Русский Париж - Вадим Бурлак

Большинство русских, отправляющихся в Париж, обязательно запасались рекомендательными письмами. В Москве и Петербурге даже появились аферисты, фабриковавшие, столь необходимые для достойного пребывания во Франции документы.

Дороже всего стоили послания к приближенным короля, маркизам и графам. Чуть дешевле обходились покупателю «дружеские письма» к влиятельным чиновникам, банкирам и богатым торговцам. Конечно, цена зависела и от того, кто подписывает рекомендацию. Одно дело — князь, генерал, сенатор, другое — какой-нибудь купец второй гильдии или коллежский асессор.

Иногда фальшивые письма помогали. Маркиз, получивший в Париже послание от князя из Петербурга, долго не размышлял: знакомы ли они вообще, где и при каких обстоятельствах встречались. Дорогие бумага и пакет, которые хранят запах духов, прекрасные слог и почерк…

Что еще нужно? Раз пишет достойный человек из России, надо помочь предъявителю письма.

Однажды молодой русский дворянин, прибыв в Париж, явился в дом графини Н., чтобы передать послание от важной особы из Петербурга.

Парижская аристократка не знала человека, подписавшего рекомендательное письмо, и не пожелала встречаться с русским приезжим, вернув послание через своего лакея.

Молодой человек не растерялся и стал каждое утро помногу раз громко зачитывать письмо из Петербурга. Он прекрасно говорил по-французски и обладал сильным, красивым голосом. Вначале графиня приказала слугам убедить русского заниматься чтением вслух в другом месте.

Уговоры не подействовали. Тогда вызвали полицию. Но в письме не оказалось ничего предосудительного и оскорбительного.

Стражи порядка послушали, послушали чтение, да и развели руками. Нет никакого нарушения порядка.

Многие знакомые графини Н. не могли понять, что же происходит у подъезда ее дома. Зачем понадобилось молодому иностранцу каждое утро громко читать письмо. Начались домыслы, поползли по городу сплетни. И знатная француженка сдалась. Русский дворянин был принят, получил поддержку и наладил благодаря влиятельной графине Н. необходимые связи в Париже.

Всевозможные парижские карнавалы, народные гуляния, пляски и веселье под открытым небом полюбились русским. Видимо, такого зрелища и возможности подурачиться, не взирая на чины и возраст, не хватало им на родине.

О воскресных и праздничных днях во французской столице Луи-Себастьян Мерсье писал со свойственными ему сарказмом и иронией: «В настоящее время одни только рабочие знают воскресенья и праздничные дни. Куртий, Поршерон и Нувель-Франс в эти дни полны посетителей. Народ идет туда в поисках напитков, которые там дешевле, чем в городе. В итоге получается немало беспорядков, но народ веселится или, вернее, забывает свою участь. Обычно рабочий празднует и понедельник — другими словами, напивается снова, если только чувствует себя еще способным на это.

Буржуа, который должен думать о бережливости, не переходит известных границ. Он отправляется на довольно скучную прогулку в Тюильри, в Люксембург, в Арсенал или на бульвары. Если на этих прогулках встретится хотя бы одна женщина в коротко подобранном платье, то можно держать пари, что это провинциалка…

Великолепный сад Тюильри теперь покинут ради аллеек Елисейских полей. Прекрасными пропорциями и планировкой Тюильри еще любуются, но для всех возрастов и всех сословий любимым местом сборища являются Елисейские поля: деревенский характер местности, украшенные террасами дома, кофейни, большой простор и меньшая симметричность — все привлекает туда…».

Во второй половине XVIII века почти все русские, побывавшие в Париже, обязательно участвовали в гуляниях на Елисейских полях.

Луи-Себастьян Мерсье был обеспокоен частым весельем в родном городе: «В Париже в конце концов упразднили четырнадцать праздничных дней в году, но остановились на полпути; праздничных дней все еще слишком много, однако теперь хоть часть их спасена от разврата и пьянства…

Люди хорошего тона в эти дни совсем не выходят из дому, не показываются ни на прогулках, ни на спектаклях, предоставляя пользоваться всем этим простонародью. В эти дни театры дают все самое избитое, посредственные актеры завладевают сценой: все сойдет для нетребовательного партера и для тех, кому самые старинные пьесы всегда кажутся самыми новыми. Актеры шаржируют в эти дни более, чем когда-либо, а публика награждает их громом рукоплесканий…

Народ празднует День св. Мартина, Крещение, Масленицу; он готов продать накануне рубашку, только бы иметь возможность купить себе в эти дни индейку или гуся на набережной ла Валле. Перед праздниками она кишит покупателями, и ввиду большого спроса цены на живность непомерно высоки. Кабаки с утра полны народа. Полицейским комиссарам нечего выходить в эти дни из дому, так как караульные и без того приводят к ним множество буянов, большинство которых выходит из загородного кабака только для того, чтобы отправиться ночевать в тюрьму.

За последние тридцать лет во время масленичного карнавала стало появляться гораздо меньше масок. То ли это удовольствие уже приелось народу, который жаждет полной свободы, то ли (и это более вероятно) он слишком обеднел, чтобы тратиться на дорогостоящее домино, но в последние три дня Масленицы полиция, заботящаяся о создании возможно более полной картины общественного благоденствия (картины тем более яркой, чем сильнее господствующая нищета), устраивает на свой счет многочисленные маскарады. Все полицейские шпионы и тому подобные негодяи отправляются на склад, где можно получить достаточное количество вещей, чтобы одеть целых две-три тысячи ряженых. Оттуда они расходятся по городу, а затем идут партиями в предместье Сент-Антуан и изображают там подтасованную и лживую картину общественного веселья.

Чем тяжелее год, тем более рьяно прибегают к подобного рода обманам. Но обмана не скрыть под грязными лохмотьями народных масс! Тщетно стараются представить веселые сценки, полные оживления и всяческих дурачеств, — этого нельзя достигнуть, когда сердце грызет недовольство. Шутовской колпак и бубенцы звучат невесело среди этих холодных оргий; для ушей, умеющих слушать, слышны лишь нестройные жалобы. Нет ничего грустнее, чем зрелище народа, которому приказано смеяться в определенный день и который трусливо подчиняется этому унизительному распоряжению.

В то время как полиция подкупает маскированных, священники выносят во всех церквах святые дары, так как считают богохульством то, что дозволено правительством. Но это только одно из наименьших противоречий, существующих между нашими законами, нравами и обычаями.