Шпион по найму - Валериан Скворцов

Вельчик первым в России завел снайперку с лазерным прицелом. С ним в группе работали две-три «куклы» — подставники с дешевыми «ижевками» для отвлечения внимания. Маленькая пулька калибра пять и шесть десятых миллиметра влетает в раскрытый рот, к которому подносится кружка бочкового под зонтиком уличного кафе. Что ж, бывает, что у человека, в особенности тучного и озабоченного, лопается в мозгу сосуд, начинается кровотечение. А когда приезжает «скорая», искать по крышам бесполезно. Винтовка с глушителем валяется на чердаке, перчатки рядом. Вельчик уносил только «банан». Прицел укладывался в пластмассовый чехол, искусно выполненный в виде этого овоща. Или фрукта?

Вельчик работал и с коротких дистанций взрывчаткой. В Варшаве — на барахолке перед высотным дворцом культуры, подаренным товарищем Сталиным польскому народу, — поднял в воздух местного авторитета и его грузовичок с товаром. И вопреки незыблемому правилу, предписывающему киллеру немедленное испарение, полдня гнал туфту братве и полиции о том, что и как «видел собственными глазами».

Казик специализировался на гранатометании. Разрывало нескольких, и направленность теракта оставалась невыясненной. Граната выпрыгивала из портфеля на улице, из кастрюли на кухне, из мусорного контейнера или тихонько выкатывалась из-под дивана под ноги нужному человеку.

Профессиональная этика категорически запрещает устранять кого-либо, кроме заказанного, даже если посторонний стал невольным свидетелем. Поэтому Казик считался беспредельщиком и, может быть, уже не существовал, подчищенный своими же…

Чико Тургенев стоял особняком. Он и стрелял, и взрывал, и закалывал, и взялся бы исполнять должность при рычаге гильотины или рубильнике электрического стула, только бы сфотографировали для газеты или показали по телевизору.

Сообщение Ге-Пе походило на правду. Лучшего мясника в России найти не представлялось. На дело, заказанное Ефимом Шлайном, я бы взял такого в компанию. Тургенев тянул на международное качество работы. Его и привозили обычно из-за границы. С некоторых пор, если он и обретался в России, то не восточнее Калининграда. Но зачем ему эти двое, Одинай Махмадов и Вали Вайсиддинов? Ге-Пе вряд ли акцентировал бы на них внимание, если бы эта пара залетных, как и остальные, только играла свиту своего короля Чико.

— Вы осведомленный человек, — сказал Ге-Пе.

Я разочаровывал его. Хитрец почувствовал, что у меня тоже нет сведений на двух, как он их назвал, азериков. Моя «домашняя» подготовка оказалась дешевле, чем его. Лицо толстяка, поскучневшее после прекращения морской битвы, снова оживилось. Он выигрывал. Во-первых, он первым узнал об увеличении тургеневского окружения. И во-вторых, поскольку о цене договорились заранее, всучил мне, выходило теперь, товар пусть с небольшой, но все же тухлятинкой. Сообщение о свите Чико, появившейся в обычном раскладе — два телохранителя, дублер Чико и телохранитель дублера, — было бы полноценной информацией. Пара, примазавшаяся к славной компании, могла стать чем угодно, в том числе и основным блюдом, тогда Чико с оравой отводилась бы роль приправы. Хотя мне трудно было вообразить Тургенева в качестве гарнира. Но, как бы там ни было, исчерпывающей картины я все-таки не купил.

— Может, технари? — предположил я.

— Думаете?

— Классики в ораве не работают, — ответил я скучно.

— Классики, конечно, вечны. Но их ведь, как говорится, хвалят, не читая, — сказал бандитский генерал Ге-Пе, эсквайр и интеллектуал. — Да и где теперь они все, классики?

Армейские фольклорные привычки — как блохи. Они перескакивают с одного офицерского поколения на другое — откуда-то с Крымской войны, описанной Толстым в «Севастопольских рассказах», через все другие походы, на Великую Отечественную, далее — на корейскую, с корейской — на индокитайскую, афганскую, чеченскую и… какая и где состоится следующая? В особенности живуче интимно-публицистическое пение среди своих под гитару. Во Вьетнаме советники распевали примерно то же самое, из чего состоит чеченская лирика офицерских бардов. «По джунглям мы идем тропинкой узкою, с дороги не свернем, мы — парни русские…»

В Легионе песен-слезниц или баллад-самовосхвалений я не слышал. И, насколько мне известно, не распевают таких в американской, британской или какой другой армиях. Околоокопные песни, в которых лесная тропинка выставляется дорогой национального значения, а стакан спирта, банка с тушенкой и половое воздержание — источником вдохновения лирического героя и символом причастности к боевым действиям, могут сопровождать только подневольное войско.

