Батый - Алексей Карпов

В первую очередь убивали старых, больных, ни на что не годных. Молодых, способных к работам уводили с собой — они предназначались либо для обслуживания завоевателей, либо в качестве «живого щита» или «тарана» на время последующих битв. Особенно страшная участь ждала молодых и здоровых женщин и девушек. Как ни кощунственно это звучит, гибель владимирских княгинь и княжон в сгоревшем Успенском соборе была едва ли не лучшим исходом для них. Попади они в руки к татарам — и их ожидали бы поругание и, вероятно, та же жестокая и мучительная смерть. У татар вошло в обычай после совершённого насилия вспарывать животы своим жертвам. Официальный историограф Монгольской империи Рашид ад-Дин объяснял это неким курьёзом, случившимся во время осады одной из среднеазиатских крепостей: какая-то старуха пообещала монголам ради сохранения жизни крупную жемчужину, а когда те потребовали обещанное, заявила, будто проглотила её. «Они сейчас же распороли её живот и забрали эту жемчужину. Вследствие этого случая они стали вспарывать животы у всех трупов»41. Но дело скорее в другом. Монголы не хотели оставлять своё семя в чужой живой плоти, не хотели даровать жизнь наследникам убитых ими врагов, а потому и прибегали к такому чудовищному способу предотвращения нежелательной беременности. С той же целью у женщин нередко отрезали груди. Тех же, кому оставляли жизнь и кого уводили с собой, — если, конечно, они не предназначались на ложе, — старались обезобразить, лишить всяких черт женской привлекательности. Особенно усердствовали в этом татарские женщины. Об этой стороне звериной жестокости монголов писал другой современник, архидиакон Фома Сплитский, очевидец завоевания Венгрии и Хорватии в 1241–1242 годах: «Татарские женщины, вооружённые на мужской манер… с особой жестокостью… издевались над пленными женщинами. Если они замечали женщин с более привлекательными лицами, которые хоть в какой-то мере могли вызвать у них чувство ревности, они немедленно умерщвляли их ударом меча, если же они видели пригодных к рабскому труду, то отрезали им носы и с обезображенными лицами отдавали исполнять обязанности рабынь»42.

…Но вернёмся к владимирской трагедии. Среди погибших в городе оказались и оба князя, Всеволод и Мстислав Юрьевичи. Однако обстоятельства их гибели до конца не прояснены: летописи содержат туманные и противоречивые свидетельства на сей счёт. Северорусские летописи ограничиваются сообщением о том, что Всеволод — а вместе с ним, вероятно, и Мстислав — принял монашеский постриг от руки епископа Митрофана43. Приведённый в них текст можно понять в том смысле, что оба князя погибли вместе с прочими в подожжённом татарами Успенском соборе («И увидевше князь и владыка и княгыни, яко зажжен бысть град… вбегоша в Святую Богородицю и затворишася в полате… ти тако скончашася, предавшедуша своя Господеви»). Это, однако, не так. Южнорусский летописец, автор Ипатьевской летописи, приводит иные сведения о трагической участи князя Всеволода Юрьевича: «Татарам же из пороков по граду бьющим, стрелами без числа стреляющим; се увидев князь Всеволод, что крепче становится натиск (в оригинале: «яко крепче брань належит». — А. К.), убоялся, ибо и сам был молод, вышел сам из города с небольшой дружиной, неся с собой дары многие, надеясь от него (от Батыя. — А. К.) живот (жизнь. — А. К.) принять. Он же, словно свирепый зверь, не пощадил юности его, велел перед собою зарезать, и град весь избил…»44 О чём-то подобном говорилось и в тех летописях, текст которых отразился в известных нам летописных сводах Северо-Восточной Руси. Однако затем этот эпизод был исключён. Но о гибели не только Всеволода, но и его брата Мстислава «вне града», то есть вне стен Печернего города, где разворачивался последний акт трагедии, знали и здесь. Спустя несколько недель весть об этом дошла до великого князя Юрия Всеволодовича, укрывавшегося со своими полками на реке Сити. Тогда-то ему и поведали, что «Владимир взят, и церковь соборная, и епископ, и княгиня с детьми, и со снохами, и с внучатами от огня скончались, а старейшие сыновья, Всеволод с братом, вне града убиты» (или в другом варианте: «в Нове городе убьена быста»).

Слова о юности князя Всеволода Юрьевича («бе бо и сам млад») звучат явным преувеличением: князь родился в октябре 1213 года, так что к моменту гибели ему исполнилось 24 года — вполне зрелый возраст для того века, когда люди рано взрослели и рано расставались с жизнью. Значительно моложе брата был Мстислав, но и он вступил уже в пору мужественности, женившись за год до этого. Очевидно, князья пытались хоть как-то остановить резню, спасти не только свои жизни, но и жизни тысяч горожан, искавших спасение от завоевателей за стенами Печернего города. Но они не знали ещё (или же в страхе забыли), что татары не щадят тех, кто не сдался им сразу, кто попытался оказать хоть какое-то сопротивление, кто выпустил хотя бы одну стрелу с городских стен. Впрочем, нельзя исключать и того, что имела место упомянутая выше «лесть» татар, которые дали князьям какие-то гарантии сохранения жизни, но потом с лёгкостью обманули их…

Взятие Владимира стало переломным событием в ходе войны. Организованное сопротивление было подавлено. Теперь войско Батыя могло разделиться. Излюбленной тактикой монголов была облава: отдельные отряды сплошным неводом прочёсывали территорию, подавляя очаги сопротивления, захватывая города, укрепления, незащищённые сёла, всюду грабя, убивая, насилуя. Конечно, Залесские княжества Руси хуже подходили для этого, нежели открытые пространства Половецкой степи. Однако монголы умели воевать и в таких условиях. (Уместно напомнить, что свой первый поход отец Батыя Джучи совершил как раз в земли «лесных народов» — ойратов и енисейских киргизов, обитавших на юге сибирской тайги.) Главной целью татар было уничтожение великого князя Юрия — их основного теперь противника. Но вместе с тем удар их многочисленных отрядов был направлен в сторону других городов Владимиро-Суздальской Руси и сопредельных княжеств.

Ещё до падения Владимира один из татарских отрядов подошёл к Суздалю, второму по значению городу княжества. Кажется, осада была недолгой: татары успели вернуться к началу штурма Владимира45. Судьба Суздаля немногим отличалась от судьбы других захваченных татарами городов. Судя по свидетельству летописца, сплошного избиения жителей не произошло; имело место лишь выборочное: «…и Святую Богородицу разграбили, и двор княжеский огнём пожгли, и монастырь Святого Дмитрия пожгли, а прочие разграбили, а чернецов и черниц старых, и попов, и слепых, и хромых, и горбатых, и больных, и всех людей перебили, а которые молодые из чернецов, и черниц, и попов, и попадей, и диаконов, и жён их, и дочерей, и сыновей их, тех всех увели в станы свои», — сообщает летописец[7].