Семя Гидры - Вадим Ларсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шум волн перерастает в кладбищенское завывание ветра. Теперь Иван не в лодке, а в кабине пилота, и в его руках вместо вёсел штурвал. Рядом в штурманском кресле сикх. Всем телом он налегает на штурвал-дублёр и тонет в полой груди, вгрызаясь в плоть, пуская там корни. Пальцем сикх указывает вдаль на жёлтую полосу гряды, призывая посадить самолёт именно там. Но неуправляемая машина несётся с бешеной скоростью на женщин у бунгало.
— Let» s go Van! Ип-дь-йом! Ип-дь-йом! — слышен крик Риши.
Не в силах вытянуть штурвал «на себя» Иван закрывает глаза.
Перед ним Питер. Мальчишеские глаза полны страха и слёз. В одной руке банка с мороженым, вторая терминаторским жестом показывает «Вверх!». Иван тянет штурвал. Пилотское кресло под ним отрывается от пола и вместе с Иваном вышибает передний «фонарь». Их как катапультой выбрасывает из кабины. В свободном полёте Иван успевает разглядеть хвост дельфина…
В следующее мгновение самолёт врезается в бунгало. Взрывом охватывает берег и всё кругом. Дальше тьма. Перед глазами мелькают проблески. Жуткое чувство падения. Как камень, брошенный вниз, он летит в черноту расщелины. Там, на камнях распластанное тело мистера Роя. На безжизненном лице застыла ухмылка. Окоченелый кулак с поднятым вверх большим пальцем вытянут вперёд: «I» ll be back»…
Иван проснулся в холодном поту.
Кошмар развеялся. На земле господствовала ночь. Тихая. Тёмная. Идеальная чтобы умереть.
Рядом на лежанке крепко спал Питер. Умиротворённое лицо мальчишки выражало вселенское спокойствие. В очаге тлели пурпурные угли. Редкий язычок пламени вспыхивал, стараясь облизнуть почерневший бочок догоревшего уголька, дабы вновь вернуть в него жизнь и тут же нырял обратно в жар. Волшебные тени блуждали по хижине, наслаждаясь ночной тишиной.
Иван бросил взгляд на заставленный ящиком входной проём. Надо бы сделать что-то наподобие двери. Собрать перегородку из веток, связать их стропами или на худой конец молодыми лианами…
Холодок пробежал по спине. Мысли о новой двери мигом испарились. Справа от проёма, между вкопанным частоколом стены и дюралевым листом в непроглядной черной щели сверкали огромные жёлто-зелёные глаза с клинообразными антрацитовыми зрачками. Что-то живое заглядывало внутрь хижины, с интересом наблюдая за её обитателями.
Иван замер.
Тигр? Бенгальский? Этот двухсоткилограммовый убийца, если уж решит напасть, с лёгкостью проломит хилую стенку хижины. Иван знал древние истории о тиграх-людоедах, но о современных случаях слышать не приходилось. Тигров в Индостане осталось несколько сотен, но здесь девственная природа и всякое может случиться.
Два глаза как две луны неотрывно следили за Иваном.
Парень прислушался. Всё тихо. Дистанция около трёх метров, и в такой кромешной тишине урчание большой дикой кошки звучало бы как тракторный рокот. Вероятно, зверь хитёр и знает, что такое засада.
Не оборачиваясь, Иван потянулся к очагу. Нащупал кучку сухой травы, заготовленную для розжига, сгрёб влажными пальцами горсть побольше и посуше и зашвырнул в огонь. Пламя вспыхнуло даже ярче, чем ожидалось, на секунду отразилось в звериных глазах и те мигом исчезли в ночи, словно их и не существовало.
Руки и ноги не слушались. Иван не решался подползти ближе и убедиться, есть ли кто за стеной. Зверь мог притаиться в паре шагов от хижины, а прыжок такого монстра — полёт ядра. Возникла мысль: не видение ли это? Последствия кошмарного сна? Впрочем, в мангровом лесу каждый для кого-то пища и чтобы следующей ночью не превратиться в бифштекс «с кровью», следовало с утра позаботиться о безопасности.
Так он и просидел, пока не рассвело.
* * *
Утром Иван ничего не сказал Питеру. Это уже входило в привычку — держать всё в тайне. Он долго бродил вокруг хижины, выискивая следы ночного гостя, но так ничего и не нашёл. Может действительно померещилось?
Они растопили оставшееся мороженое, и выпили получившийся молочный коктейль прямо из банки. Завтрак выдался сытным и на удивление вкусным. В этом был ещё один смысл: освободить из-под мороженого добротную жестяную ёмкость, наделив её новым предназначением — функциями полуторалитровой кастрюли. Иван шилом проделал в банке «ушки», а из обивочной полосы смастерил дужку. Продел одно в другое — получился вместительный котелок.
Иван не удивлялся своим нехитрым придумкам. За пять лет странствий пришлось многому научиться. Конечно не азам выживания в дикой природе, но всё же. В большинстве своём путешествия по миру имели урбанистический окрас: густонаселенные побережья, курортные зоны — где можно понырять и найти единомышленников — и всё-таки бытиё в аскетическом стиле закалило Ивана. Поддерживало здоровый дух и ясность мышления. К тому же мангровые заросли совершенно не пугали выросшего в лесном краю парня. Ведь при умелом подходе лес может стать и кормильцем, и защитником.
Пока Иван мастерил котелок, а Питер со свойственным ему восхищением наблюдал за манипуляциями с жестяной банкой, между ними завязалась беседа. На этот раз Петя — Иван намеренно стал называть его так — оказался более разговорчив. Вчерашняя депрессия понемногу отпускала молодую и от того гибкую нервную систему. Мальчик оживал.
У отца Петя бывает с июля по август, остальное время вот уже четвёртый год грызёт гранит науки в дорогой элитной школе на севере Англии. Его мама погибла в автокатастрофе, когда Пете было пять. Звали её А́нжела. Он плохо её помнит. Говорят, она была юной и невероятно талантливой художницей, одной из тех дарований, что так любит открывать отец. В семье ходят слухи, будто покойница была любительницей выпить и та история в Италии, когда её машина сорвалась с горной дороги, была связана с этим её пристрастием. Отец не любит вспоминать, он живёт одним днём. Да и у самого Пети довольно сложное отношение к покойной матери. Если начистоту, он скорее назвал бы мамой свою бабушку, которая вырастила его, пока отец занимался выяснением, какая из его очередных пейзажисток и портретисток окажется более талантливой и умелой в постели.
Натали напротив, не была художницей. На удивление отец изменил своему многолетнему правилу и два года назад
