Война перед войной - Михаил Слинкин

— По-моему, нет.

— А главврач, помните — мрачный, с залысинами?

— Не видел. В тот день Ивана Игнатьевича начальник госпиталя осматривал.

Помолчали. Владимир Иванович, потянувшись к сигаретам, спросил:

— Так ты из-за нее из госпиталя так быстро ретировался?

— Нет, — поспешил ответить Дмитрий, но, подумав, добавил: — Хотя, может быть, и из-за нее.

— Забудь! — чиркнув спичкой, отрезал Владимир Иванович. — Многих тогда в городе побили: партийцев, представителей власти, женщин-активисток. В дома адресно шли. Говорят, волнения всю ночь продолжались. Кто-то хорошо подготовил выступление: были, кроме малангов, и серьезные руководители. Со всех минаретов через динамики пустили заранее записанный вой толпы и крики истошные «Аллах акбар!»

…Ближе к вечеру ресторан заполнился. Музыканты копались в ворохе проводов, пристраивая к ним свои инструменты. Владимир Иванович подозвал официанта:

— К нам пока не подсаживай никого. Договорить нужно. И неси десерт — мороженое, кофе.

Отпустив официанта, повернулся к Дмитрию:

— Пойду, разок станцую, вон там, за столиком у колонны, женщина роскошная скучает с надутым кавалером министерского вида, который лет на тридцать ее старше. Я ведь так и не попал к жене. В Хабаровске она. А завтра опять в Кабул лететь, а оттуда сразу в Кандагар.

Действительно, женщина была хороша. Дмитрий засомневался даже, согласится ли она на танец с неизвестным мужчиной. Но она с радостью встала, вызвав плохо скрытое неудовольствие на номенклатурном лице пожилого спутника.

Когда Владимир Иванович вернулся за столик, официант уже расставлял кофе и мороженое:

— Желаете еще что-нибудь?

— Нет! Довольно.

— Счет?

— Не надо! Так рассчитаемся.

Дмитрий потянулся было к карману.

— Прекрати, сержант! — впервые по званию назвал Дмитрия Владимир Иванович, выкладывая на край стола перетянутую бумажкой пачку красных купюр с профилем вождя рабочего класса, и, не поворачиваясь, скомандовал официанту: — Округли по памяти в свою пользу, червонец сверху. Считай!

Официант, шевеля губами, вытянул бумажку за бумажкой нужную сумму из лежавшей на столе банковской пачки, разогнулся и, профессионально теряя интерес к уже расплатившемуся клиенту, все же заставил себя улыбнуться и вежливо произнести дежурную фразу:

— Заходите, будем рады!

Доели мороженое. Официант со скучающим видом перетирал посуду у сервировочного стола, косясь время от времени на початую, но не выпитую и на треть бутылку водки — свой законный приварок к чаевым. Под кофе закурили.

— Не дадут тебе спокойно доучиться! — размышлял вслух Владимир Иванович. — Кандагарский мятеж, судя по всему, — это только начало. Как, спрашивается, наши отреагируют? Будут помогать «братскому народу» укреплять силовые структуры, армию в первую очередь. А это новые поставки оружия, техники. За ними потянутся советники, специалисты. Набрать советников — не проблема, офицеров много, а переводчиков дипломированных с дари и пушту, по-моему, уже всех собрали, и не только в центре. Сейчас призвали и оформляют выпускников из университетов Баку, Душанбе, Ташкента. А до следующего выпуска почти год…

— Да я с радостью поеду, — вставил Дмитрий, — Афганистан мне на роду написан. Но в Кандагар, если не пошлют, сам проситься не буду.

— Почему же? Климат не подходит? — улыбнулся Владимир Иванович.

— Климат ни при чем. Боюсь глупостей наделать.

— Это ты про девчонку из госпиталя? — догадался Владимир Иванович, качнул головой в сторону столика, за которым сидел спутник его недавней партнерши по танцу. — Ты прав, пожалуй, шалости у нас только номенклатуре дозволены. Остальным положено быть высокоморальными строителями коммунизма.

— Как думаете, жива она? — спросил Дмитрий.

— Кто знает? Но если тогда не убили, то сейчас в Кандагаре ей ходу из дома нет: муж небось запер от греха подальше. А тебе совет — не мучай себя. Извини, ты пока чином не вышел, чтоб тебе аморалку, да еще из-за иностранки, простили.

— Да понимаю я, но совесть все равно не на месте. Как будто заврался сам перед собой.

— Перемелется! — уверенно произнес Владимир Иванович, поднимаясь из-за стола. — А вляпался бы — прощай институт, дослуживал бы сейчас где-нибудь в глубинке.

