Трагедия ордена тамплиеров - Марсель Лобе

Продолжение работы отложено комиссией до 3 февраля будущего года. В течение нескольких недель появилось такое большое число тамплиеров, желавших защищать орден, что члены комиссии не успевали всех выслушать.

28 марта они собрали пятьсот сорок шесть тамплиеров и предложили им назначить двух или трех делегатов, которые через несколько дней будут выступать от имени остальных. Вначале тамплиеры протестовали, говоря: «Почему не выслушать нас всех? Когда нас подвергали пыткам, нас не спрашивали, хотим ли мы, чтобы нас мучили?» Наконец они согласились и их выбор пал на двух братьев, Рено де Провена и Пьера де Болонья, прокурора ордена при папском дворе. Между тем нотариусы записали заявления узников, касающиеся плохого обращения, скудости дневного пайка, лишения их возможности причащаться, отсутствия одежды и пр. Какие только лишения не постигли гордых тамплиеров! Все эти бесхитростные люди были сбиты с толку; они ничего не понимали в приемах расследования. Они знали лишь одно: они хотели защищать орден, потому что он был невиновен.

7 апреля девять делегатов от тамплиеров явились к членам комиссии, чтобы объяснить им, что орден не мог назначить поверенных без одобрения великого магистра. Однако они хотели защищать свое братство.

На 2 мая уже набралось 573 тамплиера, решивших выступить на защиту ордена. Они происходили из самых разных областей. Кервин де Леттенхов приводит имена нескольких фламандских тамплиеров, назвавших себя защитниками ордена Храма: Гозвенн Брюггский, командор Фландрии, Жан де Фюрн, Жан де Слейп и Гобер де Маль.

Отметим среди самых интересных свидетельств то, что принадлежит Пьеру де Болонья, главному защитнику ордена, упрекавшего членов комиссии в применении пыток и других средств воздействия, используемых для того, чтобы вырвать признание у обвиняемых: «Это дело вдруг стало беззаконным и несправедливым, – говорит он. – Это всего лишь жестокое заблуждение, непростительная ошибка. Большое число людей умерло в тюрьмах и под пытками, другие остались навеки искалеченными; многие были вынуждены оболгать самих себя и свой орден. Эти жестокости и мучения полностью лишили их возможности поступать по доброй воле… Чтобы подтолкнуть их ко лжи, к даче ложных показаний, им показывали письма, скрепленные печатью короля и обещавшие им сохранить в неприкосновенности их тело, их жизнь и свободу; им обещали полностью позаботиться о том, чтобы они были обеспечены на всю жизнь; впрочем, их убеждали, что орден окончательно обречен».

Пьер де Болонья предложил комиссии выслушать свидетельство Адама де Валленкура, тамплиера, некоторое время назад покинувшего орден с целью стать монахом-картезианцем. После недолгого пребывания в картезианском монастыре Валленкур вновь вернулся к тамплиерам. Если бы орден действительно был порочен, подобное возвращение в орден Храма невозможно было бы объяснить, тем более что для возвращения туда картезианцу потребовалось пройти через процедуру покаяния. Ему пришлось предстать перед воротами ордена Храма в одной рубашке, и целый год есть с земли. Помимо этого по средам и пятницам он должен был поститься, питаясь только черствым хлебом и водой. Каждое воскресенье он получал несколько ударов бичом от священника, ведущего службу. Неужели он бы принял такое тяжелое наказание, если бы орден вел недостойную жизнь? Его горячее желание вернуться туда говорило в пользу ордена Храма. Итак, как говорил Пьер де Болонья, нужно было выслушать этого бывшего картезианца; в случае необходимости он бы сам объявил о невиновности ордена всему христианскому миру.

Как видно, языки развязывались, был дан толчок обоснованной и обстоятельной защите ордена. Но противник не дремал. Истина не могла быть раскрыта, свет не мог пролиться. Пьер де Болонья сам признавал это, когда говорил: «Мы находимся и всегда находились во власти тех, кто внушает ложные мысли сеньору королю. Каждый день то одни, то другие, в письмах или других посланиях убеждают нас не отказываться от ложных показаний, которые были даны из страха, что иначе мы пойдем на костер».

Подчеркнем важность этого заявления. Оно освещает весь судебный процесс. Оно выявляет весь тонкий механизм королевского вероломства. За приемами сфальсифицированного судебного дела маячат красноватые тени костров.

