Елтышевы - Роман Сенчин

После этих наставлений ложилась на свою кровать и лежала сутками, мешая Валентине готовить еду, мыть посуду, Николаю Михайловичу – просто быть на кухне. При лежащем человеке постоянно, как связанный. Ее лежание выдавливало Елтышева или во двор, или в соседнюю комнату.

Но, полежав и, видимо, не дождавшись смерти, старуха поднималась, снова собиралась к своим Георгивне и Нине Семеновой, потом снова перебирала вещи в комоде, рвала нервы Валентине шепотом.

Николая Михайловича бесили эти ее попытки умереть – она будто играла в изматывающую не ее саму, а окружающих игру. Или, скорее, не играла ни во что, а просто мучила их, в общем-то, ни с того, ни с сего к ней вселившихся, стеснивших, раздражающих, на год вогнавших ее в угол между буфетом и печкой. Вот не выдержала и – начала…

– Ох, да когда же… – в который раз поднималась с кровати, потирала отлежалые локти, бока. – Прогулы на том свете ставить устали, а я все тут…

– Да прекратите вы, теть Тань, в конце концов! – перебивала Валентина. – Что у вас болит? Скажите, я съезжу лекарств куплю. Фельдшершу вызвать? Ну вот, ничего не болит – осень это, и все. Всем плохо… У вас вот правнук родился, Родион. Имя красивое, да? Скоро сюда принесем, увидите его, еще понянчите.

– Ох, ох, – старуха отмахивалась и брела к порогу, совала ноги в большие раздавленные валенки, натягивала ватник. Медленно выходила в сенки, скрипя дверью. С улицы в избу тек едкий, предзимний холод.

Глава пятнадцатая

Да, минул год, как Елтышевы здесь оказались. И изменений в их жизни по сравнению с тем моментом, когда, выгрузив из контейнера вещи, рассовали их под крышами и сели за стол на первый здесь обед, ощутимых не было. Нет, внешне, конечно, случилось немало: Артем женился и даже успел обзавестись ребенком, Николай Михайлович и Валентина Викторовна отошли от шока скоропалительного переезда; началось строительство дома… Но в бытовом плане легче не стало. Или стало? В том, что Артем жил в семье жены, были и плюсы, и минусы. Минусы – не помогал в повседневных делах, появлялся от случая к случаю, из-за чего и новый дом строился медленнее, чем, наверно, могло бы быть. А плюсы… Теперь невозможно было представить, что они все втроем до сих пор спят в одной комнате, где и так не развернуться. Те первые месяцы, конечно, были ужасны… Но и теперь – не лучше все-таки. Нет, не лучше. Крестьянами они так и не стали, и каждый день – как испытание. Еще и тетка чудит, с ума сходит. И сводит…

Опять, как и год назад, снег долго не выпадал. Мороз мучил землю, да так, что трескалась; небо было коричнево-серым, даже в полдень невозможно было понять, где там солнышко. Мертво было, тошно, каждую мелочь приходилось делать с усилием – давило все, будто не на планете Земля они вдруг оказались, а на каком-нибудь фантастическом Плутоне. «У Алексея Толстого такой роман? – пыталась вспомнить Валентина Викторовна свое библиотекарское прошлое. – Или у Уэллса?..»

Николай часто ездил в бор, привозил в багажнике, на крыше и в салоне валежник и сухостой. Когда приходил Артем – пилили их на чурки, потом кололи. Поначалу сыну понравилось колоть дрова, но после того, как угодил себе колуном по ноге, охладел к этому занятию. Дров было уже достаточно, тем более что тетке Татьяне, как труженице тыла, привозили машину угля; Николай же возил и возил, пилил (когда Артема не было, пилил один, ножовкой), колол, укладывал в ровные, аккуратнейшие поленницы. Словно спасался этим от тоски и отчаяния. А тоска крутилась рядом и при первом удобном моменте, стоило задуматься, поддаться воспоминаниям, наваливалась, душила, сосала остатки сил.

И Валентина Викторовна тоже старалась занимать себя чем-нибудь, даже когда дел вроде бы не было. Вышивать пробовала, хотя раньше относилась к этому как к баловству. Сейчас же убедила себя, что вышивать нужно – рубашечки для внука, наволочку, платочки. Но представляла, какими были маленькие Артем с Денисом, какие у них были одежонки, белье, игрушки, и не выдерживала, начинала плакать. Плакала тихо, без рыданий, боясь, что ее состояние передастся мужу. И – что тогда делать? Всем реветь, рвать волосы, в петлю лезть?..

