Закон Уоффлинга (СИ) - "Saitan"

Том почувствовал, что смог его успокоить, и это принесло умиротворение в его душу. И то, что внутренний голос материл его на все лады, укоряя за то, что раскрыл такую важную тайну глупому мальчишке, его совсем не трогало.

Он прогнал кошмар Гарри, как Гарри прогнал его собственный. Сердце Гарри, колотящееся рядом с ребрами Тома, постепенно успокаивалось, замедлялось, возвращаясь к норме, и это было из-за него.

— Я начал учиться на втором курсе, когда прочитал про анимагов. А в конце четвёртого уже мог превращаться. Эту тайну не знает никто, ни одна живая душа, кроме тебя.

— Я не предам твое доверие, никто не узнает от меня, — решительно пообещал Гарри.— Мой отец с друзьями тоже были незарегистрированными анимагами в школе. Зарегистрировались только когда устроились в аврорат работать. Папа сначала вообще не хотел, но мама настояла. Хорош аврор, который сам нарушает закон.

Том почувствовал улыбку в его голосе.

— Ты скучаешь по нему? И по матери?

Гарри странно замер, напрягшись всем телом.

— Нет, — тихо выдохнул он после продолжительного молчания, когда Том уже перестал надеяться услышать ответ. — Не скучаю. Я знаю, что это плохо, но… Меня бросает в дрожь от одной только мысли о возвращении домой. Всё там меня угнетает: стены, мебель, даже воздух. И родители, — он говорил все поспешнее, словно старался выговориться до того, как передумает. — Мама совсем обезумела. Она контролирует каждый мой шаг, она постоянно где-то рядом, и это меня убивает. А отец сбегает в командировки, и иногда я вижу в его взгляде такое… Как будто он мечтает избавиться от нас. Они постоянно ругаются из-за меня, и я ничего не могу с этим сделать. Я иногда думаю, что им было бы лучше, если бы я тогда действительно умер. Они бы смирились и жили дальше. А так, как сейчас — это просто агония. Для всех нас. Поэтому я не скучаю.

Том чуть не задохнулся от переполнивших его эмоций. Мерлин, он и подумать не мог, что Гарри чувствовал всё это время… И Том первый человек, который вообще это слышит.

— Как же она отпустила тебя в школу? — спросил он, просто не зная, что ещё ему сказать. Том не умел утешать.

— Я пригрозил ей покончить с собой, — Гарри все ещё говорил куда-то в шею Тома, не поднимая глаз. — Я уже пытался это сделать, когда мне было четырнадцать. Наверное, это был стихийный выброс, или что-то в этом роде, но я очень сильно захотел умереть, и кровать загорелась. Родители ругались внизу, они ничего не услышали, и я был так счастлив. Дым наполнял комнату, глаза щипало, огонь охватил одеяло и подбирался к лицу, и на секунду я поверил, что освобождение близко! А потом они учуяли дым и спасли меня.

— Мерлин… — Том судорожно вздохнул и обнял его крепче, словно желая убедить себя, что он тут, он живой.

— Я напомнил ей о том случае. Я сказал, что либо я буду жить так, как хочу, либо вообще никак. Потому что это медленная пытка, это просто бесчеловечно, держать меня дома на цепи как больного пса. Она разозлилась и обиделась, конечно. Даже не представляю, что она сделает, когда я скажу ей, что больше никогда не переступлю порог нашего дома. Поживу следующее лето у Северуса. Или у Сириуса.

Слышать это было больно. Том прекрасно понимал Гарри. Когда место, которое должно было быть домом, крепостью, наполненной радостными воспоминаниями, становится тюрьмой. Он точно так же испытывал муки, когда думал, что летом ему придётся вернуться в приют. Каждый кирпичик в этом месте был ему ненавистен, каждая дверь таила за собой кошмарные воспоминания.

— Этим летом я тоже не вернусь в приют, — выдавил он хрипло. — Мне исполнится семнадцать через пару месяцев, я стану совершеннолетним.

— Ты живёшь в приюте? — Гарри наконец оторвался от его шеи и посмотрел прямо в глаза.

— Да. Мать умерла сразу после родов, отца я никогда не знал. Так что я вырос в маггловском приюте и до одиннадцати лет не знал ничего о волшебстве. Никто в школе об этом не знает.

