Аферистка. Дело Тимошенко - Франк Шуман

«Охотнее всего больные говорят о своих болезнях, — бросаю я. — Только не госпожа Тимошенко. Может, причина в том, что ее заболевание не такое серьезное, как нам внушают?»

«Собственная боль всегда сильнее, чем боль других», — отвечает Афанасьев уклончиво.

Тогда я говорю более прямо: «Как она передвигается между процедурными кабинетами: на костылях или в инвалидной коляске? Ее везут или она передвигается сама?»

«Сама», — говорит он. И если я его правильно понимаю, то он имеет в виду ролятор — ходунки.

«Какая она пациентка? Спокойная или нет, самоуверенная или непослушная?»

«Об этом я могу говорить только с врачами», — отвечает он, что означает: это также врачебная тайна, так что я могу наврать тебе с три короба. Однако затем он все же добавляет: «С медицинской точки зрения я могу сказать, что она ведет себя очень спокойно, вежливо и дисциплинированно, с ней нет никаких коммуникационных проблем. Она идет на сотрудничество».

«Она не уклоняется от сотрудничества, как например, в тюрьме?»

«Нет, она активно сотрудничает и проходит программу лечения неограниченно. Только один раз был сделан перерыв на два дня, когда умер один ее родственник. Остальное время она не покидает ни здание, ни девятый этаж».

«Как реагируют другие пациенты на ее присутствие и связанную с этим суматоху?»

«Негативно. Прежде всего, когда шумят протестующие. Я попросил Тимошенко, чтобы она препятствовала такой демонстрации солидарности, после чего она сказала, что сообщит своему адвокату».

«Тимошенко в вашей клинике с девятого мая. По-вашему, как долго она будет у вас в гостях?»

«Не мы это решаем, а «Шарите»».

«Значит, ответственность лежит на Берлине?»

Афанасьев кивает. Есть три аспекта: медицинский, психологический и политический. Два последних усложняют и продлевают лечение и вместе с тем выздоровление. «Мы поддерживаем связь с нашим министром здравоохранения и «Шарите» в Берлине. Мы делаем то, что они нам говорят, и не философствуем о будущем».

Афанасьев — настоящий дипломат, он никогда не покажет, что говорит он это все то ли потому, что так действительно думает, то ли потому, что обязан так говорить. Но я провоцирую дальше.

«Вы руководите известной, признанной больницей. Не считаете ли вы наглостью, что немцы вам указывают, что вы должны делать или не делать в своем учреждении? Могли ли вы себе представить, что осужденный немецкий заключенный отказывается от лечения немецкими врачами в клинике «Шарите» и требует проведения лечения либо за границей, либо у украинских врачей, после чего вы летите в Берлин и диктуете перед глазами международных средств массовой информации немецким врачам, что они должны делать? Можете ли вы себе это представить?»

«Нет, — говорит он кратко. — Но мы вот так и живем, — вздыхает он и переводит тему. — Все медицинские вопросы мы обсуждаем вместе. Нельзя сказать, будто бы все решается только в Берлине. Тимошенко, конечно, не обычная пациентка, поэтому мы идем на такие уступки. Немецкие коллеги порекомендовали, в частности, психосоматическое лечение. В этом они правы. Частые посещения политиков, членов Европарламента и Бундестага влияют на процесс выздоровления, каждое посещение имеет пагубное влияние. Эти встречи абсолютно не помогают процессу выздоровления пациентки. Также не помогают они и клинике в Целом».

Операционный блок на девятом этаже

Отделение физиотерапии

Еще одно отделение на стадии подготовки

«Вместе с тем вы определенно подразумеваете меня», — говорю я. Афанасьев смеется: такой нагрузкой мог быть и я. И еще раз разъясняет, что он не хотел бы давать комментарии и оценки, не относящиеся к медицинской сфере. Это не его компетенция, не его профессия.

На часах 13:45, и Афанасьев встает. Самое время подняться на девятый этаж. Очевидно, Юлия Тимошенко как раз находится на лечении, поэтому я смогу осмотреть необходимые помещения, не встречая ее и не задавая вопросы. Ведь, как отчетливо дал мне понять главврач, каждое посещение сказывается на ее нервной системе и препятствует выздоровлению. Следовательно, если я отказываюсь от своего желания встретиться с Тимошенко — это только ей на пользу. Собственно, теперь мне не остается ничего другого, как поддержать ее, ведь если это полезно для здоровья человека, то так и должно быть. И, наконец, я же не изверг…

Мы поднимаемся по коридору, в открытом лифте нас уже ждет женщина, которая, видимо, помогает перевозить лежачих больных или больных на носилках вверх или вниз. Лифт большой, вместе с персоналом внутри свободно помещается как минимум два человека. Она молча нажимает на кнопку, и лифт тихо начинает двигаться. Затем мы проходим пустой коридор, приближаемся к стеклянной двери, на другой стороне которой написано «Операционное отделение». Дверь на электронном замке, то есть попасть туда может не каждый. Через открытую дверь можно увидеть несколько занятых кроватей, рядом стойки с инфузионными мешками.

