И остался только пепел (СИ) - Осокина Анна

Он не выдержал и повысил голос:

— О небо, Исха! Почему ты такая въедливая?! Да! Я не могу себе простить, что допустил такое! Я смотрю на тебя, и меня просто раздирает это проклятое чувство вины! Это невыносимо!

Он тяжело дышал, держась за сердце. Дул ветер. Шумели деревья. Тянули свою бесконечную песню сверчки. Она долго собиралась с мыслями.

— Но ведь ты в этом не виноват, — наконец попыталась возразить, заглядывая ему в глаза.

Григ грустно улыбнулся, сделал шаг навстречу и накрыл ладонью ее щеку, как раз в том месте, где начинались следы ожогов.

— Виноват, милая, только я и виноват, прости меня… — теперь его голос, насквозь пропитанный горечью, звучал очень глухо.

Тишину ночного леса вдруг нарушил треск сломанной ветки где-то сбоку от тропы. Исха вздрогнула и обернулась на звук. Из-за кустов, росших вдоль дороги, вышел громадный человек. Ведьме еще не доводилось видеть настолько высоких людей. Хотя он выделялся не только ростом, но и невероятно крепким телосложением.

— Так, так, так, кому здесь ночью не спится? — пробасил он, сжимая обычную дубину. В его руках она казалась очень грозным оружием.

Ни жрец, ни ведьма не успели ответить, как с противоположной стороны раздался другой голос, более высокий, с насмешливыми нотками:

— Кажется, мы словили двух голубков.

Второй был небольшого роста, а в сравнении с первым — и вовсе казался малышом, но уверенно держал в руках заряженный арбалет, а потому представлял неменьшую опасность.

— И что же двое безоружных путников делают ночью в темном и страшном лесу? — зацокал кто-то с третьей стороны. — Не ровен час наткнуться на лесных разбойников.

Все трое громогласно зароготали.

— Что вы себе позволяете? — первым опомнился Григ. — Я — служитель божий!

— Жрец стало быть, — задумчиво пробормотал четвертый, выходя из придорожных кустов. Один его глаз был закрыт темной повязкой. — Тебя-то нам и надо!

Начало светать. Почти непроглядная темнота сменилась серыми сумерками. Одноглазый подошел к замершей Исхе и внимательно ее оглядел. Видимо, оставшись удовлетворенным, он коротко скомандовал:

— Жреца убить. Девку в лагерь.

Все произошло слишком быстро. Исха даже понять ничего не успела. Раздался тихий свист летящего болта, и Григ без единого звука свалился к ее ногам.

— Григ! — Исха упала на колени рядом с ним, но в тот же миг один из напавших перехватил ее за талию и потащил. — Отпусти меня сейчас же! — завопила она. — Григ!

Кто-то заткнул ей рот толстой веревкой и накинул на голову мешок, умелыми движениями скрутив сзади руки каким-то жгутом, который больно врезался в запястья и обдирал кожу. Мыча, она стала лягаться, но сразу же получила коленом под дых. Удар был такой силы, что она не могла даже дышать, не говоря уже о сопротивлении. Какое-то время ее нес человек на своем плече, потом — перекинул на спину лошади или осла. В мешке было душно и пыльно, воздуха катастрофически не хватало, а каждый шаг животного отдавался болью в ребрах.

— Обыскал его? — услышала ведьма, почти теряя сознание.

— Пустой. Бедные нынче жрецы пошли.

Исху душили злые беспомощные слезы. Она отключилась.

***

Пробуждение было еще хуже. Исхе плеснули в лицо чем-то холодным. Женщина заморгала, отплевываясь. К счастью, это оказалась обычная вода, даже чистая. Вероятно, где-то в лесу тек ручей. Кляпа во рту не было, но язык нащупал множество ворсинок от веревки. Солнце уже встало и бледным диском проглядывало сквозь неплотные тучи.

— Смотри-ка, живая. А мы уж подумали, сдохла по дороге, — на нее уставился незнакомый бугай. У него не хватало кончика носа, а лицо пересекал рваный шрам.

— Женщина не считается мертвой, пока она теплая, — заржал рядом с ним мелкий, который при первой их встрече держал арбалет.

— Что вам от меня нужно? — прохрипела Исха, не узнав свой голос. Тут уж расхохотались все, кто находился рядом.

