И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене - Коллектив авторов

Когда я вернулась в Харьков, прежде всего нашла там общину баптистов и стала посещать её, к великому ужасу моих родителей.

Осенью я держала экзамены в Харьковский строительный техникум, но не поступила. В то время в вузы и техникумы принимали в основном детей рабочих и крестьян, а мой папа был инженером–химиком. Тогда я устроилась на работу чертёжником–копировальщиком, по воскресеньям посещала собрания баптистов. С некоторыми я познакомилась, и они даже собирались крестить меня.

Однажды я наблюдала крещение баптистов. Это был 1927 год. По улицам Харькова к реке шла целая демонстрация. Готовящиеся к крещению и другие члены общины пели духовные песни. К ним присоединилась целая толпа любопытных, и получилось огромное стечение народа. Два пресвитера стояли по пояс в воде. К ним шли гуськом с одной стороны женщины в белых одеждах со скрещёнными на груди руками, с другой стороны мужчины. Пресвитеры погружали их три раза в воду, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. На всех окружающих это произвело очень сильное впечатление.

Дома мне на этот раз от мамы крепко попало. Родители всё больше ополчались на меня. Как‑то я пришла поздно вечером, и они устроили грандиозный скандал. Папа стал срывать все изображения, которые висели над моей кроватью («Мадонна» Каульбаха и «Христос в пустыне» Крамского), швырять мои книги и журналы. Каким‑то чудом уцелело Евангелие, так как я его прятала под матрацем. Мама в исступлении стала меня бить. Кончилось тем, что я убежала из дома и прожила несколько дней у одной сестры–баптистки. На щеке остался шрам, и мне было стыдно ходить на работу. Когда меня спрашивали об этом сослуживцы, я всячески отшучивалась, но все видели моё необычное состояние.

В это время мама написала Верочке письмо, рассказав, что я убежала из дому к баптистам. Верочка сразу же приехала в Харьков, разыскала меня и на другой день увезла в Москву. На работе я взяла расчёт, а с родителями перед отъездом помирилась.

В Москве я устроилась на работу чертёжником–копировальщиком, а затем меня перевели на должность чертёжника-деталировщика, потом я стала чертёжником–конструктором и, наконец, техником–конструктором. Одновременно училась на курсах чертёжников–конструкторов на Сретенке.

К баптистам я ходить перестала. Общину у Петровских ворот закрыли, новую я не стала искать. Что‑то меня от них отдалило. Дни были заполнены работой, учёбой и хозяйством. По воскресеньям на меня нападала какая‑то странная тоска. Душа была голодна.

С1929 года я начала понемногу ходить в церковь. Нравилась мне церковь Троицкая «на листах» на Сретенке, но бывала я и в других церквах. Постепенно стала привыкать к церковнославянскому языку. Начала передо мной раскрываться и красота церковной службы. Некоторые песнопения я выучила наизусть, отдельные возгласы и слова глубоко западали в душу. Первое, что сильно подействовало на меня, был возглас священника: «Слава Тебе, показавшему нам Свет!» Сразу я выучила «Воскресение Христово видевше…», очень полюбила Песнь Богородицы: «Величит душа моя Господа».

С Верочкой мы жили очень дружно. Она познакомила меня со всеми своими подругами. Но никто из них так не привлекал меня к себе, как Тоня. Тоня была девушкой глубоко верующей — и это отражалось во всём её поведении, во всех её словах. Я знала, что у неё был духовный отец–старец. Как‑то я прочитала «Братьев Карамазовых». Эта книга произвела на меня очень сильное впечатление. Всё, что говорилось в ней о старце Зосиме, поразило меня. Достоевский так сказал о старце: «Это человек, который берет вашу душу в свою душу и вашу волю в свою волю». Я остановилась на этих словах и подумала: «Как хорошо было бы мне иметь такого старца!» Алёша Карамазов стал моим любимым литературным героем, а Достоевский — моим любимым писателем.

Читать я любила и читала довольно много. В то время ещё можно было найти книжки духовного содержания у букинистов. Так я купила драму «Царь Иудейский» K. P. (Константин Романов — дядя царя), которую очень полюбила, и некоторые стихи из неё повторяла вместо молитвы (из молитв в то время знала только «Отче наш»). Например, я любила «Молитву учеников Иисусовых»:

Дай мне не быть малодушной,Дай мне смиренной душойБыть неизменно послушнойВоле Твоей пресвятой.Дай мне в часы испытаньяМужества, силы в борьбе!Дай мне в минуту страданьяВерной остаться Тебе.Солнца лучом озарившийСмертные очи мои,Дай мне, людей возлюбивший,Непрестающей любви!..............................Первыми солнца лучамиНочи рассеявший тьму,Чистыми дай нам сердцамиИмени петь Твоему.

