Бункер разбитых сердец - Кирилл Казанцев

Это была обыкновенная комната с незатейливой обстановкой тридцатых годов. Возле одной стены, что справа от входа, стоял темно-коричневый кожаный диван с высокой плоской спинкой. На нем пара подушек в простых белых наволочках, похожих на те, которыми и по сей день пользуется, к примеру, армия. Рядом стопка из сложенных простыней и скрученный рулоном клетчатый плед. Явно не китайского производства.

Напротив, возле стены слева – кровать с железными спинками, какую тоже можно встретить в быту деревенских стариков или дачников. Застелена таким же пледом. А сразу перед аркой у противоположной стены как раз стол, который первым попался Родину на глаза. Действительно, покрыт немного пожелтевшей некогда белой скатертью явно из какого-то натурального материала, в которых он не очень разбирался. Возле – два деревянных стула. Но, самое интересное, на столе стоял телефонный аппарат. Естественно, старого образца. Черный, угловатый, с тяжелой трубкой. Провод, шедший от него, терялся за длинной скатертью. Мало того, над ним, подвешенное к стене, находилось радио в виде тарелки. Такие уж Михаил видел только по телевизору. Из них вещал своим знаменитым голосом Левитан: «От Советского информбюро…» Неужели это все работает?! Михаил пока так и не решился до чего-то дотронуться, пока просто осматриваясь вокруг. А вот еще немаловажная деталь! Над диваном почти у потолка высотой в пару метров находится нечто, весьма похожее на вентиляцию. Средних размеров окошко, заделанное частой металлической решеткой. М-да, было бы неплохо, если она функционирует. Михаил достал небольшой перочинный нож, ковырнул им подол своей куртки и выдернул недлинную нитку. Подошел к дивану и, опасаясь, чтоб не лопнула под его ботинками кожа, раскатал плед. Встал на него и поднес нитку к зарешеченному окошку. Нитка слегка заколыхалась. Родин спрыгнул на пол и тут же снял затрудняющий дыхание и видение противогаз. Потянул носом воздух. Никаких острых запахов. Воздух немного тяжелый, но не сырой. Стал всматриваться в детали, которые сразу не заметил. Ага, вот тут в углу какая-то узкая дверь. Заглянул. Оказался санузел с унитазом, похожим на те, что в поезде. Закрыл обратно. А вот тут какой-то шкафчик из натурального дерева с ручками-висюльками из бронзы. Подошел. Открыл одну из створок. Внутри обнаружилось несколько полок. На них так называемый сухой паек. Коробка с комковым сахаром, печенье, чай в бумажной пачке, сгущенка, несколько железных банок тушенки с простенькими этикетками с изображением коровы на розоватом фоне. Он взял одну из них и посмотрел на дату. Темным штампом на бумаге значилось 21 нояб. 1940 год. Ну, вот теперь понятно, в какое время он попал. Даже дух перехватило. До Великой Отечественной войны тогда оставалось практически ровно полгода. Значит, кто-то, предполагая такое событие, постарался себя обезопасить от бомбежки или просто спрятаться на некоторое время от оккупанта. Интересно кто? Вряд ли это можно назвать бункером Сталина, но вот для какого-то местного партийного бонзы или высокого военного чина вполне приемлемо. В другом отделении шкафа обнаружились стеклянные емкости с прозрачной жидкостью, закатанные жестяными крышками, как соленья. На дне был рыжеватый осадок. Похоже, это запасы воды. Ниже – полка с керогазом. На таком можно вскипятить чай или разогреть ту же тушенку. А вот и склянка с керосином. Тут же спички, соль. Какая-то посуда. Разглядывать все более детально не давало стремление ознакомиться с более важными моментами, и следующим действием Родина была проверка весьма заинтересовавшей его телефонной связи. Он снял трубку и прислушался. Тишина. Покрутил диск с отверстиями, в которых были не только цифры, но и буквы под ними. Черным по белому фону. Никакого эффекта. Только жужжащий звук диска в гробовой тишине. Положил трубку обратно на торчащие рычаги и, перегнувшись через стол, потянулся к кнопке радио. Крутанул и вздрогнул. В уши, привыкшие лишь к стуку собственных шагов, с шипением ворвался глухой звук. На минуту показалось, что вот сейчас он услышит голос того самого Левитана. Но, прислушавшись, понял: нехитрое приспособление улавливает какую-то современную радиостанцию, поскольку звучала песня в исполнении известного рэпера. Михаил выключил радио, не желая выходить из той атмосферы, в какую сейчас погрузился. У него создавалось впечатление, что он только что воспользовался машиной времени, попав в прошлое семидесятилетней давности. Даже немного дальше проскочил и, откинув край плотной скатерти, стал изучать, куда же идут провода телефонного аппарата и радиотарелки. В стене примерно на уровне его колена обнаружились два отверстия, в которые были вставлены железные трубы небольшого диаметра. В них-то и уходили электропровода. Скорее всего, перед тем как вывести тут стены, проложили длинные трубы, ведущие наверх, с пропущенными в них шнурами. Просто полет инженерной мысли! Но совсем непонятно, почему в данном помещении не так холодно? Навскидку градусов пятнадцать плюсом. Обычно в таких глубоких колодцах температура будет не выше четырех-шести. Может, тут и отопление имеется?

