Затянутость во времени. Документальная повесть о событиях второй чеченской кампании - Николай Селиванов

– Послушайте, любезный, почему бы вам пару дней назад не появиться – сняли бы тогда сцену реального боя. Или наоборот, подождите пару дней – авось что-нибудь подвернется.

Брюнета это нисколько не смутило, он начал запросто объяснять:

– Понимаете, настоящий, реальный бой ведь не так скоротечен, как нужно для экрана. Нужна динамика. Вы все гораздо лучше меня знаете, что настоящий, реальный бой растянут во времени.

Легкий, изящный подхалимаж возымел действие – появились первые желающие и процесс, как говорится, пошел. Полненький блондин быстренько распределил роли. Кто откуда бежит и куда стреляет. Его тут же поправили, что если так стрелять, то сами себя перестреляем. Он легко согласился и тут же изменил сценарий.

Пока шла подготовка, брюнет взял видеокамеру и стал задавать бойцам самые различные вопросы и записывать на пленку ответы.

Постепенно все расшевелились. Эта веселая буффонада стала даже нравиться, посыпались новые предложения, как лучше сделать сюжет.

– Добавить крови…

– Я сыграю раненого…

– Я пленного!

– Давайте лупанем из бешки!

Но все это было тактично отклонено.

Святой смотрел на спектакль со стороны и понял, что эти профессионалы на 100% правы. Получилось стремительно, громко и ярко, как в кино. Но в настоящем бою все действительно, растянуто во времени. Этого не замечаешь, потому что в бою живешь тысячью параллельных секунд, замечая и фиксируя тысячу событий, происходящих в этот момент рядом. Твое время, твои чувства, твои эмоции, твои мысли заполнены до предела.

Это знает каждый мальчишка, который хоть раз в жизни дрался. Наблюдать драку со стороны – занятие не такое уж увлекательное – неуклюжие движения, нелепые удары. Зато, когда бьешься сам, когда внимание сосредоточено на любом движении руки или ноги противника, всякая растянутость во времени пропадает. Свои собственные движения кажутся молниеносными и сверхточными, как в кино.

Отсняв свой материал, корреспонденты укладывали аппаратуру в чехлы. Разведчики, конечно, пригласили их поужинать.

– Нет, ребята, спасибо, – вежливо отказался брюнет, посмотрел в сторону Санникова и продолжил, – Вот, если бы в разведку с вами сходить…

– Тащ-ктан, реально (словечко прилипло) сходить надо, – оживился Связь. – Да и крест Пашке готов.

– Крест – дело святое, – поддержал Николаев.

Байкал очередной раз за день хитро улыбнулся:

– Так, разговорчики! Чистка оружия, прием пищи и отдыхать до вечера.

– До вечера?

– Смагленко, через полчаса у меня! – и махнув с собой журналистов, ротный ушел весь из себя загадочный.

– Ну, все ясно, что ничего не понятно, – пробормотал Святой и пошел чистить «Наташку», протолкавшись через толпу своих и чужих собравшихся смотреть «как снимают кино».

Чистили оружие и оживленно обсуждали, кто, что сказал в объектив и кто как нарисовался.

– Мужики! А я не спросил, когда показывать-то будут?

– Сказали в первый четверг июня.

– Ого, так это почти три недели. Успею своим написать, пусть на меня полюбуются. А передача какая?

– Несмотрова передача – «Дикое поле».

– Да, повезло, – завидовали пришедшие на огонек ребята с других взводов.

– Да ну, что тут такого, – удивился Денис, – меня и на гражданке сколько раз по телевизору показывали.

– А тебе не приснилось?

– Нет. Вот однажды приехал я в Москву к другу в гости. Гуляем по городу, остановились возле «Динамо» у ларька, взяли по пиву, стоим, пьем. Смотрю, какой-то мужик с микрофоном прямо к нам подходит. С ним еще один с телекамерой, третий с каким-то ящиком на шее и в наушниках, звукооператор, наверное.

Подходит этот мужик микрофон сует и спрашивает: «Как вы смотрите в будущее?». Я растерялся. Не помню, что намолол, про оптимизм чего-то. У приятеля спросил, потом «спасибо» и пошел других спрашивать. Мы его окликнули, мол, когда покажут? Он говорит тогда-то в телеканале «Добрый вечер, Москва».

