Дэн Сяопин - Александр Панцов

Вместе с тем выяснилось, что за последнее время у Фэн Юйсяна накопились претензии и к компартии. Этим он тоже поделился с лидерами Ухани, правда, в приватном порядке. Недовольство маршала объяснялось просто: коммунисты в его войсках также вели себя слишком активно — настолько, что стороннему наблюдателю могло показаться, будто не маршал Фэн командует армией, а члены компартии. И дело тут, конечно, не в том, что коммунист-начальник Сианьского военного училища вместе с Дэном и его сослуживцами транжирил казенные деньги в местных ресторанчиках. Как и в Хунани, Цзянси и Хубэе, занятых другими частями НРА, в провинциях, формально находившихся под контролем Фэна, массовые выступления бедноты, направлявшиеся коммунистами, переходили всякие границы. Агрессивные крестьянские союзы, рабочие, женские и молодежные организации повсюду творили беспредел. Всех, кого их главари считали «богачами», арестовывали, выставляли на посмешище, заставляли платить штрафы, над ними всячески издевались, водили по деревням в дурацких колпаках, а то и просто безжалостно убивали. И все это под лозунгами «всеобщего равенства». Маршал Фэн, любивший порядок, терпеть такое не мог.

Особенно его, человека старой закалки, возмущала эмансипация женщин, проповедовавшаяся коммунистами. «После того как основали женскую ассоциацию, — негодовал он, — женщины района Тунгуань [уезд на границе с Хэнанью] стали проводить собрания каждый день, перестав уделять внимание детям и приготовлению пищи. Когда же их мужья возмутились, они заявили, что забота о детях — дело не только женщин и эту работу надо разделить поровну, следуя принципу равенства. Так беспорядок вошел в каждый дом». Фэн был в ярости от такого «возмутительного», по его пониманию, равенства172.

Лидеры левого Гоминьдана вежливо выслушали его, но никаких шагов к ограничению влияния коммунистов предпринимать не стали. И тогда, 19 июня, Фэн встретился с «бесчеловечным» Чаном в городе Сюйчжоу (провинция Цзянсу), чтобы согласовать совместные действия против компартии. Из Сюйчжоу он направил Ван Цзинвэю и ЦИК левого Гоминьдана ультиматум, требуя от них также порвать с коммунистами. «Народ, — заявил Фэн, — хочет положить конец такому [коммунистическому] деспотизму»173.

Однако в отличие от Чана Фэн не горел желанием казнить коммунистов, работавших в его войсках. Вернувшись из Сюйчжоу в Кайфэн 21 июня, он вежливо объяснил Сангурскому, почему не может дальше сотрудничать с Компартией Китая. «Это все „детская болезнь левизны“, — горько заметил ему главный военный советник, когда Фэн поведал ему об эксцессах в ходе коммунистической борьбы за «всеобщее равенство». — Это пройдет в процессе развития революции»174. Но маршал не хотел ждать никакого «развития». Он вручил Сангурскому и другим советникам подарки, деньги на дорогу домой и пожелал счастливого пути. С такими же почестями он проводил Лю Боцзяня175. Позже Дэн вспоминал: «Во время чистки 1927 года, в то время, как Чан Кайши безжалостно убивал коммунистов на юге, господин Хуаньчжан [Фэн Юйсян] вместо этого вежливо попросил нас уйти из армии»176. Тогда же Фэн приказал всем сотрудникам-коммунистам Сианьского военного училища явиться в Чжэнчжоу «на учебу». Вероятно, и с ними хотел распроститься по-хорошему. Но шэньсийский комитет компартии, обсудив создавшееся положение, постановил не выполнять приказ.

Через две недели Ши Кэсюань, сформировав из преподавателей и курсантов Сианьской военной школы батальон, увел его в уезд Линьтун, за 40 ли к северо-востоку от Сиани, чтобы развернуть там борьбу против «предателей революции» (еще через две недели Ши попадет в плен к гоминьдановцам и будет казнен)177. А Дэн, по распоряжению того же провинциального комитета компартии, в конце июня вместе с заместителем начальника школы Ли Линем отправился на работу в Ухань. И хотя путь двух товарищей (они ехали по железной дороге) пролегал как раз через Чжэнчжоу, они не стали там останавливаться, чтобы «тепло попрощаться» с маршалом Фэном178.

В Ухани обоих ждала опасная работа: обстановка там достигла критической точки. Очевидец рассказывает: «Политическая ситуация развивалась быстро, становясь все более угрожающей для нас… Магазины в Ухани закрывались один за другим, кредитные билеты, выпущенные ханькоускими отделениями Банка Китая и Банка коммуникаций, никто не принимал. Ходили слухи, что войска Тан Шэнчжи тоже готовились к выступлению… После того как империалисты и Чан Кайши заблокировали нижнее течение реки Янцзы, экономика Ухани развалилась. Правительство само усиливало инфляцию, выпуская в дополнение к банкнотам Банка Китая и Банка коммуникаций свою валюту — казначейские билеты. Промышленность и торговля не развивались. Капиталисты обвиняли во всем коммунистическую партию… Да и сами рабочие не испытывали добрых чувств по отношению к КПК»179.

Прибыв в Ухань в самом начале июля 1927 года, Дэн не мог не ужаснуться тому, что увидел, проехав через весь город, — с ханькоуского вокзала на другой берег Янцзы, в Учан, где располагался Центральный комитет Компартии Китая. Страшная картина упадка поразила его. В ЦК ему немедленно дали работу: он стал техническим секретарем Центрального комитета. Дел было невпроворот. Из восьми положенных по штату секретарей в должность вступил он один; другие из-за кризисной ситуации прибыть в Ухань не смогли180. Так что ему, по сути, приходилось делать всё: и вести протоколы заседаний Политбюро, и готовить проекты резолюций ЦК, и переписываться с местными организациями, и налаживать связь с коммунистами, переходившими в разных районах на нелегальное положение. Его начальник, заведующий Секретариатом Дэн Чжунся, 33-летний уроженец Хунани, был вечно занят другими делами. Как член Центрального комитета и один из авторитетнейших вождей компартии, он все дни проводил в заседаниях и дискуссиях, а бумажную работу переложил на Дэна. И тот начал довольно неплохо справляться. Не случайно же в Москве его оценили прежде всего как способного оргработника.

В политическую и идеологическую борьбу, разворачивавшуюся в то время в партийном руководстве, Дэн не встревал: не было ни времени, ни сил, ни опыта. Да никто и не воспринимал его тогда как политика и теоретика. Вождей и мыслителей в китайской компартии хватало. На заседаниях руководящего центра, которые обычно проходили в Ханькоу, в доме главного политического советника ЦИК левого Гоминьдана и уханьского правительства Михаила Марковича Бородина, куда Дэн должен был приходить, чтобы вести протоколы, он всегда становился свидетелем бурных споров. Единый фронт разваливался буквально на глазах, а вожди компартии не могли ничего придумать, чтобы спасти положение. В конце июня Чэнь Дусю с горечью сказал Бородину и представителю Коммунистического интернационала молодежи (молодежной коминтерновской организации) Рафаэлю Мовсесовичу Хитарову: «Московские директивы я не понимаю и не могу с ними согласиться. Москва просто не понимает, что здесь происходит». Представитель Коминтерна Манабендра Нат Рой тут же известил Политсекретариат Исполкома Коминтерна: «26 июня Политбюро компартии открыто выступило против директив Коминтерна. Чэнь Дусю заявил, что Москва не знает положения и шлет директивы, которые нельзя выполнить… Между Китайской компартией и Коминтерном имеются открытые расхождения»181.