Родин обошел всю комнату, но ничего такого не заметил. Только вот бросился в глаза небольшой портрет Ленина. Какая-то дешевая мазня. Даже не особо похож. Он висел над железной кроватью и как будто наблюдал за действиями Михаила своим прищуренным взглядом.

«Господи, они даже тут не могли расстаться со своим кумиром!» – усмехнулся про себя Родин, представив, как бережно завернутого в какую-нибудь бумагу или тряпицу сюда спускали первого вождя российского пролетариата. И не лень же было!

Все тут вызывало ужасный интерес, будоража воображение, и требовало детального и неспешного изучения, потому Родин и не сразу заметил, что стал чувствовать некоторую дурноту. Дышать становилось все тяжелее. Скорее всего, некогда на «отлично» функционирующая вентиляция со временем могла засориться. Вероятно, забилась почти вековой пылью или, может быть, элементарно крысиными или голубиными трупами, нередко попадающими в такие коммуникации. Как ни прискорбно, но надо отсюда двигать. Иначе не останется сил на подъем. А подъем – не спуск. Попробуй-ка взобраться по простой пожарной лестнице на пятиэтажный дом. То-то.

Выключив свет в бункере и освещая теперь себе дорогу лишь карманным фонариком, Михаил начал подниматься. Примерно на середине пути он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Сердце бешено колотилось о ребра, просясь наружу, в глазах мелькали светящиеся точки, напоминающие звездопад, по спине и лицу сползал липкий пот, в ушах тонко звенело, и стало казаться, что находишься не под землей, а в пучине глубокого темного водоема в водолазном костюме с закончившимся в его баллонах кислородом. Хотелось вырваться отсюда как можно скорее, одним рывком, но тело стало безвольным и не слушалось. Едва передвигая ватными руками и ногами, Михаил смотрел вверх на светлеющий там прямоугольник, заставляя себя не остановиться и выжить. Через некоторое время у него, похоже, начались галлюцинации. Ему мерещилось, что повсюду вокруг него вьются мелкие темные птицы, стараясь сбросить его с лестницы. Он даже стал отмахиваться рукой, еще больше рискуя сорваться. Так и есть! Нога соскользнула с перекладины, и он, потеряв упор, едва успел вцепиться в боковую стойку. Но рука была потной, и ладонь предательски заскользила по ней…

Похоже, товарищ Тупин поверил докладу Самохваленко о проверке неблагонадежной семьи Сутуловых, тут же нагрузив его другой привычной работой. Пошли обычные чекистские будни. Выявления германских шпионов и контрреволюционеров, аресты, проверки доносов и даже такая мелочь, как уплотнение квартир и оформление бывших хозяев на этап в Сибирь.

Аркадий Самохваленко четко выполнял приказы руководства изо дня в день, зарабатывая себе авторитет. Он из кожи лез вон, чтобы проявить себя с положительной стороны и не вызвать на свой счет никаких подозрений. Недаром говорят: на воре шапка горит, и он, каждый день переступая через порог своей комнаты, под которым хранил вещи, отданные ему наивной Анной, мысленно съеживался от страха, что его уличат в обмане, и порой даже жалел, что их взял. И что это тогда на него нашло? То ли хотел показать ей всю серьезность ситуации, которая, как оказалось, яйца выеденного не стоила, то ли блеснуть своей силой и грозностью, чтоб испугалась и зауважала? Но как бы там ни было, он перестал уважать самого себя. И стал ждать того момента, когда сможет по-настоящему пригодиться Анне или даже спасти ее от неминуемой погибели. Тогда он сможет реабилитировать себя в собственных глазах, помогая ей и рискуя своей шкурой. И, похоже, этот день настал. День, ужаснувший всех честных советских граждан.

Тридцатого августа был убит Урицкий – председатель петроградской Чрезвычайной комиссии. В тот же день было произведено покушение на жизнь самого Владимира Ильича Ленина. И немедленное сообщение из столицы облетело все уголки молодой республики. Буквально все чекисты были поставлены на уши. Вышло срочное постановление Феликса Дзержинского хватать всех без разбора их сословий и регалий, кто мог вызвать хоть какое-то подозрение в диверсиях и подготовках террористических актов, направленных против советской власти. И даже тех, кто не вызывает подозрений. Он обвинял своих подведомственных в том, что они расстреливают и арестовывают слишком вяло и мало, грозясь нерадивых подвергнуть жесткой чистке. Красный террор должен был принять невероятный размах! На месте расстреливать всех, кто хранит любое огнестрельное оружие, кроме, конечно, тех, кто его обязан при себе иметь. Сослать в концентрационные лагеря недобитых буржуев в двадцать четыре часа. Делать поквартирные обходы и днем и ночью, в поисках мало-мальски подозрительных личностей, проверяя прописку и командировочные листы. В общем, никого не впускать, никого не выпускать.