«Слишком много тайн за одну ночь», — начал паниковать внутренний голос.

— И не узнает, — в глазах Гарри ему почудилось что-то жадное, голодное. Он смотрел так, будто Том был самым вкусным десертом. — Я умею хранить тайны, поверь. И я хочу узнать о тебе больше.

Тома пробрало до самых костей. Воздух между ними словно звенел и искрился, что-то происходило, что-то важное и непонятное.

Но Гарри закрыл глаза и улёгся головой на его плечо, и все прошло.

«Морганьи сиськи, это что сейчас было? — неуверенно поинтересовался внутренний голос. — Он смотрел так, будто хотел забраться тебе под кожу!»

Тому понравилось это выражение — забраться под кожу. Именно это он и чувствовал сейчас во всей красе: хотелось узнать о тайнах Гарри, о его мыслях, о его ощущениях. Как он жил и о чём думал, когда горел. И каково было ощутить приближение смерти. Но взамен он и сам должен был дать Гарри что-то стоящее.

— Помнишь я рассказывал про сон, в котором меня заперли в кладовке хулиганы? — начал рассказывать Том. — Так вот это был не сон. Это был худший из худших дней моей жизни.

Утром Том проснулся от того, что ему было очень хорошо. Он медленно выплывал из сна, чувствуя приятное трение члена обо что-то мягкое и горячее. Руки сами собой скользили по чужому телу, оглаживали нежную кожу живота и груди, но что-то было не так. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что. У его прекрасной незнакомки не было груди, зато присутствовала очень яркая деталь мужской анатомии.

Том в шоке распахнул глаза и прикусил губу, чтобы не заорать в голос. Он с болезненной ясностью осознал, что лежит в своей кровати, опять обнимая Гарри со спины, и трётся членом о его задницу, попутно оглаживая его худые бёдра, живот и грудь.

Аккуратно, чтобы не разбудить, он отодвинулся от него, молясь про себя, чтобы Гарри ничего не почувствовал.

Он урод, полный, аморальный, ужасный урод. И не потому, что во сне перепутал Гарри с девушкой, а потому, что после осознания этого член встал ещё сильнее, и ему захотелось сжать задницу Гарри двумя руками, чтобы было удобнее тереться об него. Хотелось скользнуть рукой вниз, под резинку белья, и вновь ощутить мягкие паховые волоски, хотелось обхватить ладонью чужой член и заставить его потвердеть, почувствовать эту горячую твердость, хотелось прихватить зубами шею, чтобы остался четкий след, притянуть Гарри ближе, приспустить его белье и провести между соблазнительных половинок, а затем…

«Прекрати!»

Тому пришлось сжать член у основания, чтобы избавиться от желания кончить немедленно. От этого действия стало так тошно и противно, что живот скрутило спазмом. Гарри заёрзал рядом, разбуженный его вознёй, и Том бросился в ванную.

Сквозь стыд и ужас проступало нестерпимое желание прикоснуться к себе. Том стиснул зубы, врубил ледяную воду в душе и залез под тугие струи, шипя и дергаясь.

Это ненормально. Гарри — парень, к тому же из категории «взрослый ребёнок». Нельзя так о нём думать, нельзя мечтать. Вчера ночью они говорили о многом — о своих страхах и мечтах, о боли, о смерти. Том впервые так открылся перед кем-то, и сейчас, стараясь избавиться от возбуждения, вызванного Гарри, он испытывал такое сильное отвращение к себе, словно подвел его, разрушил что-то очень хрупкое между ними.

У Тома имелся опыт с девушками. Он не спал со своими статусными подружками, но остальные представительницы женского пола из незнатных семей готовы были душу продать ради пары поцелуев с ним. Тому претил обмен разными телесными жидкостями, но иногда он позволял себе поразвлечься с очередной влюблённой дурочкой, чтобы избавиться от напряжения, когда возникала острая необходимость. Он всё же был подростком и знал, что длительное воздержание ни к чему хорошему не приведет. Но он искренне не понимал, отчего все теряют голову из-за секса. Ничего такого: пару движений и облегчение. Это совершенно не стоило усилий, которые прилагали парни, чтобы добиться расположения понравившейся девушки. Намного проще и безопаснее было справляться своими силами.