Необходимо было ускорить ход дела. Внимание короля и его приверженцев привлек тот факт, что между заявлениями, сделанными в епархиальных судах, и показаниями, записанными папскими комиссиями, неоднократно возникали противоречия.

Это происходило исключительно из-за того, что обвиняемые испытывали доверие к папским комиссиям, тогда как епархиальные суды внушали им обоснованные опасения. С одной стороны, была инквизиция, чрезвычайно сурово относившаяся к нераскаявшимся еретикам, а с другой – скорее, благожелательно настроенный совет, который ни в коей мере не обладал пугающей строгостью суда, хотя его деятельности и мешало присутствие королевских чиновников.

Сейчас мы рассмотрим значение подобного положения вещей.

В Сансе архиепископ Гильом де Мариньи, брат королевского министра Ангеррана де Мариньи, хотел помешать папским комиссиям собирать показания в пользу ордена. Он созвал в Париже провинциальный собор, чтобы судить тамплиеров. (В это время Париж был всего лишь диоцезом, подчиняющимся Сансу. Он стал архиепископством только в XVII в.). Защитники ордена Храма стали немедленно протестовать против намечающегося шага.

Однако удар был, по-видимому, нанесен по правилам, поскольку Папа сам согласился на такой порядок судопроизводства. Однако не подвергается сомнению то, что провинциальный собор не мог вынести решение до окончания двойного расследования в диоцезе. Между тем в тот момент, когда епископ Санса стал ускорять ход дела, папская комиссия еще не закончила работу: она была в самом разгаре.

Поэтому вполне возможно, что король оказал давление на братьев Гильома и Ангеррана де Мариньи с целью спровоцировать неожиданную развязку, которая сумела бы помешать размеренной и спокойной работе папской комиссии. Последняя должна была бы немедленно выступить против обходного маневра епископа Санса. Но Жиль Асцелин, председатель папской комиссии в Париже, не был расположен спасать тамплиеров, упразднения ордена которых он требовал в Пуатье. Он избегал прямого ответа, пытался выгадать время, пока не произошло непоправимое. Среди его коллег по комиссии епископы Байе и Лиможа также были преданы королю. Только епископ Манда, Гильом Дюран, не поддержавший галликанских притязаний Филиппа Красивого в его борьбе против Бонифация VIII, был единственным прелатом, кто мог гарантировать некоторую беспристрастность суда; к тому же это был выдающийся знаток канонического права. Однако тамплиеры не могли чувствовать себя уверенно, как это было при других папских комиссиях. Впрочем, Жиль Асцелин и другие прелаты обнаружили предвзятое отношение к своей задаче, позволяя чиновникам короля присутствовать на заседаниях.

Тамплиеры постарались помешать готовившейся интриге. Их отказывались слушать.

11 мая собор в Париже, по наущению Гильома де Мариньи, вынес различные приговоры. Обвиняемые были разделены на три категории в соответствии с тем, как они вели себя перед инквизицией диоцеза: те, кто признались в преступлениях, те, кто продолжали все отрицать, те, кто отказались от своих прежних слов. Первых отпустили, вторых приговорили к пожизненному заключению; что же до отказавшихся от показаний, то их в количестве пятидесяти четырех человек посчитали нераскаявшимися еретиками и приговорили к сожжению.

На следующий день, 12 мая, папская комиссия попыталась вмешаться, чтобы отменить приговор, но было уже слишком поздно. Зловещие ставки были сделаны. Пятьдесят четыре приговоренных были преданы светскому суду и сожжены за пределами Парижа, в предместье Сент-Антуан. Мученики заявляли, что они невиновны. Ни один из них не принял амнистии, которая была им обещана за то, что они изменят свое мнение.

Примеру Санса последовали остальные.

16 мая шестнадцать тамплиеров, приговоренных собором в Реймсе, были сожжены в Санлисе.

Тех, кто остался в живых, охватил ужас. Рыцарь Эмери де Вилье-ле-Дюк, увидев роковую телегу, воскликнул, что признался бы в том, что убил самого Господа, если бы его об этом спросили. Это свидетельствует о полном упадке духа, повсеместной потере способностей к критическому осмыслению, но также объясняет состояние оцепенения, в которое повергла большинство тамплиеров политика террора со стороны короля.

Нетрудно догадаться о результатах этой беззаконной и скорой расправы: если 2 мая 573 брата были решительно настроены защищать орден, то костры, зажженные епископами Санса и Реймса, способствовали тому, что многие из добровольных защитников отступились.

Все это привело к росту пораженческих настроений в среде тамплиеров.