Поэзия кошмаров и ужаса - Владимир Максимович Фриче

что «слышат все то, что делается на земле и в небе, и многое из того, что делается в аду» (как хозяин дома Ашеров, владелец замка Меценгерштейн, Вилльям Вильсон, мистер Вальдемар, муж Элеоноры, Бедло в «Сказке извилистых гор», Легранд в «Золотом жуке», убийца из рассказа «Сердце-обличитель» и др.).

Понятно, что при такой чрезмерной возбудимости нервной системы герои Эдгара По чувствуют – как и он сам – инстинктивную тягу ко всему таинственному и страшному.

Они любят дикие пейзажи в безлюдной местности, обвеянные меланхолией и жутью, любят поселяться в «полуразрушенных аббатствах», приходят в восторг от «мрачных и величественных зданий, которые хмурятся среди Апеннин», на самом деле, а не только в «воображении г-жи Ратклифф» («Лигейя», «Овальный портрет»).

Иногда изображенный Эдгаром По пейзаж носит еще более сумрачно-фантастический характер.

То мы находимся на берегу

Туманного озера Обер

Там, где сходятся ведьмы на пир

(«Улалюм»),

То перед нами «проклятое, бедой насыщенное место»

Вблизи седого леса, вблизи болот, где змеи

Где только змеи, жабы и ржавая вода;

Вблизи прудков зловещих и желтых ям с водою,

Где притаились ведьмы, что возлюбили мглу.

(«Страна снов»).

Подобно английским романтикам, герои Эдгара По любят приводить себя искусственно в состояние бреда и галлюцинаций.

Для этого они прибегают к самым разнообразным средствам.

Они или особенным образом устраивают обстановку, среди которой живут. Когда сидишь в такой комнате, то чувствуешь себя окруженным «бесконечной процессией чудовищных образов» вроде тех, что рождались «в суеверных представлениях севера», или «в преступных сновидениях монахов» («Лигейя»). Иногда обстановка комнаты устроена так, что должна возбудить в мозгу странные кошмары, способные подготовить человека к еще более «безумным видениям» страны, откуда нет возврата («Свидание»).

Или же герои Эдгара По охотно прибегают к опиуму.

Один под влиянием этого возбуждающего средства видит ясно, что он умирает, что душа его покидает тело («Сказка извилистых гор»). Другой сидит у одра своей второй, только что скончавшейся жены, и вдруг ему кажется, что она оживает, встает, идет ему навстречу, но чем ближе она подходит, чем внимательнее он в нее вглядывается, тем отчетливее различает он в ее лице черты не второй, а первой – незабываемой – подруги («Лигейя»).

Видения незаметно переходят в злые кошмары, в пригнетающие страхи.

Убийце жены кажется, будто что-то холодное касается его щеки, будто какой-то кошмар навеки налег на его сердце («Черный кот»), другой, схоронивший убитого старика под полом, вдруг явственно слышит, как бьется его мертвое сердце – все громче и громче («Сердце-обличитель»).

Как злой демон – «инкуб», ложится ужас на душу поэта, как «черный ворон», стоит он ежечасно перед его глазами.

И от кошмарных видений мутится ум, – «царь над волшебной страной».

Было время, когда в замке, где жил и царил «молодой самодержец», все дышало красотою и светом:

Вся в жемчугах и рубинах была

Пышная дверь золотого дворца.

В дверь все плыла и плыла, и плыла

Армия откликов, долг чей святой

Был только славить его.

Проходившие мимо освещенных двух окон дворца путники видели, как вокруг трона шли певучей четой прекрасные, светлые духи:

Но злые создания, в одежде печали

Напали на дивную область царя.

И потускнело все в блестящих хоромах; мраком и ужасом наполнились его золотые стены.

Сквозь окна, «залитые красною мглой», путники видели теперь иное зрелище – ужас разложения, ужас безумия:

Огромные формы в движении странном,

Диктуемом дико-звучащей струной

расползаются по некогда светлым хоромам дворца,

Меж тем как

Сквозь бледную дверь, за которой Беда

Выносятся тени и шумной толпою

Забывши улыбку, хохочут всегда[142].

«Страшные рассказы» Эдгара По, выросшие из чрезмерно-нервной психики, являются – при всей их видимой вневременности и внепространственности, – все же продуктом определенного социального момента, подобно тому, как и повышенная нервозность, породившая эти сумрачные сказки, была результатом общественного кризиса.

Сквозь судороги гримас и исступленность безумия эти рассказы отражают переход страны от патриархального, земледельческого уклада к новой буржуазно-городской культуре.

Распад старой жизни, разрушающейся, ломающейся под напором темных, таинственных сил, – такова тема многих и притом лучших рассказов американского писателя.

Вот древний замок Ашеров, в длинном ряде поколений переходивший от отца к сыну. От ветхости он весь выцвел. Мелкие грибки покрывают его стены, свешиваются тонкой паутиной с крыши. По стене фасада, сверху донизу, идет расщелина. Около замка – угрюмый пруд…

От дряхлых деревьев и серых стен курятся тяжелые, точно свинцового цвета, испарения и образуют кругом давящую атмосферу.

А расщелина все растет.

В бурную ночь, под свист урагана, рушится старый замок.

«И темные воды глубокого пруда безмолвно и угрюмо сомкнулись над обломками дома Ашеров».

Злые силы победили старую жизнь.

В рассказе «Маска Красной Смерти» принц Просперо укрылся со своей свитой от царящей кругом, страшной, все опустошающей болезни в своем экзотическом замке. Со сказочной роскошью, с небывалой оригинальностью убраны залы дворца. Играет веселая музыка. Шумит и ликует карнавал. В неистовом увлечении несутся и кружатся парочки.

Дворец принца Просперо, по-видимому, в безопасности: сюда не ворвутся злые силы, от которых вне его стен гибнет жизнь.

Вдруг в богатых чертогах появляется таинственный незнакомец, высокий и костлявый. Под маской его лик похож на закоченевшую гримасу трупа. Недоумение, удивление, гнев охватывают гостей.

Принц бросается вслед за таинственным пришельцем, застигает его в последней комнате, обитой черным бархатом и освещенной красным светом.

Маска оборачивается, и принц в ужасе, хрипя, падает на ковер. Толпа гостей набрасывается на страшного незнакомца и вдруг видит с невыразимым ужасом, что под саваном и маской нет никаких осязательных форм.

Один за другим они умирали в той самой позе, с тем самым выражением лица, как их застиг роковой час:

«И тьма и разрушение простерли надо всем свое безбрежное владычество».

А кругом поднималась новая жизнь, вставало новое – буржуазно-демократическое общество с его уравнительными тенденциями, с его городским шумом. И этот новый мир вызывал в душе Эдгара По только отвращение и ужас.

В одном из немногих его рассказов, откликающихся на политическую злобу («Разговор с мумией»), несколько ученых искусственно оживляют труп древнего египтянина и вступают с ним в беседу, наперерыв расхваливая перед ним «великую красоту и значительность демократии», желая и его убедить в преимуществах «подачи голосов ad libitum»