Третья половина жизни - Виктор Левашов

– Сто шестьдесят шестой метр – пикриты… Сто восьмидесятый метр – роговики курейской свиты… Сто девяносто восьмой метр – песчаники… Двести восемнадцатый метр… Бурение прекращено… Этого не может быть! Андрей Павлович, здесь нет руды! Здесь ничего нет! Это ужасно!

– Это не ужасно. И не прекрасно. То, что здесь нет руды, это факт. А хорошо это или плохо – другой разговор.

– Бросовый ход… Какое страшное, какое безнадежное место!.. Андрей Павлович, зачем вы мне это отдали? Заберите, я ничего не хочу знать, не нужно мне ваше доверие. Возьмите, ничего мне не нужно!

– Что ж, давайте мне журналы.

– Нет. Знаете, это и хорошо, что руды здесь нет. И никаких сомнений на этот счёт тоже. Значит, ему не нужно идти эти тысячи километров. Я ему скажу, что здесь фон, только фон.

– Скажите.

– Но… Он же не поверит. Его можно убедить только фактами. Я отдам ему эти журналы, ладно?

– Отдайте.

– Но… Он же не ограничится тем, что узнает. Он начнёт с этими журналами против Шубина. Нет, так тоже нельзя.

– Тогда не отдавайте.

– А так – он останется здесь. Один. Он же упёртый. Обязательно останется. Будет спешить, подгонять себя. А если где-нибудь на третьей тысяче километров заболеет? Или подвернёт ногу? Или ещё что? Он же будет совсем один!

– Ну почему? Возможно, ему повезёт и он наткнётся на обнажение рудной жилы не на третьей, а на первой тысяче километров.

– На обнажение рудной жилы? О чём вы говорите? Нет, этого нельзя допустить, он просто погубит себя! И в конце концов Шубин… он же допустил преступление? Или нарушение правил? Вот пусть и отвечает, почему за него должен расплачиваться кто-то другой? Я отдам документы Игорю!

– Отдайте.

– Нет, тоже нельзя. Так он погубит себя гораздо верней! Он же всё забросит, свою геологию, всё. Начнёт добиваться справедливости. Так, как он её понимает. Вы даже не представляете, какие у него понятия о справедливости! А какие принципы! Он же Шубина ненавидит не потому что он просто Шубин. Для него они все шубины, заглушающие любую свежую мысль!.. О Господи, что делать? Что делать, Андрей Павлович?

– Вы напрасно ждёте, что я дам вам совет. Его вам не даст никто. Думайте сами, пока ещё есть время.

– «Думайте сами!..» Вам хорошо говорить!.. Зачем вы сюда приехали? Ведь у вас в Москве было всё.

– Можно по-разному жить, когда поймёшь, что из тебя не получится Ландау, если ты учёный, или Отто Юльевич Шмидт, если ты геолог. Можно коллекционировать марки или бутылочные этикетки. Или сами бутылки. Можно завести дога или эрдельтерьера, тоже хороший способ. А можно совсем просто: создать свой микромир и чувствовать себя в нём Ландау и Шмидтом. Кем угодно – политиком, экономистом, историком, кинокритиком, знатоком спорта. Это очень удобно, особенно если есть телевизор и пара единомышленников. Отдал свои сорок часов в неделю и суди – фигурное катание, произношение и причёску теледикторов, Брежнева, шубиных. Под настроение можно порассуждать и о коллективном разуме человечества. Прикинуть, что первая мировая война унесла десять миллионов убитыми, а вторая уже пятьдесят. Когда-нибудь, Ольга, вы поймёте, как прекрасно, как замечательно жить, когда в жизни не хватает чего-то конкретного – холодильника, кандидатской степени или дублёнки!..

– Жить… Скоро он вернётся. Из маршрута, после шестидесяти километров… Что я ему скажу?..

XXII

ИМАНГДА, НАЧАЛЬНИКУ ГИДРОГЕОХИМИЧЕСКОЙ ОТРЯДА ЩУКИНУ. ВАШЕ ЗАЯВКУ НА ПЕРЕБАЗИРОВКУ СМОЖЕМ ВЫПОЛНИТЬ ЗАВТРА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ДНЯ. ПРИГОТОВЬТЕСЬ К ЭВАКУАЦИИ. ЭКСПЕДИЦИЯ-ТРАНСПОРТ.

– Все в сборе?.. Николай Тихонович, Леонтьев!.. Мартыныч, вас ждём. Оставьте мелочи, ещё будет время!

– Иду. Только дровишек подкину, а то двери стояли настежь, всё выдуло… Готов.

– Прошу немного внимания… Григорий Петрович, отлипните от окна, рано ещё для вертолёта!.. Как вы знаете, начальный этап нашей работы закончен. У нас осталось только одно дело, которое нужно уладить сейчас. Дело необычное. От Ольги и Игоря Константиновича на моё имя поступило заявление. Такое: «На основании параграфа двадцать шестого части четвёртой «Инструкции по проведению геологоразведочных работ» просим зарегистрировать наш брак и выдать соответствующее свидетельство…»

– Во дают!