Офицеры, впечатленные шансонами, которые романтизируют плохо оплачиваемую службу, непригодны для индивидуальной оперативной работы. Реакция на стресс у таких людей, отвоевавших в джунглях или горах в условиях душевной зашоренности, проявляется чаще на уровне инстинкта. Они привыкли к алкоголю и табаку, некоторые — к наркотикам. После поступления на частную службу с хорошей оплатой у большинства начинаются путаные отношения с женщинами вне семьи. Подобный стиль жизни недопустим для профессионала, которому предстоит выживать в реальном подполье.

Чико Тургенев был исключением. Он имел афганский опыт. Впрочем, всю его жизнь и образ этой жизни можно считать исключениями. Как и нашу встречу в этой жизни. Не знаю, встретимся ли в другой…

…Весенней ночью 1997 года его вытащили с заднего сиденья «Вольво» шея была обмотана окровавленными полотенцами — и на кожаном пальто пронесли мимо меня через калитку на задворках московской больницы Склифосовского. Я, прижимая одной рукой к груди свернутое одеяло с собственным раненым, другой совал кредитку пьяному привратнику в камуфляжной куртке. Семенящие с телом оттолкнули меня, сбили охранника в грязь и, часто махая далеко отставленными руками, будто выгребали против течения, устремились в приемное отделение.

Охранник, потерявший очки, сел в черной луже и заорал им вслед:

— С животным куда?! Нельзя с животным! Тут для людей…

Он путал с пьяных глаз. С животным приехал я. Приблудившийся к нам обожаемый кот Порфирик-Гарсиа, кастрированный лазером в клинике Хохлачева, вывалился с шестого этажа на цементный козырек над подъездом. Воспользовавшись царившим мраком и дурью привратника, я и влетел в длинный коридор приемного отделения в поисках срочной хирургической помощи для кота.

Раненый лежал на полу. Из-за приоткрытой двери с табличкой «Хирургия» доносился просящий голос:

— Все равно какое имя. Лечи человека! Пока нет паспорта. Потом будет… Хорошо, запиши Тургенев. Имя? Имя — Чико… Без отчества. Пока нет отчества. Потом будет. Лечи, пожалуйста, сразу! За нами не заржавеет…

Я любил учиться языкам. Мне понравилось: «не заржавеет».

На смуглой коже кровь только кажется маслянистой и темной. Поэтому друг Чико напрасно орал, что задета артерия.

— Что с ней? — спросила старуха, рядом с которой я уселся на ободранный диванчик в ожидании благоприятного момента. — Бедная, бедная…

— Это кот, — сказал я. — Упал. Только бы не сломанный позвоночник.

— А мой отравился, — сказала она.

— Кто отравился?

— Внучек. Промывают теперь. Тоже тварь Божия…

— Кто тварь Божия?

— Кот ваш…

— Уносите кошку, немедленно, — сказала подошедшая медсестра. — Совсем охамели…

Я встал. Бумажка, предназначавшаяся привратнику, торчала из нагрудного кармана моего пиджака.

Санитары ловко загрузили Чико в тележку. На рысях покатили в конец коридора к операционной. Двое из свиты побежали рядом.

— Милая, — вступилась старуха. — Пусть себе, разреши подождать, может, доктор согласится.

— Пожалуйста, — сказал я. — Если можно и после всех, конечно. Первая помощь. Только. Посмотреть, что с позвоночником. Потом я отвезу к ветеринару… За мной не заржавеет.

Сестре тоже понравилось выражение.

Деньги она взяла.

— И много ты дал? — спросила старушка.

— Вам спасибо за поддержку, — сказал я, доставая другую купюру. Купите внуку конфет.

— Это что же за деньги такие?

— Возьмите, возьмите, они не русские, но хорошие.

Из операционной вернулся парень, который просил за Чико.

— Через минут сорок, ну час, зашьют, и уедем, ещё ляжку задело, сказал он второй паре свитских, остававшейся в коридоре.

Парень подобрал с пола залитое кровью кожаное пальто, вывернул, проверяя, карманы, скомкал и сунул под диван.

Старушка согнулась посмотреть.

— Выбросили, как думаете? — спросила она у меня.

— Можешь взять, бабуля, — сказал ходатай за Чико. — Кожа отмывается, если сразу и холодной водой…

— Ай, милай!

Я получил обмякшего Порфирика-Гарсиа через час после отъезда кавказской братвы. Позвоночник оказался не поврежденным. К утру ветеринар на улице Россолимо, куда я поехал из «Склифа», ввинтил стальной штырь в раскрошенную кость правой задней лапы.