Наши внутренние конфликты. Конструктивная теория невроза - Карен Хорни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интенсивность чувства внутреннего принуждения зависит от степени, с которой невротик подчиняется властному контролю идеализированного образа. Невозможно переоценить это давление. Оно гораздо хуже любого внешнего принуждения, потому что последнее предполагает, что внутренняя свобода остается. Пациенты большей частью не осознают этого чувства, но его силу можно оценить по испытываемому ими облегчению, когда они избавляются от него и приобретают некоторую меру внутренней свободы. Внутреннее принуждение может быть экстернализировано, с одной стороны, через оказание давления на других. Такое давление может привести к такому же внешнему эффекту, как и при страстном желании невротика доминировать. Но хотя оба аттитюда могут присутствовать одновременно, они отличаются тем, что принуждение, которое репрезентирует экстернализацию внутреннего давления, не является в своей основе требованием личного повиновения.
Оно сводится главным образом к перенесению на других тех стандартов, которые раздражают самого невротика, — и с таким же пренебрежением к их счастью. Пуританская психология является хорошо известной иллюстрацией этого процесса.
В равной мере важной является экстернализация такого внутреннего принуждения в форме сверхчувствительности к какому-либо внешнему событию, которое хотя бы отдаленно предвещает лишение свободы. Как знает каждый наблюдательный человек, такая сверхчувствительность достаточно распространена. Она не порождается одним лишь принуждением самого себя. Обычно имеется некоторый элемент понимания влечения других к личной власти и возмущение этим обстоятельством.
У обособленных невротиков мы наблюдали в основном компульсивное настаивание на независимости, которое необходимо делает их чувствительными к любому внешнему давлению. Экстернализация некоторого бессознательного принуждения, наложенного самим невротиком, представляет более скрытый и чаще пренебрегаемый в процессе анализа источник. Это особенно печально, поскольку он часто образует влиятельное подводное течение в отношениях между пациентом и аналитиком.
Пациент, вероятно, продолжает оспаривать каждое предположение аналитика даже после того, как еще более очевидные источники его чувствительности в указанном смысле были проанализированы. Ожесточенная битва, развернувшаяся по этому поводу, тем более серьезна, что аналитик на самом деле стремится изменить своего пациента. Его честное признание, что он желает только помочь пациенту, приносит мало пользы. Не мог ли он, пациент, поддаться некоторому неумышленному влиянию? Дело состоит в том, что поскольку невротик не знает, кем он в «действительности» является, он никак не может быть избирательным в отношении того, что он принимает или отвергает. И никакое старание со стороны аналитика удержаться от выражения какого-либо лично обоснованного мнения не имеет никакого значения. И поскольку невротик также не знает, что он находится в затруднительном положении из-за внутреннего принуждения, ограничившего его поведение определенным паттерном, то он может только неразборчиво протестовать против каждого намерения изменить себя.
Нет необходимости говорить, что эта пустая борьба встречается не только в процессе анализа, но в большей или меньшей степени происходит при установлении любого такого отношения. Однако только анализ этого внутреннего процесса способен выявить его причину.
Запутывает проблему также то обстоятельство, что чем больше невротик стремится подчинить себя настоятельным требованиям своего идеализированного образа, тем больше он будет экстернализировать свою подчиненность. Он будет страстно желать соответствовать тому, что аналитик — или кто-нибудь еще в такой же функции — ожидает от него или тому, как полагает сам невротик, они ожидают от него. Он может показаться легко поддающимся, даже легковерным, но в то же самое время он будет накапливать чувство обиды против такого «принуждения». Результатом всего этого может стать то, что невротик будет видеть в каждом человеке диктатора и будет испытывать чувство обиды против всех.
