Сын - Филипп Майер

В ее детстве здесь всегда было шумно и весело, ни минутки тишины и одиночества; только представить, что однажды она будет лежать здесь одна, а в доме пусто и тихо, как на кладбище… Когда она возвращалась из школы, в гостиной или на террасе всегда толпились люди, и она любила вертеться рядом, прислушиваясь к их разговорам. Полковник и его друзья выпивали, смеялись или стреляли по тарелочкам. Здесь бывали серьезные молодые люди, которые пришли записывать воспоминания Полковника, небогатые старики, доживавшие свой век в меблированных комнатах, а еще мужчины, чем-то неуловимо напоминавшие Полковника, тоже миллионеры.

Сюда приезжали репортеры, политики и индейцы, последние обычно большими компаниями, человек по шесть-восемь в одной машине. В присутствии индейцев Полковник становился совсем другим — не устраивал торжественного приема, как для своих белых гостей, а просто сидел, слушал и молча кивал. Ей это не нравилось. И индейцы были какие-то неправильные, одевались вовсе не так, как полагается индейцам, — их запросто можно было принять за простых фермеров или мексиканцев, — и пахло от них странно, и они совсем не замечали ее. Индейцы бродили по всему дому, отец опасался, что они подворовывают по мелочи. Но Полковника, похоже, это совершенно не беспокоило, а с ковбоями индейцы прекрасно ладили. Частенько по утрам, войдя в гостиную, она обнаруживала дюжину стариков, мирно спавших в окружении своих бывших врагов, в комнате обычно стоял крепкий запах пива, виски и недоеденной говяжьей полутуши, забытой в камине.

Этот дом принадлежал Полковнику, и только ему, но сам хозяин ночевал в хакале у подножия холма. Отец жаловался на вечный шум, бесконечный поток гостей, толпы каких-то непонятных личностей в доме, на размеры счетов и разбухший штат домашней прислуги. Полковник не обращал внимания; он считал, что отцу следует заниматься исключительно налоговыми проблемами ранчо и торговать скотом. «За двадцать лет мы не получили ни дайма прибыли от этой тупой скотины» или «Этот человек сесть посрать не может без разрешения правительственного агента».

Полковник выступал за нефть, за то, чтобы Джонас учился в Принстоне, и всегда был на стороне Клинта с Полом, чертовски толковых работников. Но ты, приговаривал он, похлопывая ее по плечу, тебя ждет необыкновенная судьба. Если бы она знала, насколько хрупким окажется этот мир. Глядя снизу на полутемную комнату, она видела, каким дом станет в недалеком уже будущем: рай для сов и летучих мышей, обитель крыс и койотов, а в бывшей гостиной — отпечатки оленьих копыт. Крыша провалится, сквозь половицы прорастет кустарник, и вскоре от роскошного прежде особняка останутся лишь голые каменные стены посреди пустыни.

Кроме Полковника ее воспитанием занималась только бабушка. В самые жаркие дни та любила сидеть в библиотеке, где в тысячный раз перебирала содержимое бесконечных шкатулок, фотографии и ферротипы. Вот это ее первый муж, он скончался, а детей у них так и не было, вот это сестры, они умерли от тифа, а вот дядя Гленн в военной форме. Фотографий Глендейла — который был ранен мексиканцами, но погиб на войне с гансами — было гораздо больше, чем фото матери Джинни. Если бабушке и было известно что-нибудь о женщине, которой Джинни обязана своим появлением на свет, она предпочитала этим не делиться. Это твой прадедушка Корнелиус, самый знаменитый юрист в Далласе, твой прапрадедушка Сайлас Бернс, у которого были самые большие плантации в Техасе, пока янки не увели всех ниггеров. Джинни за всю жизнь видела всего нескольких негров, хотя, говорят, в Восточном Техасе их полно. А эти старики на древних дагерротипах, в забавных воротничках, с нафабренными усами, застегнутые на все пуговицы, они выглядели так, словно кол проглотили. Плевать, что там твердит бабушка. У нее нет ничего общего с ними и никогда не будет, это чужие люди.

Приглашения на балы, визитные карточки, безвкусные брошки. Дешевые побрякушки для маленьких девочек. Обручальное кольцо от первого мужа, который умер еще до ее встречи с Питером МакКалллоу. Тем самым дедушкой Джинни, который Великое Разочарование.

Они с бабушкой иногда выезжали верхом; слуга седлал лошадь дамским седлом, единственным на весь округ Диммит. Наездницей бабушка была прекрасной, несмотря на жутко неудобное снаряжение, и вечно бранила Джинни, что та ездит без седла и лазает по заборам. Ты еще пожалеешь, что вытворяла всякие глупости. Какие именно глупости, впрочем, не уточняла, а если Джинни засыпала во время очередной заунывной истории о бабушкином детстве, будила ее очень болезненным щипком.

