Ищи врагов среди друзей - Андрей Воронин

Шуруп, заметив его приближение, опустил ноги на пол и наблюдал за ним с выражением насмешливого интереса. Впрочем, Дорогин видел, что интерес этот наигранный: губы у Шурупа слегка подрагивали, и он все время шарил глазами, словно побаиваясь смотреть противнику в лицо.

Дорогин неожиданно изменил решение. Мягко отстранив в сторону потерявшую дар речи от бессильного возмущения тетку, он миновал Шурупа, на лице которого моментально отразилось презрительное недоумение, и обратился к водителю:

– Командир, будь другом, притормози. Что-то меня укачало…

– Жрете всю дорогу, а потом вас блевать тянет, – недовольно пробормотал Кравцов, останавливая автобус.

– Спасибо, командир, – сказал Дорогин, открывая дверь, – выручил. Пойдем, покурим? – предложил он, оборачиваясь к Шурупу.

– Чего? Это ты мне? – Шуруп, казалось, не верил собственным ушам.

– Так ведь это ты без курева загибаешься, – заметил Сергей. – Пошли, я угощаю.

– Слышь, парень, – вмешался в разговор Кравцов, – ты, по-моему, блевануть хотел.

Дорогин не ответил: он был занят. Шуруп попытался уцепиться руками за поручень, отделявший переднее сиденье от выхода, но не успел и, коротко вякнув от неожиданности, лягушкой распластался на пыльной каменистой обочине шоссе, изорвав и перепачкав свой светлый костюм. Сломанная сигарета нелепо и криво торчала у него в зубах. Шуруп выплюнул остаток сигареты вместе с попавшим в рот песком и приподнялся на руках. Оказалось, что это довольно трудно, а в следующее мгновение он снова уткнулся носом в пыль, только теперь разобравшись, что мешает ему подняться на ноги: Дорогин удерживал его в горизонтальном положении, наступив на шею.

– Землю будешь жрать, гад! – прошипел Шуруп, пытаясь встать. – Лучше сам под машину прыгай, тварюга, все равно тебе не жить. Живьем в землю закопаю, сука…

Дорогин спокойно вскрыл купленную утром пачку сигарет, вынул из нее рекламный вкладыш с анекдотом, прочел, хмыкнул и только после этого неторопливо закурил.

– Правда, что ли, поблевать? – задумчиво сказал он, наклоняясь над Шурупом.

Шуруп яростно завозился, но Дорогин сильнее надавил на его шею, и он затих.

– Эй, мужик, ты чего хулиганишь?! – закричал Кравцов, делая попытку выбраться с водительского места.

– А ты сиди, – сказала ему женщина, спорившая с Шурупом, вставая у него на пути. – Тебе какое дело? Ты водитель, а не омоновец.

Кравцов оценил ее габариты и решительный тон и понял, что лучше будет последовать ее совету. Драка между пассажирами – это одно, а вот если водитель ударит пассажирку – это уже совсем другое дело, и Владик за это спустит с виновного семь шкур.

Сидевший в хвосте автобуса Пузырь приподнялся, но сразу же опустился обратно на сиденье. Хозяин категорически запретил им с Шурупом подавать вид, что они знакомы. Это было разумно: если засыплется один, то он, по крайней мере, не потащит за собой второго. А Шуруп вел себя как последний идиот и делал все, чтобы засыпаться и провалить операцию хозяина. Зная своего приятеля, Пузырь мог предположить, что тот выхватит пистолет, как только сможет до него дотянуться.

«Ну вас к черту, – подумал он, непроизвольно принимаясь массировать правую кисть, которая все еще побаливала. – Разбирайтесь сами, а мне в это дело лезть не резон. На месте сочтемся.»

Вот так и вышло, что Шуруп остался с Дорогиным один на один. Когда противник наконец убрал с его шеи пыльную подошву, Шуруп вскочил, словно подброшенный пружиной, и сразу же на всякий случай отпрыгнул в сторону, замерев в напряженной позе и сверля Дорогина полным ненависти взглядом. Он продырявил бы этого фраера, не задумавшись ни на секунду, если бы не строжайший приказ Владика вести себя тихо и ни во что не влезать. В груди у Шурупа клокотала злоба. Он знал, что этот инцидент еще вылезет ему боком, и от этого злился еще больше.

– Убью, сука, – сказал Шуруп и сунул руку за лацкан пиджака.

– Даже не мечтай, – ответил Дорогин. – Будет еще хуже. Если не веришь, можешь попробовать.

Его спокойный голос подействовал как пощечина, мигом отрезвив разъяренного Шурупа. Почему-то верилось, что, если вынуть пистолет, все станет еще хуже. "Да так оно и есть, – понял Шуруп. – Если доставать пушку – надо стрелять, а стрелять нельзя: вон народа сколько, и вообще… Лет семь припаяют, а на выходе из зоны меня Владик встретит – с цветами и оркестром… Да и успею ли выстрелить?

До сих пор в толк не возьму, как он меня из автобуса выковырял…"

Он медленно, с видимой неохотой опустил руку и в ту же секунду ринулся на Дорогина плечом вперед, как таран, вложив в этот бросок все свои силы.

