Беру тебя напрокат (СИ) - Трифоненко Елена

Вокруг нас быстро воцаряется суета и какофония. Пульс у старичка вроде есть, но мне неспокойно, и я пытаюсь сделать аргентинцу (на всякий случай) искусственное дыхание. Оно не помогает. Старик лежит как бревно и не шелохнется.

— Доктора! Позовите доктора! — кричу я собравшемуся вокруг народу.

Какая-то китаянка выступает вперед и говорит, что она дерматолог. Она отпихивает меня и пытается тоже делать аргентинцу искусственное дыхание. Старичок дергает ногой, а потом снова замирает. Китайская медицина, видимо, ему не подходит.

— О покойнике либо хорошо, либо ничего, — апатично лопочет Джон. — Жизнь — это бокал, который рано или поздно пустеет…

Мне хочется, треснуть его чем-нибудь тяжелым, но мы тут и с одной реанимацией не справляемся, так что я, естественно, сдерживаю свой порыв.

— Нужен массаж сердца, — говорит китаянка и расстегивает на аргентинце рубашку. — Ого, да у нас тут атопический дерматит!

Она отгибает ткань рубашки посильней, чтобы изучить высыпания старичка. Увиденное ее явно не радует.

— Нужны антигистаминные и диета, — говорит дерматолог и качает головой. — Это же надо так себя запустить!

На меня накатывает дурнота.

— Делайте уже массаж, — подгоняю я. — Иначе диета ему не поможет.

Китаянка спохватывается, складывает ладони на груди аргентинца. И тут из кучи людей выбирается хмурая тетя с начесом на голове.

— Ах ты ж стерва крашеная! — орет она на чистом русском. — Отвалила от моего мужика мигом, пока я тебе люлей не навешала!

Китаянка вздрагивает, но явно не понимает, чего от нее хотят.

Тетка с начесом оттаскивает ее от аргентинца и верещит:

— Белов, кончай придуриваться! Ты какого фига тут оргию устроил?

Аргентинец открывает один глаз и обреченно вздыхает.

Тетя с начесом нависает над ним тяжелой скалой:

— Немедленно вставай, кобель старый! Достал уже своими шуточками. Еще одна такая выходка — сразу же поедешь домой, в Смоленск, понял?

— Валь, ну ты чего? — смущенно бормочет «аргентинец» и неторопливо поднимается на ноги, отряхивает брюки. — Что, уже и пошутить нельзя?

Она отвешивает ему подзатыльник, а потом тычками гонит в сторону выхода.

Я с облегчением выдыхаю и поворачиваюсь к Джону. Он вдруг тоже хватается за сердце.

— Эй, ты что удумал? — я невольно перехожу на русский и ищу взглядом китаянку-дерматолога.

Она подскакивает к нам сама и, набрав в рот воды из бутылки, устраивает Джону фонтан. Мой новый приятель сразу приходит в себя.

— Спасибо! — говорим мы с ним одновременно.

Китаянка улыбается и всучивает нам обоим по визитке.

Джон утирается рукавом рубашки, а потом предлагает мне пропустить по стаканчику, чтобы, так сказать, снять стресс. Меня почти трясет от пережитого, потому я и не думаю сопротивляться «тлетворному влиянию запада». Джон берет меня под руку, и мы отправляемся на поиски уютного местечка.

Глава 9. Никита

Экскурсия по Неаполю проходит для меня как в тумане. Я немного снимаю, но все через силу, через огромное «не хочу». Со мной такое чуть ли не впервые: я ведь еще тот трудоголик, и обычно работа с ходу поглощает все мои мысли. Однажды я так заработался (снимал горячие источники в Новой Зеландии), что даже забыл про свой день рождения. Родня решила, что я умер, потому что целые сутки не могла до меня дозвониться. Тогда я даже разозлился, что меня отвлекают дурацкими поздравлениями, а сегодня сам не могу собраться.

В голове у меня — Ника. И ее нога. Мне хочется немедленно созвать для них обеих консилиум из лучших докторов. Вызвать медицинский вертолет. Скупить в аптеке все, что хоть как-то можно намазать на ногу. А еще мне хочется самому ухаживать за злючкой: помогать ей принимать душ, переодевать ее в пижаму. Мои губы невольно складываются в улыбку, когда я представляю себе все это в подробностях. Наверное, это странно, но Ника напоминает мне котенка: я бы с удовольствием не спускал ее с рук.

