Мир итальянской оперы - Гобби Тито

Поскольку Риголетто ведет двойную жизнь, его внешний вид, его костюмы имеют большое значение. «Домашний» костюм Риголетто должен быть темным и скромным. Дома у него небольшой горб, который почти незаметен под воротником. На нем темное трико и туфли с тупыми носами, длинный темный плащ с прорезями для рукавов куртки, которые он пропускает через эти прорези, на поясе – кошелек. Плотная, облегающая голову шапочка, заостренная на лбу и закрывающая сзади всю шею. Этот костюм мы видим на Риголетто в последнем действии.

Второй костюм – одеяние шута. Богатый, пестрый, длинные рукава с бахромой, плотно облегающий камзол, который свисает намного ниже талии. Горб гораздо больше, чем его собственный, из-за этого и живот кажется огромным, шут похож на обезьяну-бабуина. Голова опущена на правое плечо, что заставляет его все время как бы подаваться вперед, выставляя подбородок, который к тому же украшен козлиной бородкой. Орлиный нос – искривленный, как будто когда-то его перешибли. Челка седых волос – в полной симметрии с козлиной бородкой; остальная часть парика – длинная, плотная – ниспадает на шею. Я так подробно останавливаюсь на внешних приметах, потому что они сильно влияют на общее сценическое впечатление.

Я, как правило, прикладывал толщинку к левой лодыжке и подтягивал ее к колену под пестрым трико – таким образом я добивался того, что левая нога у меня была согнута, а стопа вывернута внутрь. Представляете, как это неудобно! Но неприятные ощущения прибавляли достоверности игре, к тому же я становился ниже (а рост у меня изрядный) и был действительно похож на искривленного уродца, на шута, каким его обычно изображают на картинках.

Кукла, которую Риголетто держит в руках, сделана из папье-маше, – она воспроизводит черты Риголетто. Одетая в костюм, украшенная пестрыми лентами, она надета на палочку. Когда Риголетто выступает в роли шута, кукла всегда при нем; изрекая наиболее жестокие, оскорбительные шутки, он иногда обращается к ней.

Я сам сделал себе куклу, она очень нравилась мне, но оказалась слишком тяжелой. Обошлось это мне недешево. В Каире, разыгрывая драматическую сцену с придворными, я так увлекся, что со всей силой швырнул куклу в кого-то из них и поранил одного из хористов. Он попал в больницу с сильным ушибом. И хотя жизни его ничто не угрожало, он разыграл настоящую трагедию. Разумеется, я выплатил ему полную компенсацию, но мне пришлось расстаться с куклой и выступать с резиновым паяцем. Теперь старая кукла хранится вместе с моими театральными костюмами в шикарном помещении Музея Бассано-дель-Граппы (в моем родном городе).

Но вернемся к драме. После ужасной сцены при дворе Риголетто, дрожа от страха, спешит к дочери и неподалеку от дома встречает Спарафучиле. Именно здесь убийца предлагает шуту свои услуги: он человек полезный, может убрать врага за достаточно скромное вознаграждение. Сначала Риголетто отталкивает его, но затем поддается искушению и выслушивает Спарафучиле – кто знает, если возникнет реальная опасность, может быть, ему придется воспользоваться услугами убийцы. Он спрашивает, где можно будет найти Спарафучиле в случае... «Но где же тебя найти могу?» Потом он отстраняет убийцу и несколько раз повторяет: «Ступай, ступай».

Я помню, как в 1947 году, в Стокгольме, великий дирижер Антонио Гварньери перевернул мои представления об этом дуэте. Мы с Чезаре Сьепи, который был великолепным Спарафучиле, проводили первую репетицию. Нам казалось, что все идет гладко, как вдруг, в конце дуэта, дирижер устроил настоящую бурю – обвинения и проклятия посыпались на наши бедные головы. «О чем вы думаете? Вы что, заснули на сцене? Этот дуэт надо петь с ощущением тайны, а в голосе Риголетто должен чувствоваться ужас». В этой сцене удвоенные басы играют прелестную мелодию, а наши голоса, как сообщил нам Гварньери, должны быть еле слышны, чтобы передать атмосферу таинственности происходящего.

