Ушкуйник - Фёдор Романович Козвонин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А когда я с ними познакомлюсь?
– Как? Я думал, что анкеты были с тобой согласованы…
– Об этом впервые слышу.
– Ну, ёк-макарёк… А мы с них уже и мерки сняли, и форму заказали…Они уже неделю стажировку проходят, – Петя полез в папку для бумаг, достал какой-то договор и протянул Максиму. – И подпись, смотри, твоя!
Максим удивлённо взял в руки бумагу, которая оказалась договором с ателье о пошиве четырёх комплектов формы. Внизу стояла печать «Кравеца» и стояла подпись управляющего.
– Так это не я, это же предыдущий управляющий распорядился!
– Блин… Ох и контора у нас… Я тогда так понимаю, что про скамейки и летник ты тоже ничего не знаешь?
– Ты всё правильно понимаешь.
– Да… Вот тогда, гляди, – Пётр протянул ещё какие-то договоры.
Максим посмотрел:
– Двести тысяч за одну скамейку? Вот за эту, которая на фото?
– Таких скамеек будет две…
– Две по двести?
– Ага, – Пётр понимающе округлил глаза и вскинул брови. – Дизайн очень понравился Василию Всеволодовичу, и он распорядился установить именно такие.
– Нет, я не спорю, тут уж хозяин-барин…
– Именно так. Настоящий барин при покорной челяди, – Пётр отвёл голову в сторону, посмотрел куда-то и повернулся обратно. -Но сейчас не об этом. Ты лучше вот, по летнику посмотри. Предыдущий управляющий только схемку нарисовал на три столика. Перепроверь, пожалуйста, соответствуют ли его измерения действительности, и я передам в технический отдел, чтоб к середине мая они уже монтировали летнюю веранду.
Максим посмотрел карандашный набросок. Было непонятно, где должна будет располагаться летняя веранда – между главным входом в кафе и входом для персонала или с торца здания на газоне.
– А такое решение согласовано с местной администрацией?
– Этим наши юристы занимаются… На этот счёт не парься – тут когда говоришь «Кравец», все подразумевают завод, а завод – фигура значительная. Опять же наше дело – эстафету передать, а дальше уже не наша ответственность. Пусть хоть до Нового года валандаются.
– Ну, ладно, – усмехнулся Максим. – Слушай, ещё хотел спросить. Я под барной стойкой видел тревожную кнопку вызова вневедомственной охраны… – при этих словах Пётр сжался, а Максим щелкнул пальцами. – Да! Точно! Ты ведь в «Шилкрафте» работал, технологом по колбасе?
– Да, было дело… – упавшим голосом ответил Петя.
– Вот ведь, а? Киров – большая деревня! – Максим улыбнулся и как-то потеплел. – Так что с кнопкой?
Пётр воспрянул. Своё колбасное прошлое он вспоминать не любил.
– Должна работать, мы не расторгали договора с ЧОПом.
– Ну, и хорошо. Слушай, а ателье далеко находится?
– Квартала три отсюда. Сходить туда хочешь?
– Да, удостовериться.
– Вот это правильно. Доверяй, но проверяй.
Максим встал и протянул руку Пете, тот протянул руку в ответ, но от чего-то резко одёрнул и заёрзал на стуле, глядя за плечо Макса.
– Пьеро, ты пойдешь со мной курить? – девушка с голубыми волосами из-за плеча Максима позвала Петю. Несмотря на покрывающую бледные щёки Петра белёсую щетину, румянец проступил очень заметно.
Максим улыбнулся и пошёл к выходу. На диване, где ещё недавно был Тимур, сидела ожидающая вызова на собеседование рослая и очень красивая девушка. Максим поздоровался с ней, та отрешённо кивнула в ответ. Черты её лица казались знакомы, но при этом он был уверен, что никогда до сего дня её не встречал.
Пытаясь вспомнить эту девушку и удивляясь расхлябанности своей памяти, Максим пошёл в ателье. Почему-то недавние события казались далёкими и зыбкими, как в другой жизни, а то, что было пять, а то и десять лет назад, было отчётливым и нарочно ярким.
Максиму не терпелось приступить к делу. Переломить обстоятельства через колено, потому что все эти появляющиеся из ниоткуда заботы и безысходное: завтра, завтра, завтра… Они мешали и вгоняли в уныние. Ведь с этим промозглым ожиданием затухает пламя страстного желания ринуться в бой и работа, которая вчера разжигала сердце беспокойным ревущим пламенем и звала за собою вперёд, перерастает в моросящую рутину… Максу казалось, будто он очутился на сцене перед многотысячной толпой, но он не знает роли и через полчаса его забудут. И каждый раз, страстно пересказывая своё дело другим, повторяя одни и те же формулировки по инстанциям и иерархиям: от посудомойки до директора, в итоге в своей же искренности усомнишься. Потому что много слов и страсти – нет лишь смысла.
Максим пошёл по Хлыновицкой и у маленькой Фёдоровской церкви свернул на Морозовскую. Он прошёл мимо сульптуры смешным бегемотикам, перешёл перекрёсток с Вознесенской и оказался у двери большого офисного здания, где на втором этаже было ателье. Пройдя по пустому фойе, Максим поднялся по пустой лестнице на второй этаж и открыл дверь в помещение, которое тоже сперва показалось пустым – только на стене двигались стрелки часов и шумно работал вентилятор. Максим осмотрелся, нерешительно покашлял в кулак, сделал шаг вперёд и услышал, что в смежном помещении, где располагался производственный цех, идёт оживлённая беседа.
Молодой женский голос, похожий на радостный щебет птички, возмущался:
– Нет, ну что ты, Марта Атроповна, у него же там не Бирманский лес, а Зубаревский! И он не шотландский лорд, а управляющий кафе – масштабы для столь суровой кары не сопоставимы!
– Да, Нонночка в его отношении безусловно права. Я поддерживаю. Он пережил и смерть отца, и друга. Он ворона узрел сквозь уши Гарма и теперь идёт по пути славы и двунадесять подвигов вершит! Пожалей его! – этот голос был красивым драматическим сопрано и журчал, как прохладный ручеёк, над которым щебечет птичка.
– Так как же я одну эту нитку не перережу, когда всей холстине конец приходит? Вы это как себе видите, милые мои Нонночка и Сима? – этот голос был похож на шум ветвей и вздохи старой ивы, склонившейся над прохладным ручейком, над которым щебечет весёлая птичка.
– Но неужели нету способа? – будто снова зажурчал ручей. – Понятно, что если полотно под отрез идёт, то и каждую нить приходится резать, но наши-то нити на отдельные веретёна наматываются.
– Нет, конечно, способ есть… Если ты, Сима, пряслице чуть опустишь, то тогда получится ему свои дела достойно завершить и яблочек отведать. Можешь пряслице поднять – тогда он даже вознесись сумеет. Но нрав ему не переменить и как ты не мухлюй, а всё едино – той верёвочке конец…
– Я и за это благодарна, милая Марта Атроповна! – радостно защебетала Нонна.
– Тут ведь всё равно, хочешь ты того или не хочешь, но время