Верочке досталась из библиотеки их преподавателя, уехавшего за границу, «Исповедь блаженного Августина».

Это была первая серьёзная духовная книга, которую я прочла. Читала с большим интересом. В подарок от моего двоюродного брата Венички я получила книгу Хитрова «Евстафий Плакида». Это жития святых, изложенные в художественной форме. Брат выменял эту книгу в керосинной лавке на несколько газет; она была предназначена для завёртки мыла. Из всех поэтов я больше всего любила А. К. Толстого. Его поэму «Иоанн Дамаскин» и стихотворение «Грешница» я частично выучила наизусть, как и «Христианку» Надсона. У всех поэтов, во всех произведениях я искала христианские мотивы, близкие моей душе. Я очень любила петь «Ангела» и «В минуту жизни трудную» Лермонтова, а также «Нелюдимо наше море» Языкова.

Знакомых, которые могли бы нам давать духовные книги, у нас тогда не было. Тоня была очень осторожна и боялась нарушить то медленное продвижение по духовному пути, которое у нас только намечалось. В 1925 году она однажды пригласила нас к себе в гости. Жила Тоня за городом (Верочка у неё бывала и раньше). Когда я зашла в комнату, меня поразила обстановка. Все стены были увешаны иконами. Я почувствовала трепет и благоговение, которые бывают, когда заходишь в церковь. О чём мы тогда беседовали, не помню, я почти всё время молчала.

Тоня познакомила нас со своими родными. Когда мы уходили, мать её невестки Валентина (не помню отчества) сказала, указывая на меня: «Тонечка, неужели ты такую хорошую девочку не поведёшь к батюшке, чтобы он её благословил?» Я очень смутилась, Тоня, по–видимому, тоже, и мы, ничего не сказав, ушли. Оказывается, там был о. Серафим.

Несколько лет спустя Тоня попросила у меня фотографию Верочки и мою. Я дала ей фото, где мы обе сидели в лодке, нас снимал фотолюбитель в Быкове в 1920 году. В следующий свой приезд Тоня сказала, что показывала фотографию батюшке, и он сказал: «Они прошли половину пути». — «А какая будет вторая половина, мы не знаем», — добавила от себя Тонечка. Я поняла, что есть человек, который следит за нашим духовным ростом и молится за нас.

До тридцать первого года я работала и училась. В тридцать первом году закончила курсы чертёжников–конструкторов и продолжала работать в проектной конторе «Кожпроект». Когда я получала новое задание — чертёж или какую‑нибудь другую работу, я мысленно испрашивала благословение Божие на эту работу и благодарила Бога, когда кончала работу: никто меня этому не учил, это была у меня внутренняя потребность. Иногда мне очень хотелось помолиться. Тогда я уходила на плоскую крышу нашего учреждения (большой дом у У стьинского моста, который мы сами проектировали) и там находила место, где меня никто не видел. Никто из сотрудников, кроме моих близких подруг Ани и Лины, не догадывался омоем мировоззрении. Только однажды, на Пасху, один из наших инженеров, как бы в шутку, обратился ко мне с праздничным приветствием: «Христос воскрес, Елена Семёновна!» Я ему так ответила: «Воистину воскрес!», что он попятился назад с открытым ртом.

В другой раз я пошла на демонстрацию. Тогда в этом отношении было очень строго: пропускать демонстрацию считалось антисоветским поступком. В тридцатые годы антирелигиозная пропаганда была очень сильна. Во время демонстрации постоянно пели антирелигиозные песни и частушки. Однажды запели одну из таких безбожных песен. Я, конечно, не стала петь. Что у меня было на лице, я не знаю, но одна девушка подошла ко мне и шепнула на ухо: «Я тоже верю в Бога».

Верочка как‑то проводила отпуск со своим отцом в Оптиной пустыни. Много интересного она рассказала о ней, и мне захотелось поехать туда. В тридцать третьем году я купила путёвку в дом отдыха «Оптина пустынь». В моей палате жило восемь женщин. Я была очень переутомлена в это время и старалась ни с кем не сближаться. После завтрака брала свою сумочку с Евангелием и уходила в лес. По дороге мне то и дело попадались полянки, где росла в изобилии земляника. Я собирала её в кулёчек из бересты. Наконец, я нашла живописную полянку среди дремучего леса и решила здесь остановиться и почитать Евангелие. Но земляника мне не давала покоя: отовсюду выглядывали красные ягодки, и мне хотелось их рвать и рвать. Я поняла, что это искушение. Тогда я взяла кулёк и выбросила все собранные мной ягоды. После этого села на пенёк и стала спокойно читать Евангелие. Ягоды больше не привлекали моего внимания.