Дневник белогвардейца - Алексей Будберг

На вчерашнем митинге 277 полка было сделано предложение убить и меня - это желание новых вожаков полка, которые очень боятся моего влияния на оставшихся в полку старых солдат; но предложение не прошло, так как старики так окрысились, что авторы предложения поспешили перейти на другие темы; главным козырем моих защитников была моя заботливость о солдатах и те знаменитые валенки и сухие шинели, которые я подвез полку во время мартовских боев 1916 года и избавил солдат от обмораживания; этот факт уже несколько раз сокрушал все попытки активного против меня выступления.

Кто-то в тылу признал нашу армию ненадежной (по отношению к кому, неизвестно), и благодаря этому остановлены все идущие к нам поезда с довольствием; это совсем скверно, ибо запасов у меня дней на десять, а у соседей только на 4-5 дней; на этой почве может случиться много неприятного, так как при настоящем положении настроение масс зависит очень много от того, дают ли 1,5 или 2 ф. хлеба и в каком размере дают сахар (последний очень высоко котируется в азартной игре, скупается спекулянтами и вывозится на продажу в голодающий по части сахара тыл).

Из пришедших сегодня газет узнали, что некоторые армии не послали своих представителей на съезд всех советов; все войсковые резолюции последних дней высказываются за передачу власти советам, но считают, что власть должна принадлежать всем советам, а не одним только большевикам.

Штаб армии и штаб фронта молчат как зарезанные. Только вечером передали без комментарий и даже без передаточной подписи телеграмму из Гатчины от Керенского на имя всех частей Петроградского гарнизона о прибытии его в Гатчину с верными правительству войсками и о предложении немедленно отстраниться от кучки изменников, захвативших в свои руки власть. Этим языком надо было говорить три месяца тому назад, когда престиж Керенского был так свеж и силен; сейчас же имя его ненавистно для всех, и правых, и левых, и партийных, и беспартийных. Мы бессильны чем либо ему помочь, ибо распоряжением армискома частям войск запрещено исполнять приказы начальников, если бы таковые попытались снимать с фронта или из резервов какие либо части и отправлять их по направлению к Петрограду; зато в наиболее обольшевиченных частях идут какие-то таинственные приготовления по сбору наиболее приверженных большевизму команд и вытягивание их в тыл; очевидно, готовится какая-то экспедиция в тыл войскам Керенского. Как бы все было иначе, если бы наша армия не была отдана на съедение большевикам и их пропаганде. Ведь, если бы сейчас можно было бы расправиться с Петроградским осиным гнездом и раз навсегда его отдезинфекцировать, то это могло бы стать поворотной точкой для всего положения России. Для того, чтобы расправиться с бандами Петроградского гарнизона больших сил было не надо; это шкурное стадо очень трусливо и, если бы оно увидело настоящую власть, то быстро бы стало лизать у нее руки так же усердно, как до сих пор распинало.

По эсеровскому бюллетеню, выпущенному в Двинске, войска в Петрограде перепились, идет грабеж и резня; по Владивостокским воспоминаниям 1905 года хорошо представляю себе картину того, что происходить сейчас в былом Петербурге.

Несомненно, что там идет еще какая-то борьба; совершенно неизвестно, какими силами располагает Керенский; скверно то, что борьба затянулась; такие нарывы надо кончать сразу, ибо всякая затяжка не в пользу власти, особенно теперь.

Ходят слухи, что Дон поднялся против большевиков и во главе донцов стал Каледин; дай Бог, чтобы это не оказалось уткой.

Наш новый армиском, уже торжествовавший большевистскую победу, потеряв связь с Петроградом, как то растерялся, лебезит перед эсерами и предлагает им коалицию. Правительственные комиссары повылезли из щелей, подбодрились, пытаются сорганизовать остальные социалистические парии, одним словом, начинают кормить собак, когда давно пора ехать на охоту.

Решение положения теперь под Петроградом, - если Керенскому удастся разгромить тамошний большевистский центр, то и у нас может наступить просвет; но у меня нет надежды на успех Керенского: по его телеграммам видно, что он начал вилять, взывать к благоразумию и т. п.; такими жалкими средствами бунтов не заливают.

Положение продолжает оставаться неясным, борьба за власть и за Петроград продолжается; известно только, что Керенский занял Гатчину, причем защищавшие ее измайловцы и матросы сдались. В Луге собрался какой то Комитет Спасения, который объявил, что принимает на себя всю власть над государством впредь до созыва Учредительного Собрания.

В Петрограде же свое Правительство с Ленином во главе и с какими-то большевистскими эфиопами на ролях министров. Из Петрограда пришли все газеты за исключением буржуазных; из них видно, что Петроград в руках большевиков, причем положение очевидно так скверно, что даже "Новая Жизнь", этот подлейший и вредоноснейший подголосок большевиков, вдруг поправела и кричит "караул" от того режима, который завернули ее друзья.

После полдня наши радиостанции перехватили радио военнореволюционного комитета Петроградского гарнизона, который просит помощи и нападения с тыла на Керенского, занимающего Гатчину; тон радио очень неуверенный, но получение ее имело здесь очень серьезные последствия; большевики подбодрились и армиском принял сразу твердый тон.

Вечером получили первую за четыре дня телеграмму из Пскова от Главнокомандующего Черемисова, что политика армии не касается.

Новое правительство товарища Ленина разразилось декретом о немедленном мире; к другой обстановке над этим можно было бы только смеяться, но сейчас это гениальный ход для привлечения солдатских масс на свою сторону; я видел это по настроению в нескольких полках, которые сегодня объехал; телеграмма Ленина о немедленном перемирии на 3 месяца, а затем мире, произвела всюду колоссальное впечатление и вызвала бурную радость. Теперь у нас выбиты последние шансы на спасение фронта. Если бы Керенский лучше знал русский народ, то он обязан был пойти на что угодно, но только во время вырвать из рук большевиков этот решительный козырь в смертельной борьбе за Россию; тут было позволительно, сговорившись предварительно с союзниками, начать тянуть какую-нибудь туманную и вихлявую канитель мирного свойства, а за это время провести самые решительные реформы и прежде всего с доверием опереться на командный состав армии.

Теперь, когда большевики швырнули в солдатские массы эту давно желанную для них подачку, то у нас нет уже никаких средств для борьбы с теми, кто дал ее массам. Что мы можем противопоставит громовому эффекту этого объявления? Напоминания о долге перед родиной, о необходимости продолжать войну и выполнить свои обязательства перед союзниками... Да разве эти понятия действенны хоть сколько-нибудь для современного состава нашей армии; нужно быть безнадежно глухим и слепым, чтобы в это верить. Сейчас это не только пустые, но и ненавистные для масс слова.