При воспоминании о том, как я нес Нику до каюты, с моим организмом делается что-то странное. И я сейчас не про возбуждение. Оно, конечно, тоже присутствует, но к нему примешивается какое-то непривычное чувство. Оно такое мягкое, теплое…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нежность?

Я даже вздрагиваю от своей догадки. Вот только такой фигни мне в жизни и не хватало, ага! На спине выступает испарина. И мне немедленно хочется выкинуть Нику из головы. Немедленно. Но она там, похоже, прописалась и затеяла ремонт со сносом несущих стен. Внутри меня все просто гудит от напряжения.

Когда наша маленькая съемочная команда возвращается на лайнер, я отправляю парней монтировать сюжет, а сам тащусь за Женькой. Говорю себе, что у меня только деловой интерес к здоровью партнерши по съемкам, но, на самом деле, волнуюсь, как мать-наседка. Сердце так и колотится в ребра.

В каюте девочек меня поджидает сюрприз — Ники там нет, как и любых следов ее пребывания. Женька тут же складывает руки на груди и косится на меня так, будто подозревает в массовой резне:

— Куда ты дел мою сестру?

— Спокойно, ребенок, — невольно хмурюсь я. — Ника, наверное, вышла куда-то. Перекусить там или в аптеку. Посиди пока тут, телек посмотри, а я прогуляюсь по окрестностям — поищу твою сестричку.

Женька не очень довольна, но остается в каюте. Я же отправляюсь на променад.

Буфет, аптека, медицинский пункт — я смотрю везде, но Ники нигде нет. Это жутко бесит. В голову почему-то лезет всякая фигня с похищениями и торговлей органами. А еще вспоминаются те гоблины, что приставали к Нике вчера. Мне вдруг становится настолько не по себе, что я решаю расспросить персонал. На лайнере повсюду камеры, и охрана должна знать, к каким чертям провалилась моя «девушка».

Я уже хватаю за рукав одного из стюардов, как вдруг замечаю Нику среди толпы. Она вышагивает под ручку с тем самым папашей, с которым флиртовала утром. Оба заговорщицки переглядываются и то и дело хихикают. Ну просто идиллическая картинка! И главное, я не вижу никаких следов хромоты. Ни одного, мать вашу, признака.

Кровь снова шумит у меня в ушах, но уже по-новому. Я отхожу к дверям магазина сумок, чтобы немного слиться с местностью и наблюдаю за Никой. Она и ее спутник ныряют в ресторан. Впрочем, мне их все равно хорошо видно — через окно. Сладкая парочка неспешно занимает столик посреди зала и подзывает к себе официанта. Когда он уходит, «отец года» наклоняется к злючке и что-то вчесывает ей с самодовольным видом. Ника откидывает голову назад и хохочет как идиотка.

Нет, это же надо так распускать хвост перед женатым мужиком! Чем он ей понравился? Своим кривым шнобелем или похотливыми глазенками? А может, у этих двоих уже и было что-нибудь?

Меня прямо трясет от последней мысли, но выкинуть из головы я ее не могу. Так и вижу, как кривоносый нагло лапает мою злючку на той самой кровати, на которой сегодня лежал я. Но больше всего меня бесит даже не это воображаемое порно, нет! У меня скулы сводит, когда я думаю о том, что поплыл от какой-то недалекой потаскушки. Поплыл как прыщавый пацан.

А маленькая дрянь, конечно, хороша! Столько артистизма — аж дух захватывает! Жаль только, перед камерой она его не спешит демонстрировать — могла бы и «оскар» отхватить, если бы пустила свои таланты в дело. И ведь какая самоотверженность: в обед не пожалела косточек — рухнула на причале как подстреленная, изобразила пятьдесят оттенков боли. Даже я, бесчувственный сухарь, повелся как последний дурак!

В груди у меня печет. И становится мучительно стыдно перед Тохой. Он ведь скептически воспринял Никин спектакль, бурчал там что-то, а я отмахнулся. Меня потянуло геройствовать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Интересно, кстати, о чем Ника думала, пока я волок ее в каюту? Наверное, мысленно покатывалась над моей доверчивостью, пищала там у себя в голове от удовольствия. Ну, ничего. Я сейчас тоже повеселюсь.

Я отлипаю от дверей магазина сумок и энергично шагаю к ресторану, в котором злючка так беспечно радуется своей глупой жизни. Настроение у меня превращается в грозовое облако. В голове стучит только одна мысль: злючка нуждается в том, чтобы ее проучили, и не в моих правилах — откладывать дела на потом.