Врата джихада - Александр Чагай

Когда в 1999 году Ксан приехал в Исламабад в очередную командировку, он быстро уяснил: Аламзеб — единственный из тамошних талибов, с кем можно как-то общаться. А общаться приходилось, так как русские не хотели отставать от американцев и европейцев, поддерживавших контакты с представителями муллы Омара. Талибы никому не нравились, но они контролировали почти весь Афганистан, сумели навести там порядок, и не считаться с ними было нельзя.

Ситуация изменилась осенью, когда наступление рос­сийской армии в Чечне вызвало негативную реакцию со стороны многих мусульманских стран. Талибы особенно усердствовали, и в январе 2000 года признали «независимую Ичкерию».

Российскому посольству было поручено передать талибам резкий протест Москвы через их дипмиссию в Исламабаде. Выполнять эту миссию отправились старший дипломат по фамилии Хорунжий и Ксан.

Афганская миссия размещалась в двухэтажном особ­няке в центре города. Оставив машину у ворот, Ксан и Хорунжий прошли по узкой садовой дорожке, толкнули входную дверь. Они оказались в небольшом холле, где десять- двенадцать афганцев восседали вдоль стен на деревянных скамейках. Смотрели исподлобья и на традиционное «ассалам-алейкум» не ответили, что было дурным знаком. У Ксана мелькнула мысль, что эти молодцы могли прятать под своими просторными балахонами оружие.

Откуда-то прибежал юркий юноша и предложил визи­терам последовать за ним. Провел в просторную комнату для приемов, где на узком диванчике расположился Нарази. Он вполне вежливо, с уважением поздоровался с гостями. Страхи Хорунжего несколько улеглись, и он плюхнулся на стул напротив первого секретаря. Рядом устроился Ксан.

Аламзеб объяснил, что посол «занят», а потому будет лишен удовольствия выслушать демарш. Гости не возражали, понимая, что глава миссии ощущает определенное неудобство от сложившейся ситуации: еще недавно он заверял Россию, что Кандагар не намерен признавать Чечню.

Хорунжий зачитал перевод русского текста (корявый, зато ни на йоту не отступавший от оригинала), который иначе как вызывающим назвать было нельзя. Москва обвиняла талибов в подрыве российского суверенитета, а заодно делилась своими сомнениями в легитимности Исламского эмирата.

В процессе «читки» Нарази старался сохранять непро­ницаемое выражение лица. Правда, глаза-маслины выдавали определенное беспокойство, обескураженность и суетливо бегали над стеклами очков. Первый секретарь мучился вопросом: нужно ли продемонстрировать свое возмущение и попросить российских дипломатов выйти вон или дотерпеть до конца. Необходимых инструкций у него, как видно, не было, а брать на себя ответственность он не решался.

Хорунжий спешил, стараясь поскорее «добить» длиннющий демарш. Под конец стал глотать слова и даже пропускать абзацы. Документ от этого только выиграл.

Завершив трудную работу, Хорунжий с тревогой уставился на Нарази. Тот, однако, проявил сдержанность. Отметил только, что содержание демарша будет доведено до сведения руководства. Затем встал, давая понять, что беседа закончена. Хорунжий обрадовался, рысцой устремился к выходу. Уже у дверей его остановил низкий бас Ксана: тот решил хоть как-то оправдать свое присутствие и задал вопрос:

—Признав «Независимую Ичкерию», Исламский эмират ничего не приобрел, ну, отвесил России оплеуху, причем не такую увесистую. А вот потеряно многое. Налаживание нормальных отношений могло принципиально улучшить ваши позиции. Зачем было огород городить? Спрашиваю не из любопытства, России важно знать, как дальше себя вести с вами.

Хорунжий побледнел от негодования. С его точки зрения, говорить с талибами было бесполезно, вместо этого следовало поскорее выбираться из их миссии. Что касается Нарази, то он опешил и придвинул очки к переносице. Повращав глазами, сфокусировал их на физиономии Ксана.

— Наш главный принцип — защита мусульман, где бы они ни находились. Напав на Чечню, Россия сама.

Ксан не дал договорить.

—  Для того, чтобы защищать российских мусульман, нужны хорошие отношения с Москвой, а не плохие

Нарази моргнул, спустил дужку очков и, глядя сквозь собеседника, сказал, что у них, как он «надеется», еще будет возможность продолжить «интересную дискуссию». Дипломаты откланялись. На обратном пути Хорунжий брюзжал и ругал Ксана за то, что тот влез в разговор.