Через двадцать-тридцать метров от этой двери — следующая стеклянная дверь, на ней надпись «Палата», как в камере предварительного заключения. Под потолком над ней установлена камера или датчик движения, с такого расстояния точно не рассмотреть. Справа коридор расширяется по типу вестибюля. На стуле дремлет человек в форме, — не может быть, да ведь это же сторож из тюрьмы.

За синими матовыми оконными стеклами — палата Тимошенко и что-то еще, ведь если смотреть на больницу снаружи, то за пятью обнесенными решеткой окнами следуют еще четыре обычных окна. Но я это пойму только потом, когда снова выйду наружу, но там я уже не смогу спросить Афанасьева.

Он показывает мне помещение для посещения, в котором находится нечто вроде письменного стола, рядом умывальник с зеркалом и кушетка; обстановка похожа на тюремную, только гораздо шикарней. Рядом в маленькой клетушке находятся душ и туалет, а также сушилка для белья и еще одна кушетка. В соседнем кабинете на противоположной стороне, назначение которого неясно, двое мастеров как раз устанавливают кондиционер, мебель или техника все еще упакована в синюю фольгу.

Затем Афанасьев ведет меня в первый лечебный кабинет, где стоят две трубки, имеющие вид одноместных подводных лодок. Он пытается объяснить мне их функции, но я не понимаю медицинских терминов, возможно, это связано с лечением кровообращения или кровяного давления. В следующем кабинете стоит огромных размеров ванна с трубками и соплами, определенно здесь проводят сеансы подводного массажа. Рядом находятся два-три устройства с завязанными подвесами и кожаными поясами, в которых пациент, вероятно, растягивается или вытягивается, не знаю. Вся техника новая, отсутствуют признаки, позволяющие сделать вывод о многолетнем использовании. Все очень чисто и добротно.

Комната для посещений. Тут Тимошенко принимает гостей

Это все, говорит Афанасьев, и видит блеск в моих глазах, не-ет, мой дорогой, я не утолю твой охотничий азарт, здесь никто не сможет подкараулить и закрыть госпожу Тимошенко, и ты в том числе!

Рядом с кондиционером на здании — пять зарешеченных окон помещений, где содержится Тимошенко

Я послушно следую за ним до лифта. Нигде неожиданно не откроется дверь, из которой появится ролятор или два костыля, нигде не видно никаких белокурых кос. Возможно, сейчас всего одна стена отделяет меня от самой известной пленницы Украины.

Афанасьев щурится в мою сторону, пока мы спускаемся вниз. «А вы очень ироничный человек».

«А вы — очень хороший наблюдатель», — парирую я комплимент, причем я не уверен, имел ли он в виду то, что я понял.

После моего возвращения в Германию я читаю, что медицинские службы местных больничных касс за 2010 год исследовали тринадцать тысяч случаев, в которых возникало подозрение на халатность врачей. А еще: в более чем четырех тысячах случаях имели место «единичные нарушения правил медицины», в 75 % этих случаев последствием был непоправимый вред для здоровья. И это в Германии.

Вероятно, нужно донести эти данные также и до сведения госпожи Тимошенко.

Обратный путь в скором поезде

Мы оставляем далеко позади группу протестующих у забора госпиталя с множеством плакатов и демонстрацией всеобщей любви. Через сто метров уже ничего не видно и не слышно. Покидаем зеленое пристанище и снова ныряем в шумный бурлящий город. По тротуарам спешат люди со своими покупками и заботами, ими движет что-то личное, никак не судьба пациентки в одной из многочисленных больниц города. Тимошенко? Кто же с тобой сравнится?

Представление о ней здесь так же искажено, как и при взгляде с моей родины. Менее чем три процента немцев являются членами политических партий, из них еще меньшая часть занимает какие-то политические должности и, тем не менее, партии со своими аппаратами считаются самыми большими работодателями в стране.