Шпион по найму - Валериан Скворцов

Притчу рассказывал покойный папа. Советовал приберечь в памяти на случай, как говорил он, если доведется оказаться среди родимых осин. Не знаю, помнил ли он, что Иуда повесился именно на осине. В любом случае, осины в России, и не только они, родными не показались. Я стал крысой, которая забыла, из какой норы вылезли предки. Не помнила этого и Марина, так что и малейшей основы — вроде, скажем, землячества — для того, чтобы ей верить, у меня никогда не было…

Потягивая глинтвейн, оказавшийся необыкновенно вкусным, я боковым зрением приметил, как напряженно натянут ремешок махровой лимонной сумочки через плечо полноватой девицы с лимонной же пластиковой заколкой в волосах. Такого же лимонного цвета нитяные перчатки высовывали растрепанные пальцы из-за борта черной куртки с молнией, куда они были небрежно заткнуты. Пушка в ридикюле?

Девица спросила горячего шоколада.

Я бы завершил эту часть рассказа несомненно талантливо: «И снова меня спасла наблюдательность. Как обычно, я первым выхватил оружие».

Невразумительные предощущения могли завести далеко. Неужели я трусил?

Террористка достала из лимонной сумочки термос и, погрев о высокую фарфоровую чашку ладони, слила в него исходивший паром шоколад.

Скелет Велле, едва я вошел в лавку, снизошел до выхода из-за прилавка и рукопожатия. В салоне за ширмой Ефим Шлайн, распластавшись на диване, по-гусиному вытягивал шею, исхитряясь в полулежачем положении отпивать из большой чашки куриный, судя по запаху, бульон.

— А-а-а, — сказал Ефим, шмыгая носом и всесторонне рассматривая пирожок с печенкой, который держал в замасленных пальцах.

— Деньги принес? — спросил я.

Марика едва ли не швырком поставила передо мной такую же чашку. На ней под мрачноватой обезьянкой по-английски значилось: «Не трогайте меня, я переживаю кризис».

— Спасибо, — сказал я Марике. — Я позавтракал. Я бы не отказался от чашки настоящего кофе.

Хромоножка вышла менять угощение.

Я отметил для себя, что картонные коробки с рисунком черепахи на торцах, обмотанные синей клейкой лентой, исчезли из салона. Тени наружных решеток при свете дня четко вырисовывались на окнах за легкими вертикальными жалюзи. Переносную телефонную трубку заменил полноценный аппарат с факсом и автоответчиком.

— Обстановка совершенно усложнилась, — сказал Ефим.

— Это мы проходили вчера, — ответил я. — Деньги с тобой?

— Здесь. Но нужны гарантии, что они…

— Дубровин одалживает под проценты, значит? Контора разоряется дальше?

— Не ерничай. Деньги непосредственно от меня…

— Давай тогда…

— О господи, — сказал Ефим и вздохнул. — Я не удивлюсь, если однажды на мой стол ляжет милицейский протокол о том, что ты вырвал последний кусок хлеба из дрожащих рук молившей о пощаде многодетной вдовы!

— Не очень-то ты похож на такую вдову, — сказал я. — А Дубровин, что же, действует оперативно сам по себе?

Ефим Шлайн опять вздохнул, покрутил чашкой, взбалтывая бульон, и допил его. В пирожке он выел только печенку, а остатки аккуратно, словно про запас, отложил на блюдечко, при этом обскоблив о края пальцы.

— У меня собственное хозяйство, в том числе и свой информационный источник в здешней спецслужбе. Нечто любопытное появилось и в печати.

— Когда ты настропалился читать по-эстонски, Ефим?

— Отец и дочь Велле…

Дочь Велле поставила передо мной чашку — подумать только! — капуччино. Меня все-таки держали если не за офицера, то за джентльмена.

— Марика, — сказал я. — Вы великолепны!

— Это не я, — сказала она мрачно. — Папа варит.

Ефим подождал, пока Марика выйдет.

— Полиция задержала в доках, по гостиницам и притонам полтора десятка подозрительных всякого обличья. Печать подает событие как рутинную операцию по профилактике правонарушений… Некая личность, назвавшаяся Чико Тургеневым, по паспорту Вагаршак Овсепян, с группой из четырех человек попала под проверку ночью в гостинице «Палас». Группа имеет хорошие документы. Источник сообщил, что классика русской литературы и его почитателей все же внесли в список подозрительных. Орава раскатывала по городу на «Мерседесе» с калининградским номером. Полиция подозревает, что машина в угоне. Утром запросили ориентировку у рижского и варшавского представительств Интерпола.