У Дениса за этот год она побывала лишь раз – пропустила свидание, – хоть и сидел он недалеко, меньше суток на поезде. Затянула эта каждодневная борьба с неблагополучными обстоятельствами, свадьба Артема, сбор и торговля ягодой и груздями, ожидание внука, да и собственное самочувствие. Не одними только условиями жизни и сумрачной осенью объяснялась, видимо, странная слабость. Что-то происходило в ее организме – все время хотелось пить, но от воды подташнивало, в горле скреблось и давило, да и весь организм бил тревогу, жаловался, просил помощи… Она боялась признаться себе, что заболела, из-за этой боязни не ехала на обследование. Надеялась – пройдет. Вот встанет однажды утром и ощутит бодрость, и все будет хорошо. И с ней, и с близкими.

Посылали сыну посылки, денежные переводы. На том свидании Денис сказал, что ведет себя нормально, работает, но о досрочном освобождении пусть и не думают – администрация к каждой мелочи придирается, за пустяки в изолятор тащит. К известию об их переезде отнесся, кажется, с пониманием. Сказал: «Не пропадем». Вообще, очень он стал взрослым за последнее время, Денис, надежным таким, как мужчины из юности Валентины Викторовны – многие из которых повоевали. Нынешние квелые парнята, по крайней мере, не шли с Денисом ни в какое сравнение.

Что ж, может быть, действительно он сделает так, что все у них наладится? Вот приедет, оглядится, засучит рукава, отца с Артемом подстегнет… Долго ждать еще, правда, – почти два года. Хотя, что такое два года? Вот год они здесь, и – как месяц. Цепочка одинаково трудных дней. А дальше еще быстрее они побегут.

Поначалу ходили к Тяповым чуть не каждый день. Смотрели на внука, сюсюкали, дарили подарочки. Но по любому поводу возникали споры, начиная с имени (Елтышевы были против имени Родион, а сваты очень хотели именно так назвать – у них, видите ли, это родовое мужское имя); спорили и как пеленать, каким питанием подкармливать, как с запорчиками бороться… Елтышевы постоянно проигрывали: они были гостями, внук жил у родителей Вали, Артем же был кем-то вроде приживала – бесцельно проводил время на кухне (времянка уже промерзла, и «Вихрь» не помогал), иногда выполняя какие-нибудь поручения. То воды принести, то дров, то тазик подать, бутылочку подогреть. Зато Валя с матерью хлопотали над ребенком, как наседки. Елтышевы поглядывали в колыбельку из-за их спин.

И постепенно все меньше возникало охоты у Валентины Викторовны идти на другой край деревни, меньше радости быть рядом с внуком, не имея возможности как следует с ним нянчиться.

…Как ни было грустно видеть черную, без снега, землю, похожие на скелеты деревья, но при снеге стало еще грустнее. Зима навалилась, придавила, постоянно хотелось спать, а сон не шел, да и невозможно было спать по двенадцать часов в сутки. Телевизор рябил, звук уплывал – не отдых от просмотра, а мука. Говорили, что сломался ретранслятор, чинить никто не собирается; на доске возле магазина появилось объявление, что можно заказать спутниковую тарелку, которая ловит семьдесят два канала. Стоимость – три тысячи с небольшим плюс установка и настройка… Елтышевым было не по карману. Деньги таяли. Таяли, как обычно, незаметно, непонятно на что уходили. На младенца, конечно, потратились, еду покупали, бензин, кой-какую одежду в зиму. Но все равно – пересчитывали и удивлялись…

Снег завалил проселки, ведущие в лес, возить дрова стало невозможно. Муж сидел дома, шуршал какими-то старыми газетами, листал книги домашней библиотеки, подолгу курил возле печки. Раза три-четыре в неделю приносил бутылку разбавленного спирта и медленно выпивал ее в одиночестве, а потом перебирался на диван.

Как-то под конец нудного пустого дня Николай, долго ходивший по кухонке туда-сюда, остановился перед лежавшей вторые сутки на кровати теткой.

– Слушайте, – заговорил с досадой и раздражением, но и, как послышалось Валентине Викторовне, с состраданием, – слушайте, давайте я в больницу вас увезу. Чего и нас, и себя изводить? Там полечат, витамины дадут. Решать что-то надо. Сколько можно? Что это за жизнь получается – как с покойником рядом постоянно…

Тетка вроде как попыталась подняться. Повозилась и затихла. Потом слабым голосом ответила:

– Да я рада бы… Не получается только. Я уж тоже…

– Ну вот, в больнице подлечат.

– Коля, потерпи маленько еще. Здесь я отойти хочу. Здесь всю жись прожила, отсюда пускай и вынесут.

Валентина Викторовна слушала из соседней комнаты, не вмешивалась. Только дыхание боязливо задерживала.

– Что ж, – голос мужа, – когда-нибудь всех вынесут. Давайте все ляжем и будем ждать.

Тетка скрипуче, без слез, заплакала:

– Я, что ль, виновата, что не могу? А? Ни жить уже не могу, ни помереть…