Чего же тогда достигает невротик посредством экстернализации своего внутреннего принуждения? Поскольку он верит, что это принуждение приходит извне, он может восстать против него, хотя бы только мысленно. Подобным образом можно избежать и внешнего ограничения; можно сохранить иллюзию свободы. Но более важным для невротика является вышеуказанный фактор: признание внутреннего принуждения означало бы для него признание, что он не соответствует своему идеализированному образу со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Является интересным вопрос, выражается ли также и если да, в какой степени, напряжение такого внутреннего принуждения в телесных симптомах. Мое личное мнение сводится к тому, что это напряжение представляет усиливающий фактор при астме, высоком кровяном давлении, запоре, но мой опыт в этом отношении ограничен.
Нам остается обсудить экстернализацию различных характерных особенностей невротика, которые отличаются от тех, из которых складывается его идеализированный образ.
В целом экстернализация совершается с помощью простой проекции, т. е. посредством переживания этих особенностей в других людях или переноса на них своей ответственности. Эти два процесса не обязательно соответствуют друг другу. В следующих примерах мы, возможно, повторим кое-что из того, что уже было сказано нами в этой связи другими и что уже известно многим. Но эти иллюстрации помогут нам достигнуть более глубокого понимания значения проекции.
Пациент-алкоголик А жаловался на нечуткость своей супруги. Насколько я могла судить, обвинение не было оправданным, во всяком случае совсем не в той степени, которую имел в виду А. Он сам страдал от конфликта, вполне очевидного для внешнего наблюдателя, будучи уступчивым, добродушным и великодушным, с одной стороны, и властным, требовательным и высокомерным — с другой. Здесь наблюдалась явная проекция агрессивных влечений. Но что делало проекцию необходимой?
В идеализированном образе пациента агрессивные наклонности были естественным ингредиентом сильной личности. Наиболее выдающейся особенностью характера А была доброта — не было ни одного со времен св. Франциска такого же доброго малого, как А, и не было такого идеального друга. Была ли в этом случае проекция подливкой для идеализированного образа А? Несомненно! Но она также позволяла ему сохранять свои агрессивные влечения неосознанными и, таким образом, предотвращала его столкновение со своими собственными конфликтами. Пациент не мог избавиться от своих агрессивных влечений, потому что они имели компульсивный характер. Точно так же А не мог избавиться от своего идеализированного образа, т. к. последний был для него тем, с чем он ощущал неразрывную связь.
Проекция представляла некоторый выход из возникшей дилеммы. Она представляла бессознательную двойственность: позволяла ему отстаивать все свои самонадеянные требования и в то же самое время быть идеальным другом.
Этот пациент также подозревал свою жену в неверности. Для этого подозрения не было никаких оснований — она была привязана к нему в значительной степени как мать. Проблема состояла в том, что он посвятил себя малозначительным делам, которые держал в секрете. Здесь можно было бы подумать об ответном страхе, вырастающем из его оценки возможной реакции других в соответствии со своими взглядами. Конечно, также присутствовала потребность оправдать самого себя.
Предположение о возможной проекции гомосексуальных наклонностей не помогло прояснить эту ситуацию. Ключ к разгадке лежал в его необычном отношении к собственной неверности. Его поступки подобного рода не забывались им, но ретроспективно никак не отмечались. Они не составляли часть его реального опыта. Предполагаемая неверность жены, наоборот, представляла в его памяти чрезвычайно яркое воспоминание.
Следовательно, здесь имела место экстернализация эпизодов его собственной неверности. Ее функция та же самая, что и в предыдущем примере: она позволяла пациенту отстаивать идеализированный.образ и поступать так, как ему хотелось.
Политика власти, проводимая политическими и профессиональными группами, может служить другим примером. Часто подобное маневрирование оправдывается как осознанное стремление ослабить противника и укрепить собственную позицию. Но оно может также порождаться бессознательной дилеммой, аналогичной той, которая рассматривалась выше. В таком случае оно обычно бессознательно удовлетворяет двум требованиям: с одной стороны, разрешает любую интригу и манипуляцию, соответствующую предпринятой атаке, без нанесения какого-либо пятна на идеализированный образ, с другой — представляет великолепный способ излить гнев и презрение к самому себе на другого человека — или, что еще лучше, на того, кому желательно нанести удар в первую очередь.
