Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе - Ронни Касрилс

Элеоноре столь много надо было выплеснуть из себя, что она почти не умолкала. Оказалось, что катастрофа началась с ареста жены Стефена Мчали. Между нею и Стефеном возникли проблемы, и она сообщила полиции, где он скрывается. Возможно, шок от предательства жены был настолько силён, что, как выяснилось, он сам привёл полицию на встречу с Бруно в Клуфе.

Когда Элеонора поняла, насколько безвыходной была ситуация, её мысли повернулись к побегу. Она начала отказываться принимать пищу и затем стала заставлять себя плакать. Когда она увидела, насколько это привело СБ в озабоченность, она «открыла шлюзы». Был вызван психиатр. Он сообщил полиции, что в таком состоянии Элеонору нельзя допрашивать и предложил больничное лечение.

Они отвезли её в Форт Напье — большую психиатрическую больницу, переделанную из колониального форта и окружённую высокими стенами. Когда они проезжали через главные ворота, её предупредили, чтобы она не была «слишком умной», поскольку её собирались запереть в отделении особо строго режима для помешанных. Это было одноэтажное здание, которое отличалось от других решётками и проволочными сетками на окнах. Ожидание, когда откроют двери, было ужасным моментом.

Элеонора слышала изнутри здания стоны и вопли. Внутри него многочисленные пациенты бесцельно бродили взад-вперёд. Все они, и молодые и пожилые, были ужасно бледны. Одна женщина пыталась вырвать волосы у себя на голове. Ещё одна билась головой о стену так, что из раны на лбу пошла кровь. Сёстры подбежали успокоить её и когда больную уводили, она громко кричала о своём ребёнке. Элеонора, которая оставила свою семилетнюю дочь Бриджиту на попечение родителей, оглянулась, испуганная за ребёнка. Но когда женщину уводили, та неудержимо рыдала: «О, мой ребёнок Христос! моё милое дитя, зачем они распяли тебя?»

Пациенты спали в больших палатах. Элеонору, к её большому облегчению, отвели в одиночную камеру и заперли на ночь. Снаружи около её двери было постоянное шарканье, и глаза пациентов рассматривали её через решётку. На следующее утро она не хотела покидать камеру, но сёстры уговорили её выйти на завтрак. Они сказали, что пациенты безвредны. Многие вели себя уравновешенно в течение многих лет. Некоторые не обращали на неё внимания. Другие проявляли любопытство к «новой девушке», они рассматривали её и хихикали. Самые отчаянные дотрагивались до неё. Она начала помогать санитаркам заботиться о них, и обнаружила среди них несколько женщин с ясным сознанием, с которыми она играла в карты. На ночь её запирали в камере, но в течение дня после завтрака она была среди пациентов.

Один раз в неделю после обеда для пациентов устраивали танцы в открытом отделении. Элеонора упросила дежурных сестёр взять её с собой. Они согласились, когда она пообещала им не убегать. Женщины-пациенты выстроились в очередь к санитарке, которая пудрила их и наносила губную помаду. Все одевались в свои лучшие воскресные платья. Мужчины выстраивались по одной стороне зала, а женщины — по другой. Из старого патефона раздавалась музыка и мужчины бежали на другую сторону зала, чтобы выбрать себе партнёрш.

— Это была старомодная штука, — объяснила Элеонора, — «tickey draai» (бурский танец).

Обняв одной рукой воображаемую талию, она вытянула другую руку и упруго качая ею вверх и вниз, провальсировала по комнате. Когда-то я ужаснулся, узнав, что она находится в доме для умалишенных, потому что это могло морально травмировать её на всю жизнь. Было большим облегчением видеть её в такой хорошей форме.

Затем Элеонора вернулась к обстоятельствам побега. Она попросила одну из более уравновешенных пациенток пригласить нашего товарища по КОД посетить её. Женщина согласилась, и они вместе написали письмо одному студенту в Питермарицбург. Любопытство побудило его ответить, и он в должное время прибыл в Форт Напье. Он не очень представлял себе, в чём тут дело. В то время товарищи на свободе не знали, что Элеонора находится там в заключении. Пока он разговаривал с пациенткой, Элеонора прошла мимо и незаметно передала ему две записки. Одна была Браму и мне, в другой она сообщала детали той помощи, которая была нужна ей для побега.

Через несколько дней, пока она ждала ответа, она узнала от одной из санитарок, что полиция намерена на следующий день забрать её назад в Дурбан.

В эту ночь Элеонора окончательно определила свой план. Она установила дружеские отношения с одним человеком, который согласился на следующее утро незадолго до завтрака оставить открытой на несколько мгновений одну из основных дверей. Одевшись понаряднее в припрятанное платье, повязав платок вокруг головы, скоро она уже шла по территории Форт Напье. Это было времени смены дежурств обслуживающего персонала, многие из них приходили и уходили без формы. Никто не обращал на неё внимания. Когда она проходила через открытые ворота, сторож также не обратил на неё внимания. Как только она вышла с территории, ей нужно было справиться с соблазном побежать. Был один неприятный момент, когда одна из санитарных машин института проехала мимо неё по пути в город.

Товарищи, которые помогали ей, были ошеломлены её неожиданным побегом. Они быстро обрядили её в мальчика. С учётом того, насколько разительно изменился её внешний вид, они решили вывезти её из города как можно быстрее. Хотя Питермарицбург был окружён полицейским заслонами, полиция обращала внимание только на машины с молодыми женщинами.

Волосы Элеоноры были острижены очень коротко. Для меня она снова надела кепку и приняла залихватский вид:

— Добрый день, сэр, — сказала она, пытаясь имитировать мужской голос.

Мы покатились со смеху.

— Даже твоя мать не узнала бы тебя, — пошутил я.

Упоминание о семье расстроило её. Она впервые заволновалась:

— Я так беспокоюсь за своих родителей. Мой отец выглядел потрясённым, когда он приезжал ко мне. И что мне делать с Бриджитой?

Она выглядела смятённой. Я попытался утешить её, сказав, что, по крайней мере, Бриджита была в хороших руках. Как только Элеонора благополучно выберется из страны, мы свяжемся с её родителями и пошлём за дочерью. Это вновь привело её в хорошее настроение.

К границе с Бечуаналендом[12] нас вёз Бабла Салуджи. Хрупкого сложения, с лихими усами и весёлыми глазами, он заражал каждого своим остроумием. У него была репутация отважного и изобретательного человека. Насколько я понял, он совершил уже много поездок к границе. Элеонора была переодета в традиционную мусульманскую одежду. На ней было тонкой работы платье с блёстками поверх пенджабских женских шаровар. Руки и лицо были покрыты тёмным кремом, а на голове был длинный тёмный парик. Пока мы ехали, она была очень тихой. Я почувствовал, что она внутренне чрезвычайно напряжена. Я был переодет так, что в костюме и с бородой выглядел как преуспевающий индийский бизнесмен. Брам дал нам с собой письма и визитные карточки одной индийской пары.