Через пару дней ждем, сидим у моего друга дома, он всю семью предупредил, что будут показывать наше с ним интервью, почти что пресс-конференцию. Ну, понятно, всем интересно, тоже сели, ждут. В 19.30 начинается канал и в начале титру идут – что будет в передаче. Внимательно читаю – вроде в начале по нашей теме ничего нет. А самого прижало, на очко хочу, страшно. Говорю мол, в начале, вроде, не про нас, побегу я быстренько присяду. Побежал. Присел. Только.… Слышу вся семья в один голос: «Денис! Скорей! Тебя показывают!» Ну а куда скорей? Процесс ведь не прервешь. Так и просрал свое интервью.

– Хохот был громкий, а комментарии блистали вариантами. Дим Димыч был в восторге, что можно вернуться к его любимой теме.

– Как же это «процесс не прервешь»? Кой у кого процесс очень даже прервался. Так что он даже стометровку рванул. С низкого старта! – похлопал он Макса по плечу.

– Ага, с очень низкого! – огрызнулся Гардин.

– Макс, да расскажи, в конце концов, что там с тобой случилось?

– Ладно, – он окончил чистку. Щелкнул крышкой ствольной коробки на своем РПК, спустил пружину, поставил на предохранитель, вставил магазин. Аккуратненько положил свое любимое оружие на колени, приготовившись рассказывать.

– Было это возле Центороя. После того, как его взяли, позицию нам определили сразу за крайними домами, на бугорке. Взводный приказал каждому отрыть окоп для стрельбы с колена. Связь еще тогда в отказку бросился. Чего – не знаю.

– Да не люблю я это дело. Как будто могилу собственную копаешь.

– Но ведь надо!

– Но ведь откопал же!

– Но какую!

– Макс, не тяни, что там дальше?

– В общем, не знаю, что там Связь со взводным пререкались, я свой окопчик, как положено, оборудовал, и тут меня тоже на клапан придавило. А куда? Не перед позицией же. Увидел кусты метрах в ста, возле двора, додумался пойти туда. Только сел, только глаза закатил, как вдруг прямо возле уха пуля просвистела. У меня повязка моя черная вот так вот, узлом набок была повязана. Так пуля кончик повязки, вот, пробила. Я только успел сообразить на бок повалиться, а колено вот так вверх торчит. Следующая пуля – вот так хэбэ под коленом прошила. Ну, думаю, кранты. Откуда стреляют – не понятно. Прятаться некуда, штаны тогда от зимнего хэбэ были, с лямками, только успел одну лямку накинуть и – ходу обратно. Бегу и слышу, сзади меня пули шлепают.

– Стой, стой! – весело перебил его Связь, – Дай дальше я расскажу. Окопчик мой самый крайний был. Я его откопал как раз себе по размеру, чтоб вот только-только. А сам в это время возле бэшки был. Слышу выстрелы, и Макс бежит, кричу: «Стреляют! Макс! Тревога!» Все прыгают по местам, и я ныряю в ближайший окопчик. Это Макса оказался. Смотрю, а он красиво так – классически несется, с полным размахом, а сзади него фонтанчики взлетают. А откуда – не понять. Наши все замерли, а Макс бежит. Добегает до крайнего окопа и рыбкой туда.

– Ага, убить тебя, Связь, мало!

– Это мой окопчик оказался! Я ж его по своему размеру сделал, чтоб лишнего не копать, а размеры у нас с ним – сами видите. В общем, мы все в окопах. По нам кто-то стреляет, но откуда, совсем не понятно, только пули свистят. Мне хорошо, просторно и смех разбирает. А Макс как нырнул рыбкой, так там и орет на меня матюгами. Я, честно, таких, еще не слышал.

– Услышишь еще! Я там ни развернуться, ни вылезти не могу, еще и штаны болтаются.

– В общем, патроны у духа, видно, кончились. Успокоилось все. Потом всем взводом Макса успокаивали, чтоб он меня в моем окопчике не прикопал.

Отсмеявшись, Святой всех отослал поесть и покемарить часок-другой. Напомнил, что ротный намекал что-то насчет вечера.

Вечером вышли в уже наступившие сумерки. Журналистов взяли с собой, поставили в середину строя. Перед выходом ротный их подробно проинструктировал, как себя вести. Впереди и сзади поставил самых опытных бойцов и приказал беречь корреспондентов как зеницу ока. Шли проверить информацию о том, что неподалеку замечена избушка в лесу, возможно база боевиков.

Выход как выход, ничего выдающегося. Нашли домик. Оказалось,