— Вот и прекрасно. По местному закону без предъявления обвинения можно задерживать на сорок восемь часов, — сказал я. — Пусть пригласят Чико со товарищи за решетку на те дни, которые известная нам личность проведет в здешних краях. Генерал Бахметьев уезжает, и следом Чико выметается с казенных нар на все четыре…

Ефим Шлайн вскочил и побежал по комнате.

— А если это не основная, а подставная бригада для отвода глаз? И можем ли мы посчитать твою идентификацию Чико стопроцентной? Не получится ли, что, оказавшись в каталажке, твой Тургенев именно оттуда сделает свое гнусное дело с помощью других людей и полиция же обеспечит ему и защиту от нас, и алиби? А ты, Бэзил, напрасно получишь денежки.

— Обрати внимание, ты попрекаешь меня куском не выданного ещё хлеба, сказал я.

Ефим, не умеряя скорости, выбежал за стеклянную дверь к вешалке и вернулся со своим дешевым пальто свиной кожи. Пакет, выуженный из клеенчатого мешка, изображавшего внутренний карман, выглядел подозрительно тонким.

Ефим перехватил мой взгляд.

— Полностью. Эквивалент пяти тысяч долларов в немецких марках крупными купюрами, — сказал он. — Хотя я и вправе отказать тебе в выплате. Это мой источник назвал гостиницу, где Чико устроил логово. Поезжай и любуйся на него на свои, а не на народные!

Я вскрыл пакет и пересчитал деньги. Тщательно и демонстративно, для Шлайна.

— Поеду и полюбуюсь. И ты сам понимаешь, в другом месте. Гостиница «Палас» — промежуточное лежбище… Не из её вестибюля Чико отправится послезавтра убивать Бахметьева. Я могу отсюда позвонить своему источнику? спросил я.

— Это сделает Марика… Марика! Марика!

Он хотел узнать номер абонента.

Ефим и Марика светились от удовольствия взаимного общения. Глядя на парочку, невольно думалось, что они не просто переспали, а пребывают в медовом месяце. Как они поступали с протезами Марики в постели, хотелось бы мне знать?

На курорте в Паттайе, близ Бангкока, двое одноногих, обнявшись, гоняли на одной паре водных лыж. Парочка обедала в пивном ресторане «Слон-Блондин» и раздражающе хохотала… Одноногие перестали быть двуногими после того, как попались на мину-ловушку в бронированном предбаннике сейфовой комнаты алмазной гранильни на бангкокской Силом-роуд. Отбывать срок они начинали в госпитале самой вместительной в мире таиландской тюрьмы Бум-Буд, а подлечившись и получив протезы за счет казны, немного насладились свободой под залог. Прокуратура полагала, что с одной конечностью далеко не убежишь, и совершенно напрасно… Когда я выследил их в Новой Зеландии и вытащил оттуда, моя лицензия «практикующего юриста» стала бессрочной. Как и угроза мести. Отчасти последнее и привело меня к Ефиму Шлайну в тогдашнее советское посольство в Бангкоке…

Я вскользь подумал, что не имею никакого представления об интимной стороне существования Ефима Шлайна. Он не вел разговоров о женщинах, шнапсе, охоте или спорте, не играл в шахматы, как большинство его коллег, во всяком случае, со мной. И это мне нравилось. Но чем же заполнялась его личная жизнь?

— Марика, — сказал я, — номер телефона сорок три восемнадцать двадцать. Попросите хозяина, скажите, что вчерашний гость желает придти ещё раз. Что все приготовлено.

Ефим перестал бегать, пока она разговаривала с Гаргантюа Пантагрюэличем. По телефону, номер которого, я уверен, никакого отношения к логову в лохусальском бору не имел.

— А после обеда у вас считается в котором часу? — спросила Марика. Потом она закончила разговор, положила трубку и, повернувшись к Ефиму, сказала: — Господин Шемякин должен вернуться в пансионат. За ним приедут после обеда, около трех…

— Услышал? — спросил Ефим. — Дополнительная экипировка потребуется?

— Хороший вопрос, — сказал я. — Давно ожидаемый.

Ефим улыбнулся Марике.

— Я принесу ещё пирожок, — оповестила она и выплыла из салона.

— Инвентарь следующий, — сказал я. — Бинокль. Фотокамера с телеобъективом, непременно «Яшиха». Снайперка «Галил», израильского производства, с сошками…

— Почему «Галил»?

— Легко достанешь. Сто пятьдесят штук эстонская армия купила в девяносто третьем. Двадцатизарядная. Тяжелый ствол с пламегасителем и телескопические сошки. Плюс две коробки патронов, мне нужны американские «эм-сто-восемнадцать» или бельгийские «эф-эн» с одиннадцатиграммовой пулей…

— Когда?

— К ночи… Еще не все. Мне нужен швейцарский «ЗИГ-Зауэр пи-двести-двадцать-восемь», двойного действия, тринадцатизарядный.