала идею создания ломбардов, чтобы облегчить долю несчастного народа, из которого высасывали кровь пиявки-ростовщики, а теперь ей самой приходится прибегнуть к услугам этих заведений. Суперинтендант финансов Венсеслас Кубергер, более сговорчивый, чем банкиры, выдает эрцгерцогине деньги под залог ее драгоценностей.

Рубенс всегда с интересом осведомляется о новых книгах, особенно если речь в них идет об археологии, но подлинная его страсть — политика. Хотя в письмах к Пейреску и Валаве он постоянно комментирует различные ученые труды, большая и самая живая часть этих писем посвящена европейским делам и отчасти придворным сплетням. Уезжая из Парижа, Валаве предложил Рубенсу вместо себя другого корреспондента. Это Пьер Дюпюи, историк и гуманист, который составил опись архивов и опубликовал акты Тридентского собора.

В середине июня Рубенса внезапно постиг тяжелый удар. В возрасте тридцати четырех лет умерла Изабелла Брант. Она жила так незаметно, так скромно держалась в тени, что невольно забывают о том, что в течение шестнадцати лет она была верной подругой художника. В общем о ней мало что известно. В восемнадцать лет она вышла за Рубенса и родила ему рано умершую дочь Клару Серену и двух сыновей — Альберта и Николаса. Она была скромной свидетельницей восходящей славы мужа. Ее портреты, написанные Рубенсом, почти ничего не говорят о ее внутреннем мире. У нее были большие мечтательные глаза, спокойное выражение лица, но, пожалуй, в улыбке, которой художник наделил ее в последнем портрете, чувствуется меланхолия.