Партизанский фронт - Иван Дедюля

— Я уже сам хотел идти к вам, товарищ комиссар. Скажу по секрету, я не дурачусь, а заела меня думка послать новогодние «подарки» комендантам Логойска и Косино. Голова идет кругом, товарищ комиссар, но ничего дельного никак не придумаю, — пожаловался он.

Партизанам тоже хотелось сделать новогодний «сюрприз» ненавистному логойскому коменданту — Андре Фюрстеру. Ему надо было отомстить за сожженные и разграбленные Кормшу и Ляды, за массовые расстрелы. Но, боясь нас, комендант почти не покидал гарнизона. А уж если выезжал, то с большой охраной. Это был злобный и коварный враг. Если к нему попадали люди, заподозренные в связях с партизанами, то уж тогда садист изощрялся в истязаниях. Кроме того, он лично участвовал в массовых казнях и расстрелах. Партизаны давно решили уничтожить также и другого палача — коменданта Вилли Куша. Но и этот гитлеровец был осторожен, как гиена.

В общем, мы хорошо понимали, что оба матерых гитлеровца могут клюнуть только на что-то не вызывающее никаких подозрений.

Обо всем этом я и сказал Лаврухину. В разговоре я почему-то вспомнил историю с троянским конем и кратко поведал об этой хитрости древних греков Васе.

— Здорово придумано, — восторженно воскликнул он. — Однако нам-то от этого не легче, ведь у них был здоровенный конь, а у нас что? — безнадежно махнул он рукой.

— У каждого свое… Хитрости не повторяются. У них был конь, а у нас… 152-миллиметровый снаряд и 100-килограммовая бомба… — заметил я.

— Понял, товарищ комиссар, все понял. Нет, это же здорово получится! Пристрою снаряд на санях так, чтобы взрыватель сработал от вожжей: натянул — и взрыв. Да запрягу комендантского жеребчика, подведу поближе к Косино, пугну его посильней, и дело с концом. Конь помчится домой галопом. Комендант увидит, обрадуется, дернет за вожжи и — будь здоров… А вот что придумать для Фюрстера?..

Стали мы советоваться, как разделаться с комендантом логойского гарнизона. Я вспомнил, что в Логойске у коменданта есть склад «трофейного» партизанского оружия, нечто вроде музея, который Фюрстер демонстрирует высшим чинам, которые изредка навещают местечко.

— Вот бы так устроить, чтоб авиабомба была водворена в музей как экспонат и там взорвалась, — мечтательно говорил Вася. — А если… — задумался вдруг Лаврухин, — а если незаметно вмонтировать туда взрыватель замедленного действия? Придумал! — воскликнул он, весь просияв.

Два дня Лаврухин колдовал над снарядом и авиабомбой. Только я и начальник разведки Чуянов, познакомивший Васю с расположением немцев в Логойске, знали, где и что он делает. На третьи сутки Вася явился ко мне за взрывателем.

— К вечеру будет все готово…

— Умеешь пользоваться-то им? — спросил я.

— Могу, ведь сапером-подрывником был. Только скажите, чей он, наш или английский?

— А что? — поинтересовался я.

— Для уверенности спрашиваю. Свой не подведет. А с ихним может случиться такая же петрушка, какая получается и со вторым фронтом… Будешь ждать, а он если и сработает, так с опозданием.

— Можешь успокоиться: взрыватель наш и не подведет. Но как ты его пристроишь, чтобы немцы не обнаружили?

— Ничего, подумаю и пристрою…

В ночь на 30 декабря Лаврухин отправился на Логойское шоссе. Лохматая лошаденка трусцой плелась по рыхлому снегу. Понукая ее, Василий вглядывался в ночную темноту.

В темном зимнем небе ярко горели звезды. Вася ежился от двадцатиградусного мороза, засовывая застывшие ноги глубже в сено.

Не доезжая до деревни Мачужичи, разбросавшей свои приземистые избы чуть поодаль от шоссе, Лаврухин остановился у небольшого моста, с трудом вывалил из саней шестипудовую авиабомбу на снег, отвел коня за горку. Вернулся. Столкнул бомбу вниз по откосу. Она зарылась в глубокий снег. Утопая в сугробе, Василий нащупал ее, обхватил и стал поднимать. Но скользкая, непомерно тяжелая для одного человека громадина вырывалась из рук, падала, придавливая ноги. «Что же делать?» — растерянно думал он.

Решив, что всему причиной обледеневшие рукавицы, он снял их, ухватился за металлический корпус мокрыми от пота руками, но, вскрикнув, тут же отдернул: лоскутки кожи остались на металле, из рук начала сочиться кровь. Лаврухин со злостью плюнул, выругался, надел рукавицы, сбегал к саням за веревкой. Обмотав бомбу, он забросил один конец веревки на перила моста и, упираясь в перекладину, стал подтягивать бомбу кверху, к настилу…

Когда работа подошла к концу, на востоке уже светало. Василий приладил наружный взрыватель, прикрепил к нему длинный шнур, грубо замаскировал все, завалился в сани и погнал лошадь в деревню Мачужичи.