– Григорий Петрович!.. «Имангда. Тридцатое апреля». Подписи. Такой параграф действительно существует, мы правомочны решить этот вопрос… Что вы, Мартыныч?

– А чего им не терпится? Сегодня в городе будем, там и свадьбу можно сыграть. В ресторане, как полагается.

– Объясняю. Игорь Константинович с нами не летит. Он решил остаться здесь до конца сезона и провести более детальное исследование района.

– Ну и что? В октябре бы и поженились, как люди. Как раз расчёт за сезон получим, хоть в костюмах на свадьбу придём и с подарками. А то что же это? Вы на себя поглядите – бродяги ободранные, а не новобрачные!

– Какое прелестное слово – новобрачные! Мы с тобой, Игорь, новобрачные.

– Ещё нет. И если так дальше пойдёт, не скоро ими станем. Андрей, закончите объяснения. У вас получается.

– Попробую. Тут, Мартыныч, есть некоторые затруднения. Как мне объяснили во время консультации с экспедицией, в такой отдалённой точке, как Имангда, по технике безопасности работать в одиночку запрещено. Ольга согласилась составить пару Игорю Константиновичу. Но существует другая инструкция, по которой разрешается оставлять мужчину и женщину на таких точках лишь в том случае, если они являются мужем и женой.

– Выходит, они женятся, чтоб остаться? Так, Игорь Константиныч?

– Чтобы закончить работу.

– А насчёт любви – тут что, и разговора нету? Это так нынче положено? Нет, под этим я не подписываюсь. Это прямо сделка какая-то, а не женитьба.

– Чёрт! Ну и отнеситесь, как к сделке! Если бы мы попросили подписать какое-нибудь соглашение – заём хотя бы – подписали бы?

– Сделку – да, подписал бы. Знаю, вы люди честные. А это… Быть свидетелем на собачьей свадьбе – стар я для этого. Мне пора о душе подумать, а у меня и без того грехов много. Так что сами договаривайтесь, а я пока мусор замету. А то забредёт когда человек, «Ну и шаромыги, – скажет, – тут жили!..»

– Подождите, Мартыныч. Без вашей подписи документ теряет смысл.

– Вы, Андрей Павлович, меня не уговаривайте. Теряет – значит, теряет. Такой документ и смысла никакого не имеет, так что терять ему нечего! Пусть Николай Тихонович или Леонтьев подпишут, если им всё равно.

– Почему вы решили, что нам всё равно? Вовсе не всё равно. Правда, Валерий?

– Правда. И мы здесь, в сущности, посторонние.

– Мартыныч, милый! Тут не всё сказали. Да, нужно остаться, закончить работу. Только это не главное. Главное – мы любим друг друга и поэтому хотим пожениться.

– С этого надо бы и начинать! А то – сделка! Тоже мне нашёлся делец!

– Не сердитесь. Просто он привык скрывать свои чувства. Стесняется он, не видите, что ли? Игорь, ты же любишь меня и жить без меня не можешь, правда? Видите, Мартыныч, кивает.

– А чего это ты за него выступаешь? Сам он что, говорить разучился?

– Это от счастья. Подтверди, милый!

– Подтверждаю. Да, подтверждаю! Мы любим друг друга и хотим пожениться! Теперь достаточно?

– Ох, не нравится мне это! Ей верю. Любит. А тебе, Игорь Константинович, не верю, хоть ты что. Игрушки это для тебя.

– Вот вы и будете свидетелем с моей стороны. А Задонский с его. Подпишите, Мартыныч, я вас очень прошу!

– Ну, тебе жить. Возьму ещё один грех на душу, Одним больше, одним меньше. Где расписаться, Андрей Павлович?.. Вот – держите.

– Григорий Петрович, ваша очередь.

– Давайте авторучку. Где надо? Ага, вижу. А если я подпишу, а они потом разойдутся, что будет?

– Пятнадцать суток дадут. Как лжесвидетелю.

– Игорь Константинович шутит. Ничего не будет. Но вы можете не подписывать, если уверены, что они разойдутся.

– А как узнать – разойдутся или не разойдутся?

– Это вам и нужно решить. Считается, что основа прочного брака любовь. Как было сказано, они любят друг друга. Ваше дело поверить этому или нет. Насильно подписывать вас никто не заставит.

– Ясно. Слышь, студентка, любовь – это как понимать?

– Обращайся к новобрачному. Мой поручитель уже поставил подпись. Объясни ему, Игорь, как понимать любовь.

– Это когда жить без человека не можешь. Ясно?

– Не-а. Как не можешь? В петлю лезешь? Или головой в прорубь? Ты, геолог, не обижайся, я не надсмехаюсь, мне интересно. Я много слышу – любовь, любовь. В каждом кино любовь, в каждой книжке любовь. А что это? Ну, насчёт того, что они вместе спят – не маленький, знаю. Но ведь они и так живут. Чего вы на меня уставились? Андрей Палыч, чего я такого сказал? Она же у него в комнате спит. Не о геологии же они разговаривают!

– Ничего такого вы не сказали. Вернее, сказали то, о чём не принято говорить.