— А вот вечером узнаешь! Лихой у нас строгий. Всю добычу за день делим после заката, до этого — ни-ни. Так что сиди тихо. С бабой позабавиться всякий рад, но коль орать будешь, пока другие отсыпаются после ночной смены, пеняй на себя. Прирежу, глазом не моргну.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ведьма благоразумно промолчала. Попыталась использовать дар, чтобы потихоньку освободить руки от веревок, но совершенно ничего не произошло. Было ожидаемо, но все равно обидно. Она без сил привалилась к широкому шершавому стволу дуба, под которым ее кинули.

Грига убили. Ей тоже скоро не жить. Это она знала точно, глядя на тех, кто сейчас ее окружал. Изуродованные шрамами лица, у некоторых не хватало пальцев или даже конечностей. Щербатые оскалы вместо улыбок. Абсолютно все — вооружены. Из середины живота стала подниматься тихая паника. Она где-то в глубине леса и одним быстрым арбалетным болтом в сердце не отделается.

Это случилось, когда Мирам еще была жива. К ним, шатаясь, из леса вышла женщина. Она была не в своем уме. Взгляд устремлен куда-то вдаль, волосы взлохмачены, а часть и вовсе выдрана, из лохмотьев, которые, по всей вероятности, раньше были платьем, выглядывала обнаженная кожа с ужасными ссадинами и синяками. Нос и уши ее были окровавлены, по бедрам тоже текла кровь. Она умерла через несколько лучин на руках у старой ведьмы, пробормотав за все время только одно слово — «разбойники». Да, бывало так, что помочь уже было ничем нельзя. Страшно подумать, что испытала та несчастная перед тем, как пришло спасительное небытие. Кем она была и как оказалась в такой ситуации? Они так и не узнали. Ее никто не искал. И почему мы всегда думаем, что опасность грозит кому угодно, но только не нам?

***

— Значит, они просто ушли? Не вместе, но один за другим через небольшой промежуток времени. Ночью. Я правильно понял?

Веренир был не сильно высоким, скорее, имел средний рост, но сейчас же вся ночная смена дружинников во дворе будто съежилась под его пристальным взглядом. Они не только чувствовали себя гномами перед великаном, но и выглядели почти так. Он даже не повышал голос, но на лицах подчиненных читался чистейший ужас. Слишком яркими получались рассказы их товарищей, присутствовавших на допросах десницы. Конечно, он работал далеко не со всеми, кто попадал в княжескую темницу, ведь с рядовыми случаями вполне справлялся вольмирский палач. Но особо важные персоны встречались лично с ним. И рано или поздно, говорить начинали все. Иногда, когда пленник был уже при смерти, но продолжал молчать, десница выгонял всех присутствующих из пыточной камеры. Что происходило дальше — никто не знал, но информацию он добывал всегда. Закрытые двери и неизвестность страшили больше всего. Что можно было сделать такого, чтобы человек, молчавший все то время, пока его суставы разрывались на дыбе, начинал говорить? Это настолько ужасно, что десница не позволял при этом присутствовать?

— Д-да, господин, — пролепетал старший. — Именно так. Приказа не выпускать не было…

— Вот как значит, — он долго смотрел вдаль, словно мог видеть сквозь каменную стену. Но через щепку* [щепка — время горения деревянной щепы, около нескольких минут] снова обратил внимание на стражника. Его голос все еще был спокоен и вкрадчив. — То есть тебя совсем не смутило то, что два человека выходят из замка среди ночи ради того, чтобы идти в другой город через лес, где лютует банда одноглазого?

Почти год в окрестностях столицы творились страшные вещи. Разбойники грабили и убивали даже средь бела дня. Через лес можно было ходить только в сопровождении охраны, вооруженной до зубов. Многих из банды ловили: вешали, садили на кол — все без толку. Бандитское логово процветало, постоянно пополняясь новыми членами. Уж что только княжеский шуйца не пытался сделать. Но рыба гниет с головы. А найти голову этой лесной твари, терроризирующей всю округу, — ее главаря — никому не удавалось. По свидетельствам чудом выживших жертв и пойманных бандитов, у того был только один глаз — довольно приметная черта, а кликали его Лихим. Но от этого взять его не становилось более легкой задачей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})