У забора, подпертого сугробами, привязал коня. Вошел в хату. У печи суетилась пожилая хозяйка. Появление чужого человека насторожило ее.

— Ночь трудился, хозяюшка, замерз, как собака. Решил погреться. Да, признаться, и проголодался…

— Грейся, хаты не жалко, а есть самим нечего. Скоро по миру пойдем. Много теперь бездомных, всех не наделишь, — ворчала хозяйка.

— Да дай человеку кусок хлеба, чего раскудахталась, — послышался с печи хриплый голос.

— Ты все отдал бы черту лысому, старый пень! Лежишь на печи, да еще и командуешь, — завопила старуха.

— Не черту лысому, а партизану, — спокойно поправил ее Лаврухин и достал из-под полы автомат.

— Батюшки, что же это творится! Спасенья нет! Ты что же мне свою пистолю показываешь?! Ты кого пужаешь, сукин сын! — еще громче заорала старуха.

— Та перестань орать, дуреха! — властно прикрикнул, слезая с печи, дед. — Не обращай на нее внимания. Она у меня добрая, только для виду хорохорится, — примирительно сказал он. Потом подошел к Василию и спросил: — Ты что, парень, шутишь или впрямь партизан?

— Самый настоящий, батя, стопроцентный, — весело ответил Лаврухин. — И не думайте, что я ввалился к вам из-за жратвы. Нет, тут дело посерьезнее. — И уже тихо, заговорщически сказал: — А ну подойдите поближе.

Когда хозяева, заинтригованные его поведением, приблизились, прошептал:

— На вашем мосту, вон, видите, на том, — показал он в окно, — я заложил большую бомбу на фашистов. Так вы сообщите поскорее всем деревенским, чтобы они не ходили по мосту, а то взлетят на воздух. Ясно?

— Та куда уж яснее, — прошептала старуха.

— Так-так, понятно, — твердил старик.

— Только смотрите, чтобы немцы про это не узнали.

— Мы-то не донесем, а вот как другие… — пожал плечами хозяин.

— Давай скорее одевайся, — стала теребить деда старуха. — А ты, родненький, садись, я тебя сейчас горяченькой бульбочкой попотчую. Я же тебя посчитала было полицаем.

— Некогда, мамаша, мне рассиживаться, спешу, — отмахнулся Василий и вышел из хаты.

Когда Лаврухин был уже на дворе, до него донесся хриплый голос старика:

— Хлопец! Обожди минуточку.

Открылась дверь, и он увидел деда с тяжелой ношей.

— На возьми, это прошлогодние орехи, пригодятся.

— Да это же автомат с патронами! — удивился Вася. — Спасибо, папаша, большое спасибо!

Выехав на большак, он подумал:

«Ну, кажется, дело на мази. Сейчас эта бабка разнесет новость не только по своей, но и по соседним, деревням. Наверняка сегодня же узнают про бомбу полицаи и в Косино, и в Логойске. Полицаи, конечно, снимут ее и на радостях доставят галопом в Логойск. Перед Новым годом они захотят заслужить несколько бутылок шнапса, сигареты, марки и похвалу начальства».

Весь расчет был построен на следующем.

Стремясь отличиться перед командованием и миновать фронт, Фюрстер прибегнул к оригинальной уловке. По его приказу полицаи и солдаты стаскивали в комендатуру все найденное вокруг советское оружие. И он создал из «его своеобразный «музей».

— Вот посмотрите, — похвалялся Фюрстер начальству, — все эти трофеи нами добыты в боях с партизанами.

Эсэсовцы поощряли «храброго» коменданта чинами, наградами и марками. А, в свою очередь, комендант награждал полицаев, доставлявших ему ценные «экспонаты», водкой, сигаретами и оккупационными марками.

Про себя Лаврухин рассуждал: «Полицаи, разумеется, снимут с бомбы взрыватель натяжного действия, не предполагая, что внутри аккуратно вмонтирован и залит расплавленным толом специальный взрыватель замедленного действия. Сработано чисто. Не подкопаешься… В новогоднюю ночь в Логойске будет сильный салют…»

Обратный путь показался ему короче и легче, хотя навстречу часто попадались подводы и обозы. Перед деревней Свидно в сторону Логойска промчалась группа пьяных полицаев. А немцы, занятые в этой деревне охотой на кур и свиней, даже не обратили внимания на проезжавшего партизана. Вскоре деревня осталась позади.

Размышляя о подготовке нового «сюрприза», предназначенного косинскому коменданту Кушу, Лаврухин не заметил, как прибыл в лагерь. За работу взялся сразу же и целых полдня провозился над снаряжением этого «сюрприза». Когда все было готово, попросил меня дать указание часовому, чтобы тот никого не подпускал к саням. Через минуту Василий спал как убитый. Вечером он вскочил и бросился к разрисованному морозом окну землянки.