Я был Цицероном - Э. Базна

Подойдя к дому, Сире достал из кармана связку ключей. Очевидно, он жил здесь.

Итак, обстановка сложилась таким образом, что он знал, где искать меня, а я знал, где можно найти его.

Я сел в такси и попросил водителя остановиться неподалеку от посольства. Никто не обратил внимания на мое отсутствие.

Все свободное время я наблюдал за домом с современными квартирами, но Сире не появлялся. У меня было много времени для размышлений, и я проанализировал все свои шансы. Что могла сказать англичанам Корнелия Капп в Каире? Предположим, она сказала им, что Цицерон — камердинер английского посла. Но это ведь только предположение, а где доказательства? Что станут делать англичане? Они могут обыскать мою комнату, но я уже избавился от всего подозрительного. Если бы за мной наблюдали, я давно заметил бы.

Все, что я могу сделать в данной обстановке, решил я, так это не поддаваться панике, вести себя так, будто ничего не случилось. Все зависело от того, выдержат ли мои нервы.

Но вот я снова увидел Сирса.

Он шел с Туна Каддеси. С ним была девушка в форме английского женского вспомогательного корпуса с короткими черными волосами.

Я стоял в дверях, и все мое внимание было сосредоточено на Сирсе. И только когда они скрылись в доме с современными квартирами, нервы мои дали сигнал тревоги.

Я видел, как Корнелия Капп уходила из «АВС», видел, как она прошла мимо меня с Сирсом в «Анкара Палас». У нее были длинные белокурые волосы. А у этой девушки — короткие черные. Но ее походка, ее осанка заставили дрогнуть мое сердце: женщина в английской военной форме была Корнелия Капп.

На следующий день я наконец связался с Мойзишем, и мы встретились вечером того же дня. На территорию немецкого посольства я, как и обычно, проник через дыру в заборе. Мойзиш ждал меня у входа в здание, где находился его кабинет. Это было в двенадцатом часу ночи.

Мойзиш выглядел больным. От былой жизнерадостности не осталось и следа. Лицо его дергалось.

— Вас не было в Анкаре в последние два дня?

— Я был в командировке.

Он старался, чтобы голос его звучал, как раньше, но не мог скрыть своей нервозности.

— Я больше не буду работать на вас, — медленно проговорил я.

— Это ваше дело.

— С вами была женщина, когда я случайно встретил вас в «АВС», — сказал я. — Что она знает обо мне?

Мойзиш пристально посмотрел на меня, но не проронил ни слова.

— Стоит ли мне опасаться ее? Он очнулся и прохрипел:

— Она ничего не знает.

— Зато я знаю о ней все. Она дезертировала, не так ли? Ее фамилия Корнелия Капп.

Лицо Мойзиша застыло как маска.

— Что вы знаете? — спросил он каким-то чужим голосом.

— Корнелия Капп дезертировала или нет?

— Она исчезла. Мы не знаем, где она.

Мойзиш говорил неохотно. Приходилось буквально вытягивать из него слова.

— Она ведь была вашим секретарем? Он кивнул.

— Это она соединяла меня с вами по телефону? Он снова кивнул.

— Что вы знаете? — повторил он.

— Она у англичан. Я могу показать вам дом, где вы можете ее найти.

Мойзиш продолжал прямо сидеть на стуле. Затем он громко засмеялся. Это был нервный, горький смех.

— Что я могу поделать? — спросил он. — Может быть, я должен похитить ее? Или, встретив на улице, тащить ее за волосы? По не забывайте: мы в нейтральной стране.

Он был на грани нервного потрясения.

— Она теперь брюнетка и так коротко подстригла волосы, что вам не удастся… — Я засмеялся. — Что она знает о Цицероне?

Он сжал кулаки.

— Она ничего не знает. — Настойчивое повторение этой фразы выдало его неуверенность. Все, что она знает о Цицероне, так это то, что такой человек существует, — хрипло прошептал он.

— Надеюсь на это, — бросил я. — Могу дать вам ее адрес.

Я написал ему адрес дома возле Мармара Сакади.

— Она там с молодым человеком, который гнался за нами тогда, — сказал я. — Похоже на то, что он больше чем просто друг.

Мойзиш ничего не сказал на это. Мы молчали до тех пор, пока молчание не стало невыносимым.

— Вы мне остались должны, — медленно проговорил он.

Мойзиш с трудом поднялся, достал из сейфа пачку банкнот и передал их мне.

— Все в порядке? — спросил он.

Я взял деньги и направился к двери.

— Мы больше не увидимся, — сказал я. Он подтвердил это кивком головы.