Со стороны это выглядело жалко. Не вынимая изо рта сигареты, Дорогин отступил в сторону, сделал банальнейшую подсечку и придал потерявшему равновесие Шурупу дополнительное ускорение, навесив сзади по шее. Шуруп ракетой влетел в открытую дверь автобуса и рухнул на ступеньки, отчетливо клацнув зубами. Наблюдавшая за ходом баталии с верхней ступеньки педагогическая тетка расхохоталась неожиданно гулким басом.

– Извиняться не нужно, – великодушно разрешила она и величественно поплыла по проходу к своему месту.

– Надеюсь, все понятно? – спросил Дорогин у Шурупа.

– Мне-то понятно, – невнятно ответил тот, пробуя пальцем шатающийся зуб, – а вот ты, козел, ни хрена не понял. Ты труп, понятно?

– Все там будем, – не стал спорить Сергей. – Кто-то раньше, кто-то позже… Но я хочу спокойно доехать до места и обещаю размазать по дороге любого, кто будет мне в этом мешать. Это понятно? – громко спросил он, в упор глядя на водителя, Кравцов отвернулся и стал смотреть в окно, делая вид, что к нему это не относится. Дорогин перевел взгляд туда, где в проходе торчала голова Пузыря, заинтересованно наблюдавшего за ходом событий.

Некоторое время они смотрели друг на друга, потом Пузырь отвел глаза.

Сергей вернулся на место. Кравцов подождал, пока он усядется, и плавно тронул автобус с места. Тамара упорно смотрела в окно, а когда Дорогин взял ее за локоть, резко высвободилась, не поворачивая к нему головы.

– Ну вот, – покаянным тоном сказал Дорогин. – Ну, виноват. А что я, по-твоему, должен был делать?

– Я не знаю, что ты должен был делать, – повернувшись к нему, горячо зашептала Тамара. – Я знаю только, чего ты не должен. Ты не должен был затевать безобразную драку на глазах у всего автобуса. И корчить из себя захолустного супермена. Мы выбрались отдохнуть, и ты не должен был связываться с этими.., этими уголовниками!

– А вы не правы, милочка, – пробасила с заднего сиденья Анна Ивановна. – Простите, что вмешиваюсь, но ваша позиция.., гм… Беда даже не в том, что большинство мужчин в наше время боится дать отпор хаму и наглецу. Они просто боятся показаться при этом смешными. Вот именно, как вы выразились, этакими захолустными суперменами… Нынче не модно сражаться с ветряными мельницами. Нынче модно быть устало-ироничными, но это только маска, за которой скрываются трусость и равнодушие.

– Ах, не надо читать мне мораль! – по-прежнему тихо, но с большим чувством воскликнула Тамара. – Если бы у меня в шкафу на плечиках висел еще десяток таких, как он, я бы с вами согласилась. Я и так с вами согласна, но у меня, к сожалению, нет запасного варианта. Приходится беречь то, что есть.

– Резонно, – спокойно согласилась Анна Ивановна. – Но поверьте моему богатому опыту: мужчины – продукт скоропортящийся. Ты его бережешь, сдуваешь с него пылинки, проходит год-другой – глядишь, а вместо мужчины рядом с тобой какой-то слизняк, который посылает тебя посмотреть, кто пришел, когда кто-то рубит топором входную дверь.

– Вот так перспектива, – рассмеялся Дорогин.

– Подождите, Сережа, не вмешивайтесь, – сказала Анна Ивановна.

– А ты помолчи, – одновременно с ней отрезала Тамара.

На секунду воцарилась тишина, потом все трое расхохотались.

– Смотрите! – воскликнула Анна Ивановна, – Одесса!

Глава 8

Станислав Мартынов медленно шел по Александровскому проспекту, глубоко засунув руки в карманы своих сильно вытянутых на коленях и давно утративших первоначальный цвет джинсов. Из левого угла его тонкогубого рта уныло свисала потухшая сигарета, походка была нетвердой. Двести пятьдесят граммов водки и жара сделали свое дело – Мартынов был пьян.

Впрочем, до полной отключки было еще далеко.

Станислав сознавал, что превысил свою норму и что пить ему сегодня больше не следует: насколько он помнил, у него было какое-то неотложное дело, каким-то образом связанное с Самариным, как и большинство дел Станислава Мартынова в последние несколько лет.

Оставалось только вспомнить, что это за дело.

Двигавшаяся навстречу тучная дама с истеричной болонкой на поводке обогнула Мартынова по широкой дуге, и Станислав презрительно ухмыльнулся, заметив ее неуклюжий маневр. Он знал, как выглядит со стороны, и думал, что вид его работает ему на руку: вряд ли кто-то мог заподозрить в опустившемся алкаше человека, ворочающего крупными делами и тасующего пачки стодолларовых купюр, как засаленные карты в колоде. Такое представление о себе льстило его самолюбию, хотя деньги, проходившие через его руки, принадлежали в основном Самарину, а самому Мартыну, как звали его все без исключения знакомые, перепадали лишь жалкие крохи, которых с трудом хватало на жизнь – в его понимании, конечно.