Следующая встреча Ксана и первого секретаря афган­ского посольства произошла неделю спустя, на иранском приеме. Там было столпотворение. В такой обстановке легко затеряться, без помех поработать с нужными людьми, не привлекая внимания. Совершая четвертый или пятый круг по гигантской лужайке, Ксан внезапно узрел забавную парочку: Аламзеба Нарази и российского советника Подпру- гина, отличавшегося необыкновенной словоохотливостью.

Минуты две Ксан наблюдал, как афганец озабоченно пробирался между гостями и гостьями, столиками, колоннами, чанами с пловом и кебабами, в надежде оторваться от Подпругина, но тщетно. Тот вел его с железной настойчивостью, не закрывая при этом рта. Губы и язык советника энергично двигались, выпускали в воздух бесконечную словесную вязь, заставлявшую Аламзеба вздрагивать и втягивать голову в плечи.

Ксан остановил маленького, юркого маврикийца, с которым у него установились доверительные отношения, что-то шепнул. Маврикиец улыбнулся и бодро устремился к Под- пругину. Тронул советника за толстое плечо, начал, не торопясь, здороваться. Подпругин тоскливо глянул вслед исчезавшему Нарази и остановился для ответного приветствия.

Афганец перевел дыхание, добрел до стульев в углу шатра, уселся и закурил. Там его настиг Ксан, и между ними состоялся короткий диалог:

—    Ассалям алейкум.

—    Ваалейкум ассалям, — без энтузиазма откликнулся Нарази.

—    В связи с нашей предыдущей встречей я хотел.

Тут Нарази оборвал Ксана:

—    Вы из разведки. — Это прозвучало резко, грубовато.

—     Даже если так, — пожал плечами Ксан, — что тут такого?

—Ваш напарник уже пытался меня разработать. Теперь вы взялись?

—    Это Подпругин-то? — Ксан расхохотался. — Почему вы так решили?

—    Языки знает. Пушту. Значит, из спецслужбы, — заявил Аламзеб, но уверенности в его голосе убавилось.

—    Замечательное доказательство! — Ксан продолжал смеяться, и Нарази смутился.

— Русские — враги афганцев. — Он поднялся со стула с явным намерением оставить Ксана в одиночестве.

—    Боитесь говорить со мной? Или это вам запрещено?

По лицу первого секретаря пробежала тень, и Ксан понял, что попал в точку.

—Если не общаться, то действительно можно навсегда остаться врагами.

—  Таково распоряжение муллы Омара. Не вступать в контакт с русскими дипломатами.

—    Почему?

—    Потому что вы убиваете мусульман! Мужчин, женщин и детей!

Это был решающий момент, и он требовал четкой, выверенной реакции.

Ксан подался вперед, выпалил нервно и зло:

—    С чего вы взяли, что я одобряю события в Чечне?

Нарази, уже собравшись уходить, застыл как вкопан­ный. Выдавил из себя:

—    Извините.

—  Принимается, — бросил Ксан, после чего сумрачно распрощался. Он подумал, что не стоит пережимать и продолжение беседы лучше отложить.

— Ты решил его завербовать? — спросил я с подкупающей простотой.

Ксан сбежал по каменной лестнице к самой реке и присел у грязно-бурой воды, которая накатывала на истертые гранитные ступени, оставляя на них клочья пены. Посидев так секунд двадцать (не исключено, что он предавался медитации, а может, искал близости с природой), Ксан выпрямился и повернулся ко мне.

—    Кое-какие планы у меня, конечно, имелись. Хотя это не было единственной целью, тем более что формального задания я не получал. Захотелось найти общий язык с этим парнем. В талибах мы видели людей с другой планеты, они жили в другом измерении, даже мыслили иными категориями. Я знал, что Нарази не простак и не такой «интеллигент», каким мог показаться. Может, его голову не так сильно забивала фундаменталистская дребедень, как у прочих талибов, но все равно — забивала. Он не был тепличным растением. Сражался под Кабулом, участвовал в захвате Мазари-Шарифа. И, тем не менее, — Ксан посмотрел на серую набережную, потом перевел взгляд на возвышавшуюся в отдалении кремлевскую стену, — Аламзеб мог пойти на контакт.

Очередной встречи пришлось ждать долго. Специально искать ее Ксан не хотел, да и других дел было невпроворот. Он рассчитывал на удачный случай, который всегда его выручал.

В начале 2001 года Исламабадский институт политических исследований устроил семинар с участием профессора из США Джорджа Вейбаума. Присутствовали сливки местной академической элиты, дипломаты, в том числе — Нарази. Руководство института костьми легло, чтобы его заполучить. Еще бы! Заезжий американец вещал о перспективах афганского развития, и в отсутствие «живого талиба» настоящего обсуждения получиться не могло.