Я еще раз посмотрел на него. Он кусал нижнюю губу. Да, подумал я, ему не так-то легко будет объяснить Берлину исчезновение Корнелии Капп.

— До свидания, месье.

Это был мой последний визит в немецкое посольство.

Что же произошло после того, как я видел Мойзиша с Корнелией Капп в «АВС»? Этот вопрос мучил меня долгие годы, но я не находил на него ответа, пока много лет спустя не прослушал магнитофонную запись Зейлера:

«— Когда исчезла Корнелия?

— Шестого апреля сорок четвертого года.

— Как раз на пасху?

— Это случилось в четверг перед страстной пятницей. Она сказала, что едет в отпуск к отцу в Будапешт.

— Она сказала именно так?

— Да. Нам и в голову не пришло, что она может соврать. Помню, в тот день я сказал Мойзишу, что наконец-то он избавляется от нее. Он ведь был страшно недоволен ею. Он рассмеялся и сказал, что хотел бы увидеть, как она сядет в вагон.

— Значит, он хотел удостовериться собственными главами?

— Да нет. Он, конечно, пошутил. До последнего момента он был очень деликатен с ней: не хотел, чтобы она заподозрила его в том, что он избавляется от нее. Он купил ей билет…

— И?..

— Поезд, на котором она должна была уехать, отправлялся около шести вечера, и Мойзиш условился с ней, что встретит ее с билетом на платформе. Он хотел попрощаться с ней и пожелать ей доброго пути. Но она не пришла, и с ним чуть было не случился припадок.

— Он сразу же стал подозревать, что она перешла к англичанам, как это сделали другие немцы?

— Нет. Он решил, что с ней что-то случилось. Она ведь была такой истеричной и часто уходила с работы, ссылаясь на нездоровье.

— Чтобы иметь возможность спокойно встретиться со своим любовником Сирсом, или как там его?

— Может быть.

— Сире на самом деле был американец, а не англичанин, как все думали.

— Я об этом ничего не знаю.

— Корнелия сама призналась, что делала все это во имя любви. Она случайно встретила в Анкаре любимого человека из Кливленда. Самая большая любовь в ее жизни. Это как раз тот самый человек… с молодым холеным лицом.

— Повторяю, я ничего не знаю об этом. Ничего не знаю и о мотивах ее работы на врага: это могли быть и деньги, и любовь…

— Значит, у Мойзиша подозрения возникли не сразу?

— Он долго искал ее на станции… Потом пришел ко мне, и мы вместе отправились к ней на квартиру.

— И конечно, там ее не оказалось.

— Когда мы пришли к ней домой, сразу все поняли. Комната была пуста. Кто-то из жильцов сказал нам, что она ушла из дому в полдень с вещами. С этого момента мы стали думать о самом худшем.

— Решили, что она перешла на другую сторону?

— Да.

— Что вы предприняли?

— Меня это не касалось. Это была сфера деятельности Мойзиша.

— Что же сделал Мойзиш?

— Доложил господину фон Папену. Что еще мог он сделать? В течение какого-то времени мы думали, что она могла что-нибудь сделать с собой.

— Была ли она похожа на женщину, которая могла покончить жизнь самоубийством?

— Мы не исключали такую возможность. Ведь она была на редкость истеричной. Какое-то время мы не могли допустить мысли, что она перешла па другую сторону. Для Мойзиша это могло иметь самые неприятные последствия.

— Очевидно. Разве он не сразу сообщил о случившемся в Берлин?

— Он, конечно, сразу же сообщил. Он должен был сделать это, чтобы самому не попасть под подозрение. Берлин буквально забросал нас вопросами. Там отказывались верить в возможность несчастного случая или самоубийства и сразу же заподозрили дезертирство. А вскоре Кальтенбруннер приказал Мойзишу прибыть в Берлин. Мойзиш стал подозревать самое худшее.

— Вы имеете в виду, что его могли арестовать за преступную халатность?

— Мойзиш должен был быть готов ко всему. Он направился в Стамбул, чтобы сесть там на специальный самолет, но неожиданно встретил там своего товарища, служившего в министерстве иностранных дел в Берлине, который сказал ему, что туда лучше не ехать. Он посоветовал Мойзишу притвориться больным или придумать что-нибудь еще. В Берлине его собирались арестовать за содействие Корнелии в побеге. Они нашли бы массу причин, чтобы сорвать на нем свое зло.

— Таким образом, он не поехал в Берлин?

— Нет. Он возвратился в Анкару. Он очень плохо чувствовал себя. Затем появился Цицерон и сказал ему, что Корнелия перешла к англичанам. Цицерон считал, что Сире был англичанин. Тогда и мы так думали».