Осколки судеб - Белва Плейн

Движение было перекрыто, и вокруг собралась небольшая толпа. Некоторые глазели просто из любопытства, но большинство оказывали посильную помощь: утешали, давали одеяла и носовые платки, воду и виски. Среди собравшихся оказалось несколько врачей, явно туристов, не говоривших ни по-английски, ни на иврите. Но утешить, подумал Пол, можно и без слов. Гнев тоже не нуждается в словесном выражении; он был написан на каждом угрюмом лице, слышался в каждой команде, каждом рыдании и проклятии.

Заднюю часть автобуса разрезали, и Пол забрался внутрь. Там царил хаос; пассажиры, не пострадавшие при падении, карабкались через сломанные сиденья, через раненых и мертвых, спеша выбраться наружу. Они пробирались по боковой стене, по разбитым окнам. Иногда на головы им с другой стены, превратившейся теперь в потолок, падали осколки.

Один такой осколок упал и задел Пола по плечу как раз в тот момент, когда кто-то передал ему ребенка. Он был весь в крови, когда вынес ребенка наружу.

– Ты порезался! – вскрикнула Ильза, взяв ребенка и поставив его на землю. – Сними рубашку. Какой глубокий порез, и как раз на месте твоей старой раны.

– На месте шрама, – поправил он. – Не волнуйся, ничего страшного.

И это действительно был пустяк в сравнении с болью, которую он испытал, получив ту, первую рану; нацистский снайпер подстрелил его в 1945 году в день, когда американцы вошли в Париж. Он почувствовал, что того гляди рассмеется идиотским визгливым смехом. Войны, похоже, повсюду находили его.

Ильза достала у приехавших врачей антибиотик и теперь осторожно и умело обрабатывала порез.

– Наверное, придется наложить швы, – обеспокоенно сказала она. – Он не затянется как следует из-за старого шрама. Рану с самого начала не залечили как нужно. Надо было давно этим заняться. Я ведь тебе без конца это говорила.

– Перестань кудахтать надо мной, – нетерпеливо ответил он. – Вернемся домой, и я сразу же этим займусь, договорились? А сейчас лучше посмотри других пострадавших.

По дороге ковылял юноша, зажимая левое плечо. Рука его висела как плеть. Ильза тут же бросилась к нему.

– Нужен жгут. Дайте мне что-нибудь. – Она подбежала к санитарной машине, порылась там и вернулась. – Не могу ничего найти. Пол, дай мне свой ремень.

Наложив жгут на руку юноши, она подвела его к одной из санитарных машин и заговорила с водителем.

– Ему нельзя оставаться здесь, он может потерять руку. Он в шоке. Отвезите его быстро в больницу.

На обочине дороги сидела женщина, держа на руках ребенка, чье розовое личико пересекал по диагонали от глаза до подбородка глубокий порез. Она безостановочно раскачивалась взад и вперед, тихо повторяя, словно напевая жуткую колыбельную: «Я хочу умереть, я хочу умереть. Моя детка, моя милая детка».

Пол подошел к автобусу с другой стороны. Когда автобус перевернулся, содержимое багажных сеток вывалилось через окно наружу, и теперь в канаве валялись невинные трогательные вещи: морковка в плетеной кошелке, новые туфли в разорванной коробке, нотный альбом.

– Негодяи, негодяи, – вслух сказал он, сжимая кулаки.

Кто-то, стоявший рядом, спросил по-английски:

– Вы из Штатов?

Пол кивнул. Горло сжал спазм.

– Тогда вы не привыкли к подобным вещам. Мы видим их все время. Знаете, – продолжал человек, повышая голос, – все, чего мы хотим – это просто жить. Они не дают нам жить. Вон тот ребенок, чем он виноват? Чем мы все виноваты? Почему с нами такое происходит? Что мы сделали? Ах, черт! – И он отошел.

А Пол все стоял, уставившись на морковку в плетеной кошелке. Забавная красноголовая ящерка пробежала по канаве. Легкий ветерок подхватил страничку из нотного альбома и понес ее вдоль дороги.

Подошла Ильза, вся в слезах.

– Это настоящая бойня. За все время, что я работала в палатах «скорой помощи», я не видела ничего подобного.

– Ты никогда не была на войне.

– Это война.

Добавить к этому ей было нечего, и она спросила, как его плечо.

– Немного тянет. Но, в общем, нормально. – Он повернулся к ней и улыбнулся. – У меня был хороший врач.

Она печально сказала:

– Ни один даже самый хороший врач не сможет поставить на ноги некоторых из этих людей. Я видела двоих, у которых сломан позвоночник. Они останутся парализованными на всю жизнь. Одна – это женщина с тремя детьми. Дети плакали. Они думали, что мама умерла. Она и в самом деле была на волосок от смерти.

Полицейские расчистили дорогу, и машины «скорой помощи» с пострадавшими отправились в путь.

– Мы загораживаем дорогу, – сказал Пол. – Здесь мы больше ничем не сможем помочь. Давай трогаться.

Он заводил мотор, когда к машине подошел полицейский.

– Мы всех просим подвезти кого можно. У вас найдется место?

– Да, у нас есть место для двоих. Мы едем в Иерусалим.

Двое мужчин, старик и молодой, сели на заднее сиденье. Они были в грязи, одежда в беспорядке, но серьезных повреждений не было, только на скуле молодого человека красовался огромный кровоподтек, приобретавший уже лиловато-синий оттенок. Ильза спросила, не больно ли ему.

– Немного, – пробормотал он.

– Единственное, что у меня есть, это аспирин. Возьмите две таблетки. Мы остановимся у первого же дома и попросим воды.

– По-моему, нам всем надо выпить чего-нибудь горячего, – сказал Пол. – Становится холодно.

Некоторое время все молчали, будто заново переживая тот ужас, жертвами которого были одни и свидетелями – другие. Наконец усевшись за облезлым столом в маленькой придорожной забегаловке и заказав кофе, они снова заговорили.

– Замерзла? – спросил Пол Ильзу, которая грела руки, зажав в них чашку с кофе. – Неужели до сих пор не согрелась?

– Это нервы. Я всегда мерзну, когда нервничаю.

– Вы можете высадить меня на другом конце Беершебы, если это вам по дороге, – сказал старик.

– Вы разве не вместе? – спросил его Пол; молодой человек сидел, прижимая к скуле шарф.

– Нет, мы даже не знакомы. У меня бакалейная лавка в деревне, это совсем недалеко отсюда. – Старик вздохнул, помешал кофе и снова вздохнул, собираясь, видимо, добавить что-то еще. Наконец он заговорил:

– Мой дед приехал в эту страну в 1906 году вместе с Бен Гурионом.[14] Две недели он добирался сюда из России на грузовом судне. – Голос его звучал монотонно, будто он разговаривал сам с собой. – Он работал на ферме. Арабы регулярно совершали набеги на фермы, так что людям пришлось думать об обороне. Так начала создаваться Хагана.[15]

Они были первыми защитниками своей страны, вот кем они были. И слава Богу, что они взяли в руки оружие, потому что Хагана была готова к отпору, когда арабы напали на наше государство спустя несколько часов после его образования. ООН едва успела принять соответствующую резолюцию, и они сразу же на нас напали. Спустя каких-нибудь пару часов!