Обезглавленная Мона Лиза - Петер Аддамс

Ожид, несколько раздосадованный, устало упал на стул. И тут его осенило.

— Послушай, твой художник, до того как отправиться к ангелам, не любил читать детективы?

— Любил.

— А что пишут в детективах про тайники? Вещь проще всего спрятать на видном месте, тогда при обыске ее наверняка не заметят.

— Брось, ее здесь нет, — махнула рукой Леора и вяло оглядела комнату. Неожиданно она вскочила: — Смотри, вон, на стене, висят какие-то фотографии!

На пожелтевших от времени снимках были изображены знатные постояльцы отеля. В группе портретов, если приглядеться, выделялся один — не такой выцветший, как остальные. Его композиция, простая и безыскусная, свидетельствовала о высоком мастерстве фотографа. Да и сама женщина, запечатленная на нем! Необычайно большие, устремленные вдаль глаза придавали ей сходство с индианкой, налобное украшение усиливало это впечатление. Чувственный, энергичный рот, прямой нос, резко очерченный подбородок говорили о решительном характере и огромной жизненной силе.

— Я тоже был бы не прочь поразвлечься с такой! — первое, что сказал Ожид после некоторого молчания. — Вот было бы здорово!

— По рассказам Анджело, она спятила и видок у нее теперь такой, что с души воротит, — ревниво сказала Леора.

Ожид вынул из рамки стекло. На обратной стороне фотографии крупным, размашистым почерком была сделана надпись:

«Мишелю Де Брюну с признательностью и любовью, Эрера».

Леора разочарованно пожала плечами:

— И всего-то?

Поросячьи глазки Ожида сузились.

— Ты глупая баба и останешься такой до конца жизни. Знаешь ли ты, что мы вытащили… ресторан в Монпелье, не меньше чем на двадцать столиков, загородный домик в Абей, катер, для тебя норковую шубу, а для меня дюжину костюмов и черт знает что еще.

— Что ты плетешь? — упорствовала Леора. — За пару слов, которые она тут нацарапала, над нами не прольется золотой дождь!

И тут — от неожиданности она забыла даже закрыть рот — ее поразила догадка. Де Брюн! Ведь он занимался контрабандой наркотиков, держал в руках все нити дела, и, по словам Пьязенны, даже Грандель плясал под его дудку. Если Эрера была его любовницей, а теперь, став наркоманкой, доживала дни в сумасшедшем доме, такая фотография вряд ли вызовет у этого господина радостные воспоминания. Снимок можно передать в газету и кое-что рассказать, а это — скандал. Разумеется, господин Де Брюн не заинтересован в скандале. А как его избежать? Раскошелиться. Да, тут действительно лежат деньги, куча денег!

Новоиспеченные шантажисты замолчали. Каждый из них уже прикидывал в уме, как бы ему половчее обмануть компаньона, чтобы одному воспользоваться неожиданной благодатью.

Тактика Леоры не отличалась затейливостью. Хотя Ожид был настороже, она довольно ловко разыграла перед ним влюбленную и преданную подругу, осыпала ласками, не забывая подливать в его стакан вино, но сама не пила. Вконец опьяневший Ожид и не заметил, как Леора подбросила в его бокал таблетку снотворного. А пока администратор видел во сне ресторанчик, она быстро оделась, собрала необходимое, сбегала в номер любовника, забрала из его бумажника все деньги — двадцать семь франков — и покинула отель.

Дабы не привлекать внимание жандармов, она решила добраться до Парижа не на поезде, а на попутной машине.

Сверкающий хромом «ягуар» остановился по первому знаку Леоры. Такую женщину, как она, приятно было видеть рядом с собой любому мужчине, особенно бонвивану, вроде месье Мушара, седого, дородного господина. Он был часовщиком и держал в Париже процветающий магазин.

Леора пустила в ход все свои чары, ее юбка задралась, обнажив колени, и вскоре правая рука часовщика мягко легла на ее бедро. Он был из разряда мужчин, которые не упускают своего шанса, несмотря на то что они — женаты и счастливые отцы взрослых детей. Леора окинула его быстрым взглядом: костюм от хорошего портного, три дорогих кольца.

Она прикинулась добродетельной и отстранила руку часовщика. Леора дала понять, что она не ханжа, но мимолетный роман в каком-то стеклянном ящике на колесах ее вовсе не прельщал. Иное дело — любовь в уютном номере комфортабельного отеля, полумрак, жареный цыпленок с искрящимся шампанским… «Я слабая женщина» — любила говорить Леора.

Поскольку месье Мушар был кавалер, а его бумажник — туго набит деньгами (недавно он очень выгодно сбыл партию контрабандных часов), желания Леоры сбылись.

