Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника - Луи Жаколио

Однажды утром, когда де Марсэ должен был обедать у д'Альпухары, ею овладело какое-то страшно печальное предчувствие; накануне какие-то подозрительные люди все ходили вокруг ее дома, и ее охватил непонятный ужас при мысли, что де Марсэ не вернется на следующую ночь: этот последний уходил под предлогом путешествия со своей матерью. Хотя она и привыкла к его частым отлучкам, так как молодой человек не думал забывать ради нее ни обязанностей по службе, ни общества, ни своих удовольствий, но все-таки очень хотела, чтобы он не уходил в тот вечер.

Поль отвечал только смехом на эту, как он говорил, нервную впечатлительность; но и он весь день был сумрачен и беспокоен. Ему казалось, что какое-то несчастье, которого он не мог предвидеть, готово обрушиться на него, и вечером, когда он пришел к португальскому посланнику, эти черные мысли еще не совсем покинули его. Однако веселость собеседников и роскошь обеда, а также великолепие вин Бургундии и Рейна, привели его в конце концов в более или менее благодушное настроение.

Его расстроенный вид не ускользнул от его друга, Мануэля де Кастро. Когда гости проходили в курительную комнату, знатный португалец, дружески взяв молодого человека под руку, увлек его в уголок комнаты и спросил с участием:

— Что такое с вами, Поль, было сегодня вечером, когда вы только что приехали? Вы мне показались мрачным и озабоченным!

— Абсолютно ничего, дорогой Мануэль, — отвечал де Марсэ, — или, вернее сказать, почти ничего, пустяки, некоторые затруднения, совершенно не важные, касающиеся моих семейных дел; это совсем не заслуживает вашего внимания!

— Я очень рад, что ошибся, — возразил португалец, бросая на де Марсэ испытующий и пристальный взгляд. — Я думал — что-нибудь более серьезное. Знаете, Поль, если вам когда-нибудь понадобится услуга…

— Спасибо за участие, мой дорогой; я об этом буду вспоминать не затем, чтобы воспользоваться вашим обещанием, а чтобы еще больше любить вас за это!

— Это мы увидим, — пробормотал про себя португалец, и его черные, мрачные, холодные, как сталь, глаза снова остановились на собеседнике; в них видно было скорее выражение непримиримой ненависти, чем испытанной дружбы.

В это время голос графа д'Альпухара, приглашающего своих гостей, положил конец их разговору. Слуги только что установили стол для игры в баккара, и каждого из гостей приглашали, принять в ней участие.

Игра у португальского посланника велась чрезвычайно крупная, и партии, составлявшиеся у него, были известны всему Парижу.

В одну из таких ночей Даминар Конти и турецкий посланник сели вдвоем играть в экарте; ставка равнялась одному миллиону. Турку не повезло, и он проиграл. Но на следующую ночь Халилбею удалось отыграться и даже выиграть, кроме того, пятьсот тысяч франков у своего партнера. В другой раз рассерженный хвастливостью турка Сольн побился об заклад, что тот не примет той партии, которую предложит ему Сольн. Турок, напротив, согласился. Когда противники уже обменялись честным словом, то Сольн предложил ему сыграть партию на жизнь: проигравший должен пустить себе пулю в лоб. Предложение было принято турецким посланником, и два безумца, положив возле себя револьверы, хладнокровно принялись за игру. Однако вмешались присутствующие и прекратили эту безумную партию.

Этих двух примеров достаточно, чтобы показать, до какой степени салон графа д'Альпухары должен был занимать общественное внимание в Париже. Де Марсэ в игре был страшно невоздержан. Сначала ему «не везло», что называется, потом счастье улыбнулось ему, и к трем часам утра он был в выигрыше на двести тысяч франков, проигранных герцогом Даминаром Конти.

Большая часть игроков, не встававших со своих мест с десяти часов вечера, выказывала уже явные признаки усталости. На свое несчастье, де Марсэ предложил герцогу отыграться в экарте, на что последний согласился, по-видимому, почти безучастно, как и всегда, впрочем, в подобных случаях. Это был самый хладнокровный игрок, какого только можно себе представить. Нося одно из самых громких имен во Франции и обладая таким состоянием, которого не могли истощить все его безумства, герцог всегда бывал весел, всегда улыбался и готов был к услугам тех, кто хотел бы выиграть у него сотню тысяч франков. Говорили, что он пользуется десятью миллионами годового дохода, но и эта цифра была ниже действительной. Де Марсэ, чувствовавший себя в ударе, хотел попробовать выиграть у него малую толику, чтобы собрать пятьсот тысяч франков: ему хотелось положить по сто тысяч франков на каждого из своих детей и на имя их матери, чтобы иметь возможность в подходящий момент жениться, не испытывая угрызений совести за то, что оставил их без помощи. Это вовсе не значило, что он собирался их бросить навсегда: де Марсэ вполне мог жениться, не мешая Полю Сегену по-прежнему сохранить за собой свое гнездышко в Палезо. Но тогда, возможно, он не будет в состоянии выделять из своих домашних расходов те двадцать пять тысяч франков, которые ему ежегодно стоило содержание Шарлотты с детьми. А он ни за что на свете не хотел бы в чем-нибудь лишить их тех удобств, к которым приучил сам.

Случай казался ему весьма удобным, чтобы устранить свои опасения за будущее; он чувствовал себя в ударе, как говорят игроки, и решил этим воспользоваться. Глаза Мануэля де Кастро, все время не упускавшего его из виду, радостно блеснули, когда он заметил, что де Марсэ предложил герцогу продолжать игру в экарте; Он незаметно обменялся с герцогом каким-то знаком, значение которого было понятно лишь им двоим. Слуги принесли знаменитый маленький столик, тот самый, на котором началась безумная партия, привлекшая внимание всего Парижа, переменили свечи, положили для каждого игрока карты, — и игра началась.

Ставка была назначена в триста тысяч франков — как раз та сумма, в которой нуждался де Марсэ, — разделенных на две партии. Первая же партия, в сто тысяч франков, была выиграна графом де Марсэ. Надеясь выиграть и вторую, он удвоил ставку и проиграл; это раззадорило его еще больше, он «зарвался», как говорят игроки, и, уже не соображая, продолжал удваивать ставки, а счастье все отворачивалось от него. Еще партия — и он проиграл ровно миллион франков!

— Не хотите ли продолжать? — по-прежнему хладнокровно спросил его счастливый игрок. — Я поверю вам и еще «на запись»!

— Нет, довольно! — отвечал несчастный заместитель прокурора, вставая из-за стола. — К двенадцати часам дня вам будет уплачено, герцог! — И он ушел, шатаясь как пьяный.

Мануэль и Даминар обменялись торжествующим взглядом.

— Один есть! — пробормотал де Кастро.