Спустились в фойе. Пока Владимир Иванович получал свой плащ, Дмитрий лениво скользил взглядом по сторонам. Пожилая пара — седой мужчина в костюме из английской шерсти и женщина, пополнявшая свой гардероб явно не в рублевых магазинах, поднимались по лестнице. Судя по тому, что швейцар бдительно стоял на страже запертого входа в ресторан, за которым сгрудились жаждущие отужинать, пара представляла собой важных завсегдатаев, пропущенных им явно без очереди. В фойе с рассеянным видом топтались двое чем-то похожих друг на друга молодых людей лет двадцати семи с аккуратными стрижками и в одинаково безликих костюмах. Когда заходили в ресторан, они были здесь же. Дмитрий тогда еще подумал: «Фарцовщики, что ли? Нет, не похоже, прикид не тот».

Владимир Иванович, затягивая на ходу пояс плаща, двинулся к выходу. Швейцар одной рукой придержал отпертую дверь, другой вежливо, опустив бороду чуть ли не ниже пояса, принял поданный ему полтинник.

— Что, рваного не нашлось? Расценки запамятовали? — не громко, но отчетливо произнес один из молодых людей, неожиданно оказавшийся рядом.

— Выйдем! — обернувшись, кивнул ему Дмитрий, протискиваясь сквозь подавшихся к двери людей.

— Как же, непременно, — почти с радостью отозвался парень.

Отошли метров на десять. Дмитрий остановился, с некоторым удивлением обнаружив, что и второй парень тоже стоит рядом, спросил у первого:

— Тебе что, больше делать нечего, как чужие копейки считать?

— На твои копейки мне наплевать, — ухмыльнулся тот фальшиво, — но старик рублями, а не полтинниками кормится.

— Тебе-то какое дело? Ты что — у него на иждивении?

— Я сам кого хочешь на содержание возьму, в отличие от тебя, лишенца, полтинника пожалевшего.

— Пойдем, договорим где-нибудь, — сказал Дмитрий и двинулся было к Арбату для продолжения содержательного разговора в одном из переулков. Но парень потащил его за рукав к освещенной площадке перед рестораном, где стояло несколько машин. К одной из них привалился еще один стриженый в сером костюме.

— Стоять! — скомандовал Владимир Иванович, выпустив дым от затяжки только что прикуренной сигареты. — Нам сюда, ребята, а вам дальше делом заниматься, там, в ресторане.

Владимир Иванович взял Дмитрия за локоть и, не обращая внимания на реплики парней, решительно потянул его в сторону Калининского проспекта.

— Медленно соображаешь. Им же скандал как раз и нужен.

— Зачем? — удивился Дмитрий.

— Работа у них такая. Гэбэшники. В ресторане иностранцев пасут. Ну и мы тоже хороши — лишнее болтали. Ты бы сам не заметил, как в машине оказался и угодил на разбор полетов в заинтересованной инстанции.

— Официант настучал?

— И без него возможностей хватает узнать, о чем говорят за столиками, — сказал Владимир Иванович, потом добавил категорично: — Всё, проехали, тему закрыли. Давай-ка выбираться отсюда. Ловим такси. Мне на Университетский, в гостиницу. Тебе куда?

— В Текстильщики, я на метро доберусь.

Такси, на удивление, удалось поймать быстро.

— Увидимся, — уверенно бросил Владимир Иванович, садясь в машину…

Дмитрий больше никогда не встречался с Владимиром Ивановичем, хотя, как тот и предсказывал, всего через полгода, уже в марте 1979-го, снова был в Афганистане. После Гератского мятежа, при подавлении которого почти полностью погиб афганский батальон командос, удивительно быстро, в несколько дней, оформили документы, не дав закончить семестр, и спецрейсом Аэрофлота с сотней новых советников отправили на очередную «стажировку».

XIV

Конечная. Дмитрий Алексеевич выбрался из троллейбуса. Руку оттягивал тяжелый портфель с бумагами. Вечером решил поработать дома, на кухне, где всегда хорошо писалось напротив окошка. За стеклом топтались избалованные женой голуби, негромко воркуя в ожидании очередной порции крупы или хлебных крошек. Чайник всегда был под рукой. Не нужно отвлекаться, то и дело бегать кипятить воду, чтобы хлебнуть крепкого чаю. Существенно дополняла кухонный комфорт и пепельница: курить дома было принято только на кухне. Идеальные условия.

Протискиваясь сквозь толпу к метро, Дмитрий Алексеевич в очередной раз отметил, что площадь Европы, работы по реконструкции которой все еще не были закончены, гораздо лучше смотрелась из троллейбуса, чем с мостовой, из толпы спешащих по своим делам людей, молча огибавших назойливых цыганок, просивших для завязки разговора сигаретку и предлагавших подешевле купить что-то смуглых парней без национальности, относимых молвой к, кавказцам. Грязь, мусор, пустые бутылки и алюминиевые банки из-под пива. Незатейливая уличная торговля всякой всячиной: от горячих пирожков с картошкой и свежих газет до странно смотревшихся на уличных лотках предметов интимного дамского туалета.