Бабушке, как и остальным взрослым, похоже, нравилось быть занудой; она говорила и говорила, и Джинни уже хотелось, чтобы она умерла вместо очередного персонажа бесконечных семейных историй, каждый из которых был умнее, красивее, добродетельнее и остроумнее всех на свете. Вот Полковник, должно быть, позабыл все скучные истории, если вообще знал их когда-то. Он никогда не повторялся. Показывал, где найти гнездо ястреба или пару оленей-самцов, которые погибли, сцепившись рогами, или окаменевший доисторический листик, или древние кости, или настоящие кремни. Они завели специальную коробочку, куда складывали ценности, найденные во время совместных прогулок, — черепа маленьких мышат, белок, енотов и разных других зверьков.

Когда в доме не было гостей, Полковник сидел на террасе, мастерил наконечники для стрел или вырезал из дерева. Однажды, в задумчивости превратив деревяшку в кучку опилок, он обратился к ней:

— Знаешь, не будь я так стар, мы бы занялись аэропланами. Можно было бы строить их здесь и продавать правительству, и они садились бы на поле, что неподалеку от Сандерсона.

Он пытался научить ее делать наконечники для стрел, но ничего не вышло. Она порезала ладонь острым кремнем; сначала удивилась, что простой камень может так глубоко разрезать тело, потом глаз не могла отвести от струйки собственной крови, потом ее затошнило. Полковник вышел из своего привычного транса, отвел ее в кухню, перевязал рану, и они вернулись на террасу.

— Думаю, тебе сейчас не помешает выпивка, — подмигнул он. Подошел к буфету и смешал ей джулеп, но без виски. А потом, вопреки запретам ее отца, позволил отхлебнуть прямо из ледяного серебряного шейкера.

Это был их маленький заговор против всего, что считалось правильным и добропорядочным. Она была абсолютно счастлива и мгновенно забыла про боль в порезанной ладошке.

— Это все глупости, — Полковник отобрал наконечник, который Джинни начала было затачивать. — Хотя если сумеешь сделать нож, все остальное получится запросто. Когда-нибудь я соберу все наконечники, что смастерил, и разбросаю их вокруг ранчо. Может, через тысячу лет историки отыщут их и наплетут всяких небылиц. — Он вскинул голову. — Дрозд полетел.

Она пристально всматривалась вдаль, но так ничего и не разглядела. Несмотря на раннюю весну, солнце светило вовсю; трава все еще свежа, а молодые дубы окутаны легкой зеленоватой дымкой.

— Говорят, немец по имени Герц, — задумчиво проговорил Полковник, — назвал своим именем, кроме всего прочего, способ раскалывать кремни. Хотя, конечно, изобрел этот способ не он. Человек, который это придумал, умер два миллиона лет назад. Примерно столько времени люди раскалывают камни, чтобы мастерить свои орудия. — Показывая осколок кремня, он сказал: — Запомни, это все ничего не стоит, пока ты не дашь ему своего имени.

Двенадцать

Дневники Питера Маккаллоу

16 августа 1915 года

Едва стемнело, поднялась пальба. Ближе к полуночи толпа мужчин появилась у ворот — размахивая факелами, они орали и требовали выдать мексиканцев.

Некоторое время они топтались на дороге — человек пятьдесят точно, не меньше, так запросто границы владений МакКаллоу не нарушить, — но потом один все же решился вскарабкаться на ворота. Тут мы дали первый залп поверх голов. Чарлз нашел отличное применение своему автоматическому ремингтону, выпустив полтора десятка очередей, — толпа дрогнула и обратилась в бегство. Нам пришлось довольно долго гасить костерки, вспыхнувшие там, где они побросали факелы.

Позже подъехали Нил Гилберт и с ним еще двое из Лиги Закона и Порядка, умоляли выгнать мексиканцев, пока город не сожгли.

— Так идите и перестреляйте ублюдков, которые жгут ваш город, — заорал Чарлз. — Оружия-то у вас хватает.

— Сколько у вас людей, Питер?

— Достаточно. Мексиканцев я тоже вооружил, — вообще-то это неправда.

— Для вас это добром не кончится.

Консуэла и Салливан всю ночь простояли у плиты, наготовили горы говядины и кабрито[53]. К утру половина семейств попросила позволения остаться на ранчо, пока в городе не станет безопасно. Другая половина, снабженная запасами провианта и воды, двинулась через наши пастбища в сторону реки и мексиканской границы. Они рисковали оказаться в зоне военных действий, но это лучше, чем дожидаться побоища здесь.