Империя под угрозой. Для служебного пользования - Марина Добрынина

Рывком слетаю с кровати.

— Скотина! — ору я, — какого хрена я тебя вытаскивала?!

И, чтобы не наговорить этому не до конца еще окрепшему субъекту еще чего-нибудь ласкового, гордо и очень быстро удаляюсь.

Глава 11.

Сегодня я уболтала его на проведение сеанса в моей конуре. Дескать, на этой стадии для ученика чрезвычайно важно ощущение спокойствия и уюта. Ланкович бурчит что-то на этот счет, намекая на то, что я в свое время не очень-то заботилась об его спокойствии и уюте, но соглашается. На этот раз проделываю элементарный фокус со стулом. Когда Дмитрий садится на него, ножка подламывается, и Ланкович летит кубарем через всю комнату. Встает злой, ругается. Кричит:

— Ты сама это все устроила!

— Нет, — отвечаю с совершенно невинным выражением лица, тщательно контролируя свои эмоции, — просто стул старый, а ты тяжелый. Вот и не выдержал.

Как всегда, Ланкович мне не верит. Но что ж, такова жизнь. Процедура внедрения с ним уже проведена, программа запущена.

И вот, когда ему кажется, что он бродит по моему сознанию, я наношу ему удар. Правда, к стыду своему, не психологический, а самый обыкновенный. Все тем же стулом по голове. И бедный Ланкович выключается из восприятия. Когда он приходит в себя, то с большим удивлением обнаруживает, что лежит на полу, связанный по рукам и ногам, а голова его замотана его же собственным пиджаком. Я, конечно, понаделала мелких дырок, чтобы подопечный мой не задохнулся, так что пиджак был еще и безнадежно испорчен. Но это мелочи.

Ланкович делает попытку пошевелиться, это ему удается, но как у большой толстой гусеницы. Он так извивается секунд десять, а потом спрашивает:

— Что случилось?

Голос его звучит как-то неразборчиво из-под плотной ткани.

— Ничего особенного, — отвечаю, — сейчас мы с тобой, золотце, беседовать будем. На тему дальнейшей нашей совместной жизни.

Слышу смешок и радуюсь за него. Сохранить присутствие духа в такой ситуации не каждый сумеет.

— Нет, ну какая же ты зараза, — удивляется он, — и какой же я идиот.

— Самонадеянный идиот, — поправляю я.

— Ага, — соглашается Ланкович, — почему самонадеянный?

— Потому что от горшка два вершка, опыта ноль, а туда же лезет, хороших Мастеров перестраивать. Думать надо было сначала башкой своей недоделанной, прежде чем с твоей расшатанной единицей, или что там у тебя получилось, переть на вполне стабильную четверку. Ты бы хоть на выпускниках сначала потренировался, чудик.

Я объясняю ему вкратце методику его одурачивания.

— М-да, — говорит он задумчиво после некоторой паузы, — я и не думал, что так можно.

— Конечно, — объясняю я самодовольно, — у Вас что, спецшкола СИ? С хорошей физподготовкой? И экстренные курсы? А у меня пять лет Высшей школы и Академия. Чувствуйте разницу и получайте хорошее образование.

Он снова хихикает и просит:

— А может, хоть обзор мне освободишь? А, дама с университетским образованием? Зачем ты мне лицо закрыла, ты же Мастер, боишься чего-то?

— Боюсь, — честно признаю я, — ты же у нас супер-дрюпер гений. У тебя показатели силы невероятные. Плюс, ты сам об этом говорил, хорошая физическая подготовка. А я, бедная слабая девушка, как еще могу себя обезопасить? Так что, лежи, мальчик мой и не дергайся.

Я смотрю на него, такого беззащитного сейчас, но все же до предела наполненного силой, и добавляю:

— А еще ты психопат, как мне ни жаль. Я сейчас приду.

И выхожу, закрывая за собой дверь.

Полагаю, сработали старые рефлексы. До безобразия захотелось кофе. По памяти нахожу старую свою камеру и точно, под матрасом лежит баночка недопитого когда-то «Суси» и кусочек сахара. Страшно подумать, во что он сейчас превратился, но попробовать все же надо. Иду на кухню, ставлю чайник, жду, пока закипит, и готовлю себе чашку отвратнейшего напитка. Вместе с чашкой возвращаюсь к Ланковичу, открываю дверь и обнаруживаю, что гусеница моя уже умудрилась подползти к входу.

— Слушай, — говорю, — Дима, так нечестно. Тебя что, на пять минут нельзя одного оставить?

Приходится отставить кружу в сторону, взять Ланковича за ноги и оттащить обратно. Он очень тяжелый, так что я еле справляюсь с этим занятием. Снова сажусь на стульчик рядом с ним, беру в руки чашку и пытаюсь отхлебнуть, но что-то не лезет в меня эта гадость.

— Слышь, — говорю, — Дима, а ты помнишь, как у меня кофе выпрашивал?

Не отвечает. Может, я с ним грубовато обошлась? Ничего, сейчас ему станет легче.

— В общем, слушай меня внимательно. Я могу предложить тебе целых три варианта разрешения возникших между нами разногласий. Выход первый — я сдаю тебя и шефа, и вас обоих, то есть то, что от вас останется после непродолжительного четвертой степени допроса, отправляют в расход. Выход второй: я сама тебя убиваю, скидываю труп в море, и все, кто такой Ланкович, куда делся — никто не знает, а я еду догуливать отпуск. С шефом тоже как-нибудь разберусь. И, наконец, выход третий, честно говоря, он мне больше всех нравится, но не знаю, пойдешь ли ты на это. Я могу стереть тебе часть памяти и заблокировать, зацементировать подходы к твоим способностям. Конечно, ты их не лишишься, но не ты сам, и никто другой не заставят тебя ими воспользоваться. Тебя лишат статуса Мастера, но ты можешь продолжать работать в Инквизиции или в другом месте. Ты даже можешь жениться на Софье и вырастить дочь. Ну?

Ланкович молчит довольно-таки долгое время.

— Дима, — говорю, — я не могу тебя отпустить. Ты слишком опасен для этого. Если уж быть честной до конца, мой долг — сдать тебя в Инквизицию. Тебя и шефа. Дима, я иду против себя самой, пожалуйста, подумай.

— Лучше пристрели меня, — произносит он устало.

Я встаю, сердито пинаю его в бок.

— Ты почему такой придурок? Ты думаешь, мне хочется это делать? А Софья? Ты башкой своей больной хоть немного об этой женщине подумал?

— Майя! — отвечает мне Ланкович, и голос его звучит безнадежно, — но что ты хочешь со мною сделать? Красавчика Джо? Тоже буду сидеть как он? Руками работать?

— Дима, — отвечаю удивленно, — ты меня обижаешь, честное слово, я же не такой коновал, как ты. Меня этому учили в свое время. Курс медицины-то нам читали, и всяких других сопутствующих дисциплин. И я все же Мастер. Не гений, как некоторые, но Мастер хороший. Умственные твои способности полностью сохранятся, зацикленности на сексе тоже не будет.

— А как же твоя идейность?

— Будем считать, что она дала сбой.