Мы с Чезаре были просто ошеломлены, но почувствовали, что нам открылось новое окно в мир вердиевской музыки. Мы попытались спеть так, как учил маэстро, и дуэт зазвучал совсем по-другому – так прекрасно, что оркестранты начали аплодировать дирижеру.

После ухода Спарафучиле Риголетто в большом монологе «С ним мы равны» здраво и жестко оценивает сам себя. Шут считает, что он мало чем отличается от убийцы, поскольку его язык обладает столь же губительной силой, как нож разбойника.

Но когда Риголетто входит в калитку своего сада, заходит в дом, вся горечь истаивает, и он снова становится любящим отцом. Он попадает в маленький рай, где живет единственное существо, которому шут отдает всю свою привязанность. Риголетто говорит Джильде: «Вера, семья и отчизна слились воедино в тебе лишь одной».

Как обычно, он отмалчивается на вопросы дочери о его происхождении и жизни вне дома; с глубоким чувством он рассказывает о покойной жене и ее нежной любви. «Не говори о ней со мной». Это место очень трудно петь, тут надо использовать mezza voce и предельно точно контролировать дыхание.

Риголетто озабочен, иногда отвечает на вопросы Джильды достаточно резко. Наконец, приказав Джильде никуда не отлучаться, он зовет коварную Джиованну и поручает ее заботам свой «нежный цветок». «О, береги цветок мой нежный» – эта фраза требует чрезвычайно точного пения, она звучит в высокой части регистра; сопрано присоединяется к баритону – мы слышим нежный дуэт allegro moderato assai – эта помета композитора очень важна (но чересчур замедлять темп нельзя ни в коем случае).

Почти успокоившись, бедный Риголетто собирается уходить, не догадываясь о том, что Герцог вот-вот объявится в его доме, а придворные уже готовят ему свой сюрприз. Убежденные, что Риголетто посещает любовницу, придворные собираются похитить ее, чтобы развлечь своего господина.

Риголетто уходит; однако, словно предчувствуя что-то недоброе, возвращается и неподалеку от дома сталкивается с придворными. В ответ на его подозрительные расспросы они рассказывают, что хотят похитить жену графа Чепрано. Риголетто не колеблясь присоединяется к ним, благодаря судьбу за то, что его дочери не грозит опасность. Он уводит придворных подальше от своего дома; следуя общему примеру, разрешает надеть на себя маску, позволяет завязать глаза. Придворные морочат ему голову, сбивают с толку, и в конце концов он теряет ориентацию. Затем придворные просят его подержать лестницу, приставленную к стене дома. Лишь после того, как Джильду уже похитили Риголетто понимает, что он сам, своими руками помог выкрасть любимую дочь.

Объятый ужасом, он вбегает в дом, мчится наверх громко призывает Джильду, и голос его похож на вой раненого животного. Затем он выбегает из дома и падает, потрясенный воспоминанием о проклятии Монтероне.

В дни юности я стремился как можно эффектнее упасть в этом месте; в доме была небольшая мраморная лестница, и я падал с нее. После таких падений я ходил весь в кровоподтеках, и моя семья взбунтовалась. Но к моменту генеральной репетиции я отработал метод падения и, никого не предупредив о своих блестящих достижениях, издав полный отчаяния крик: «Ах, старца сбылось проклятье!», покатился по лестнице – от ее начала до конца, – сопровождаемый воплями ужаса коллег. Однако маэстро Серафин остался совершенно равнодушен к моим «подвигам» и сказал: «Ваш трюк был бы неплох в цирке Барнума, но для Верди это, пожалуй, чересчур». Он разрешил мне падать только с высоты последних ступенек. Предполагается, что Риголетто в эту ночь блуждает по улицам в бесплодных поисках дочери. А ранним утром приходит во дворец, в комнате карликов переодевается в костюм шута и, собрав все оставшиеся силы, идет в покои придворных в надежде узнать хоть что-то о пропавшей дочери.

«Ла-ра, ла-ра», которое оповещает о его приходе, поется устало, разлаженно (allegro assai moderato). В этих звуках уже ничего не осталось от шутовства, в них только жалоба. Со стиснутыми зубами он отвечает на иронические приветствия придворных и горько укоряет Марулло. Затем входит Паж, и происходит быстрый обмен репликами между ним и придворными. Тут Риголетто начинает догадываться, что реально произошло, и полностью теряет самообладание.