Многоярусный мир: Ярость рыжего орка. Лавалитовый мир. Больше чем огонь. - Филип Фармер

Чернокожая девушка по имени Моника Брэгг сказала:

— Твой отец, в смысле отец Орка, часто бил тебя, то есть Орка. Лос напоминает твоего отца, Джим, он также непредсказуем и неровен. Почти все время жесток и суров, но иногда бывает добрым и нежным, каким и должен быть настоящий отец. Ребенка это сбивает с толку.

— Ты про какого отца говоришь? — решил уточнить Джим. — Про моего в этом мире или про отца в другом мире?

Моника улыбнулась, показав крупные белые зубы.

— Про обоих, глупый. Только этот Лос не во всем похож на твоего настоящего отца. Он красивый и могущественный правитель, а не безработный пьяница, как твой папаша.

— Моника! — мягко, но безапелляционно произнес доктор Сцевола. — Пожалуйста, воздержись от перехода на личности.

— Да, разумеется, док, — кивнула Моника. — Только... я ведь не сказала о его отце ничего такого, чего бы Джим сам не говорил. Я просто указывала на сходство Лоса и этой женщины, матери Орка — Энитармон? — с Гримсонами. Они в некотором роде их отражения, вам не кажется? И вообще, разве не в этом заключается весь смысл терапии? Наш мир и Многоярусный являются зеркальными отражениями друг друга. Только это кривое зеркало.

— Это один из аспектов, — согласился Сцевола, — но не стоит слишком задерживаться на параллелизмах, особенно если они довольно очевидны. Или ты что-то другое имела в виду?

— Может быть, именно различия важнее всего, — продолжала Моника. — Вот, например, мать Орка во всем подчиняется мужу, точно так же, как и мать Джима. Во всяком случае, до определенного предела. Но она красивая, сильная и способна дать ему отпор. Возможно, потом она взбунтуется и даже убьет Лоса. А это уже нечто такое, чего твоя мать никогда не сделает, правда? Или ты надеешься, что она когда-нибудь так и поступит. Верно, Джим?

— Откуда я знаю? — запальчиво ответил Джим. — Я, знаешь ли, ничего не выдумываю! Все идет своим чередом!

На какой-то миг наступила тишина, слышалось только бормотание Мубера.

— Конечно! — нарушил затем молчание Сцевола — Помните, мы ведь не книги сочиняем. Здесь все происходит по-настоящему. Существуют ли эти события у вас в голове или вне ее, все равно они есть. Мысль столь же реальна, как, э...

— Как пердеж! — выпалил Мубер и согнулся пополам от смеха.

— Да, и то и другое недолговечно, но тем не менее, реально в течение своего мига — будь то миг славы или миг вони, — согласился Сцевола.

— Миллионы отцов и матерей на земле более-менее похожи на моих родителей, — сказал Джим. — И в мирах Владык тоже такие попадаются. Ничего в этом нет странного. Кончай психологию разводить, ей-богу!

Тут неожиданно для всех заговорил Брукс Эпштейн — высокий тощий брюнет в очках в массивной роговой оправе. Хотя он тоже был с Золотого Холма, почему-то ему удалось избежать оскорблений, обрушиваемых на Шервуда. Отец Эпштейна тоже был раньше богат, но обанкротился и покончил с собой, поэтому у его матери едва хватило страховки на помещение сына в больницу « Веллингтон ».

— Психологию разводить? — переспросил Брукс. — А я-то думал, мы здесь именно этим и занимаемся!

— Мы здесь для того, чтобы вылечиться и стать здоровыми, а не сидеть и анализировать поступки друг друга до бесконечности, — мрачно отозвался Джим. — Анализировать — все равно, что разбирать на части. А что потом? Нам никогда не собрать разобранное — как несчастного Шалтая-Болтая.

— Благодарю вас, доктор Фрейд, — съехидничал Эпштейн.

Прежде чем закончился сеанс, доктор Сцевола постарался пролить бальзам на потревоженные раны и охладить страсти. Но на сей раз его мягкость, рассудительность и стремление к компромиссу оказались бесполезными. Если одни пациенты были пока еще слишком застенчивы, чтобы осмелиться задевать других, то другие проявляли излишнюю злобу, и, кстати, персонажи, которых они выбрали, отличались надменностью и дурным характером. Так или иначе, психиатру приходилось воздерживаться от излишнего подавления молодых людей, в противном случае те могли стать неуправляемыми или утратить самоотождествление с персонажами Фармера.

Как бы агрессивно ни вели себя иные участники группы, делалось это исключительно напоказ. Их всех отличала низкая самооценка, поэтому одной из целей терапии — труднодостижимой — было обретение самоуважения. Однако чтобы начать уважать себя, пациентам требовалось на время стать кем-то другим.

Через несколько минут после окончания сеанса Джиму сообщили, что к нему пришел посетитель — Сэм Выжак. Доктор Сцевола был в тот момент занят, и разрешение увидеться с Сэмом пришлось спрашивать у доктора Тархуны. Он дал его по телефону, и Джим с нетерпением поспешил в маленький холл, предназначенный для посетителей, где у дверей его встретил санитар Дейв Герском — он наблюдал здесь за порядком.

Когда Джим вошел в холл, Сэм поднялся со стула. Он широко улыбнулся и пошел навстречу другу, бестолково размахивая руками. Они встретились на середине комнаты и обнялись. Джим был очень рад видеть Сэма, но невольно сморщил нос, почувствовав запах немытого тела и грязной одежды. С тех пор как Джим лег в больницу, он ежедневно принимал душ, а грязное белье передавал матери. Однако это личное дело Сэма, тем более, если бы не щедрость друга, ходить бы Джиму в больничной пижаме, халате и тапочках.

Когда они разомкнули объятия, Сэм перестал улыбаться и предложил сесть.

— Джим, мне надо с тобой поговорить. Я кое-что задумал, но, боюсь, тебе это не понравится. А может, и понравится, не знаю. Короче, я в тупике. Мне надо уехать, но на самом деле я этого не хочу.

— Куда уехать?

— В Калифорнию. А точнее, в Голливуд. Надо выбираться к черту из этой грязной дыры. Хожу в реабилитационный центр для токсически зависимых, ну, для наркоманов. Суд покоя не дает. Судья говорит, что я должен исправиться, каждую неделю он получает отчеты из школы и от моих предков. Я все еще двоечник, хотя и лезу из кожи вон, стараясь исправить отметки.

Сэм прикрыл глаза пальцами и посмотрел на Джима сквозь них, словно через тюремную решетку. Голос у него дрожал.

— Джим, не могу я больше этого вынести! Хочу убежать, исчезнуть в этой Калифорнии. Не знаю, что я там, черт возьми, буду делать, скорее всего — на улице спать. Во всяком случае, какое-то время. Но гитару я возьму с собой. Может, устроюсь в какую-нибудь группу. А может, и нет. Великим музыкантом меня не назовешь, но ведь многих рок-звезд это не останавливало. Так или иначе, я хочу попробовать.

Джим помолчал. Сэм, опустив руки на колени, не сводил с Джима черных отчаянных глаз. Как будто надеялся на... на что? На то, что его старый приятель найдет какие-то мудрые слова, которые спасут его?