В Париже они остановились в довольно дорогом отеле, заказали номер с ванной и записались в гостевую книгу как супруги Садуль. Десять франков чаевых, и администратор сыграл роль священника, благословляющего брак.

Такое счастливое начало задуманной аферы придало Леоре уверенность. Да и влюбленный месье Мушар так основательно тряхнул мошной, что она, ухоженная в первоклассном косметическом салоне, одетая в первоклассном ателье, превратилась в обольстительную даму. Будь у нее заурядный вид, Де Брюн, вероятно, просто вышвырнул бы ее на улицу или сунул бы ей за фотографию Эреры сотню-другую франков, убежденный, что эта жалкая потаскушка не представляет для него опасности.

Итак, Леора пришла, увидела, победила. Де Брюн нервничал. Бегство Гранделя, потеря последней партии героина, которую идиот Винкштейн передал антиквару, исчезнувший список перекупщиков, недавние события в психиатрической клинике доктора Жюно — все это парализовало его волю. Обычно тонкий и педантичный аналитик, сейчас он утратил всякую способность соображать, поскольку просто не знал, с какой стороны ему угрожает большая опасность и как ее избежать. Что, если Гранделю удалось сколотить собственную банду? Что, если полиции удалось арестовать антиквара?

Леора представилась близкой подругой Эреры и сказала — пусть Де Брюн в этом не сомневается, — она послана одним человеком, ее компаньоном. Кто это? Ламбер? По сведениям Де Брюна, тот был стреляный воробей, вполне способный на шантаж. Вместо того чтобы продать собранный материал какой-нибудь газете, Ламбер и его любовница хотели, очевидно, предложить ему сделку. Но что они знали? И сколько это стоило?

Де Брюн придал своему лицу любезное выражение.

— Мне очень приятно познакомиться с вами. — Задумавшись, он помолчал. — Только имя Эрера мне ничего не говорит. Имя весьма редкое, я определенно вспомнил бы его.

Леора изобразила улыбку.

— Я кое-что узнала о судьбе Эреры и могу понять вашу сдержанность, месье. Она была великая актриса, — сказала Леора, рассеянно глядя мимо Де Брюна, — и то, что сейчас она оказалась в таком положении, более чем печально. Это — трагично! — Словом «трагично» бывшая натурщица очень любила выражать глубокие и возвышенные чувства.

— Что значит трагично? — наседал Де Брюн.

— Скажите на милость, месье, разве сумасшествие не трагично?

— Я так ничего и не понял.

— Вы все прекрасно поняли, — вспылила Леора. — Вы никогда не слышали о наркотике под названием героин, и никогда — о женщинах, которые, спятив, прыгают в Сену, и никогда — о клинике доктора Жюно? Может быть, вы никогда не видели и этой фотографии и не читали этого посвящения?

Она была так глупа и неопытна, что показала фотографию и даже отдала ему в руки, однако из ее поведения Де Брюн сделал совершенно противоположный вывод. Он подумал, что имеет дело с продувной бестией. Он узнал эту фотографию, сразу вспомнил посвящение, вспомнил и о загадочных обстоятельствах, при которых снимок исчез. Он подозревал, что сама Эрера во время одного из своих последних визитов — уже тогда она пристрастилась к героину — похитила его. Она потребовала назад все свои письма и прочие доказательства былой любви и нежности, узнав, кем в действительности был Де Брюн — одним из главарей парижского преступного мира.

Он до сих пор не забыл Эреру. Она относилась к числу тех редких женщин, в обществе которых он мог, не испытывая скуки, проводить долгие часы. Заметив ее пристрастие к героину, он не жалел денег и сил для ее спасения от этой беды. Когда же Де Брюн узнал, что доктор Жюно, которому он доверил Эреру, сам — наркоман и часть пациентов оставалась в его клинике лишь потому, что за высокую плату Жюно снабжал их героином, его последние надежды рухнули.

Де Брюн прекрасно понимал: если эта фотография и материал, который по его предположению — Ламбер собрал об Эрере, Жюно, Гранделе и других, будут переданы в прокуратуру и прессу, катастрофы уже не избежать.

Возвращая Леоре снимок, он холодно проговорил:

— Предположим, мне знакома эта фотография и меня, как и вас, интересует все, что произошло с вашей приятельницей Эрерой. С кем я могу связаться?

От тона сказанного, от тишины кабинета по телу Леоры пробежал озноб. Она вновь вспомнила о том, что случилось с Табором. Не столько разум, сколько инстинкт подсказал ей, что у сидящего напротив мужчины человеколюбия не больше, чем у падающей каменной глыбы. «Я — в ловушке, пронеслось в голове Леоры, — Господи, помоги мне выбраться отсюда». Но внешне она ничем не выдала себя. Стараясь скрыть дрожь, она сказала: