Веда. Постижение Руси. Начало XXI века - Волхв Саньян

Могу сказать с уверенностью одно, что это какая-то узловая точка, но для чего и откуда — мне это не открыто. Отсюда мне прекрасно было видно, какой ворох работы я еще должен буду здесь в Томских болотах провести. Здесь мне был задан шаблон моей дальнейшей работы. Здесь мне было показано, как строятся структуры света в привязке к опре­деленной местности. И тут я понял, что надо бежать скорее домой, а то если я пропущу день летнего солнцестояния, то спица моей свастики над Томском не состоится. А ребята, я в курсе, они даже не имеют понятия об этой работе. И рухнет солнечная свастика, и рухнет Томск под игом запада ли, вос­тока ли, разницы уже не будет. Пусть все-таки Томск оста­нется русским городом в высшем смысле этого слова. Пусть это будет башня света. Пусть это будет город богов. Ведь мы здесь уже и так немало поработали. И это было отчетли­во видно с гор. И это нельзя оставить. И это нельзя забыть.

А эта часть дневника приведена для сравнения, здесь моё сознание ещё претерпевало сопротивление буйной мо­лодости, здесь материал, который покажет, как сложно развязывать узлы, завязанные по незнанию, да ещё, возможно, и не тобой...

Это период моей службы в рядах постсоветской армии, Российской я бы поосторожничал её называть, именно ту, в которой я оказался.

Поездка на семинар — первая встреча с Алтаем

01.07.1995 г.

Радость и счастье всему живому. Блаженство исполне­ния прекрасной мечты.

Все шло по плану (отпуск в рядах вооруженных сил я невероятным образом выбил в летний месяц, как раз во время учений, в такие дни никого не отпускают в отпуск, но у меня был важный семинар по сталкингу — кастанедов- цы проводили), но с необходимым напряжением, я думаю, сказывалась моя неуверенность, легкая разбросанность, поэтому часть сил уходила на преодоление сопротивления (собственного, внутреннего сопротивления, порождавшего внешние негармоничные каузальные завихрения). Поспе­шив на вокзал, я имел час свободного времени. Тут я и обрел покой: скамейка, зеленые друзья. Ходили вокруг человеки, решали свои проблемы, но глубокая внутренняя тишина, напитанная счастьем исполнения мечтаний, утоляла жаж­ду сердца по бесконечно иному, нежели мир человеческой суеты. Тут и шелест деревьев на ветру, говорящий сразу обо всем, и маленькая пушистая травка, вся горящая желанием поделиться радостью своего роста, и кто-то совсем невиди­мый, но наполняющий всех и даже наталкивающий людей на неожиданные и непонятные действия...

(Во время службы в армии я продолжал заниматься с группой ребят, каждые выходные, не смотря на угрозы мое­го командира, я вырывался в Томск, и проводил семинары.

Поэтому, этот дневник писался как отчёт для ребят о про­деланной работе в отъезде).

Внутри просто все раскрывалось, расправляло крылья, «темное» лишь чуть касалось, как тут же обжигалось о неве­домое, ибо в этот момент все было отдано Ему, всё работало на Него. Это был медленный, извечный переход в фантастиче­ское измерение, где все вокруг тебя в тихом счастливом кру­жении, а ты, словно боишься открыть глаза, и стоишь, замерев сердцем, вслушиваясь в эту прекрасную необыкновенность.

И я встретил в этом поезде Андрюху (светлой души человек, он некоторое время занимался в моей группе и счи­тал меня своим учителем), и он мне рассказал, что он месяц назад видел сон, как мы вместе едем в этом поезде (он во­обще больше похож на инопланетянина, я его встретил 13 лет спустя — он ничуть не изменился, и все время видит подобные мелко-пророческие сны, и потом проживает их наяву). Стучащему, да откроется, мечтающему прекрасное — да сбудется!

02.07.1995 г. (г. Бийск, вокзал)

Утром прибыл, не имея однозначного намерения по поводу куда податься, просто я имел с собой адрес одно­го студенческого закадычного друга, который был душой всех наших компаний и страшный гулена, он был первый, кто вступил в мой «ку-клукс-клан», а потому — брат. Да и сам адрес был типа — на деревню к дедушке, поехал искать, пошатался, и, в конце концов, нашел. Дома никого не ока­залось, поехал на реку купаться и загорать — сгорел. Вер­нулся, опять никого. Но бабушки на скамеечке сообщили, что он здесь — где-то здесь. Меня охватило чистое светлое чувство — Шура, брат. Он меня радует просто тем, что он есть. Поехал опять купаться и сгорел вконец. Всё как-то в ощущении ожидания, неясно, нелепо, в какой-то момент произошел срыв, что-то как-то не гладко пошло, утерял я свою нить, просто засуетился, да и деваться было некуда, жара вышибала из сознания. Вечером уже подхожу весь в трепетном волнении к двери его квартиры, звоню, сколько лет и зим уже прошло с тех пор как мы расстались, откры­вает Сам. Его лик — скорее репа — вылитый бабай, он и так-то на русского не походил, коренной житель Таджики­стана, а тут полный стал как жирный бай, а там за ним его жена Иринка, детишки. Семейная, и я б сказал, всеобщая радость, и между нами нечто глубинное древнее всплывает, мы это чувствуем и оставляем на потом, настоящая мужская дружба времен развитого социализма со всеми признаками коммунистического реализма, все это отголоски некогда су­ществовавшего понятия братства. Официальная часть при­ёма заканчивается, мы не хотим терять зря время на пустую театрализацию встречи, мы уверенно двигаемся к заглав­ному действию — едем к Шурику на хату. Там потихоньку начинается настоящий праздник, на столе появляется празд­ничная пища и пузырь за пузырем, глубина раскрывается. Шура как всегда, само действие, в разгар ночи по старинке тянет меня на подвиги, без подвигов у него никак — водка на ветер. В 2 ночи пешим по лешему добираемся до какой-то общаги (в этой общаге две молодых женщины ждут своих мужей — афганцев, Шура мне предлагает их по очереди). Не очень мне все это приятно, хоть все это и есть продолже­ние единого и нечленимого действия, в ходе которого при­дется пройти еще не одну общагу и насмотреться невесть на что, весь этот шум, разброс чувств, выброс массы энергий на то, чтобы все это закончилось чем-то хорошим, но во всем этом скользит тонкий юмор, конечно, я уже далек от той жизни и тех понятий, что в студенческой жизни было свято, но Шура буквально трясет стариной — мы залазим по стенке в очередную женскую общагу, будим невинных людей и т.д. Можно сказать радость на грани непонятого, неведомое воплощается. В четыре утра чувствую, что заряд позитивной энергии заканчивается, тащу Шуру домой. Пы­таемся уложиться спать, Шура, обезумев от водки, смотрит в мои ясные глаза, снова непонятные требования, уговоры, ведь для него все только начиналось. Я ему уже устал объ­яснять, что в 9 утра я должен быть на автовокзале и встре­тится со своей группой сталкеров. Я уже и так сильно сдал, было ради чего, такой уж он, нерадивый брат мой по сердцу. Деградирует, жаль, вот и я ему уступил вопреки всем пра­вилам. Потом у Шуры начался припадок бешенства, он мне спать не давал, вскакивал, срывал одеяло, спрашивал, что я тут делаю, но, видя мои ясные глаза, и слушая мои четкие ответы, он утомился и угомонился, я взял в руки часы и, же­лая сильно проснуться в 7 утра, ушел в глубокий-глубокий сон, какой только может случиться у напившегося человека, но моя установка сработала не на мне, а на Шуре. Надо же, Шура как солдат в 9:30 мне громко отрапортовал прямо из своей люльки: «Начальник, ты опоздал!» («Начальник» — это мое студенческое прозвище, кстати, Шура, по-моему, его мне и прикрепил на всю студенческую жизнь). Я как Виннету сын Винчичуна из положения лежа без лишних движений оказался на ногах и сразу в штанах, и с пакетом в руках (вчера Шура мечтал меня проводить, но, глядя на мой прыжок, он с бодуна сказал, что ему за мной не угнаться). Еще Шура успел крикнуть: «Может, останешься». Но я был никакой, и в страшном волнении, а вдруг учителя уеха­ли, а если нет, то, как я пред ними, вот такой, предстану? Но тут закон аналогии сработал четко, как внизу — так и вверху, или подобное притягивается к подобному, какой я был в данный момент, таковы и были учителя, только я по­том протрезвел, а они, похоже, такими были по жизни. Бе­жал я на автовокзал как сумасшедший, пару раз на грубость нарвался пока бежал, стал бегать по автовокзалу, искать людей с красными кружочками (это был опознавательный знак участников семинара), таких нигде не было, я впал в панику, побежал по второму кругу, смотрю, люди с рюкза­ками, добрые такие люди. А с ними дивчина симпатичная, я, конечно, с бодуна серьёзно отфильтровываю все произ­носимое мной. За билет случайно переплачиваю 14 тысяч рублей, какая-то женщина из нашей группы идет за меня разбираться с кассиром, у неё ничего не получается, мне уже все равно, я, главное, нашел свою группу и был уже блажен. Побёг на речку грехи с себя смывать, до автобуса время по­зволяло. Погрузил свое тело в холодные воды Бии, или Ка­тунь ли то была, в общем, вода была ледяная, и держал в ней свое тело до полного просветления, затем набрал фруктов на обратном пути, сам причастился и девчушку симпатичную угостил, с барского стола и тетке рядом сидящей досталось. Моё нутро и нутро девочки поняли друг друга, причем моё нутро совсем не советуясь со мной, а она, видать, со своим нутром в ладах. По ходу дела присмотрелся к составу груп­пы, с которой мне предстояло провести неделю, одни девоч­ки, да женщины, а вот и мужичек: «здорово» — «здоров», «пошли» — «пойдем». Слонялись с ним по базарам, туа­летам, в общем бытовые вопросы решали перед отъездом, все как-то кувырком, вверх тормашками, везде не успеваю, суечусь, чуть не опаздываем на автобус. В автобусе агрес­сивные алтайцы. Мой сосед по сидению рассказывал про местное население не в радужных тонах, и как-то прямо на­зывал все своими именами, за что рядом сидящие алтайцы обещали ему вырезать язык, но мой сосед был чистый ариец с характером нордическим, он не обращал на них особого внимания, а меня все это с непривычки как-то напрягало.