Камикадзе - Михаил Панин

Потом я лег под деревом на траву, раскинул руки и ноги и, глядя в небо, просвечивавшее сквозь листья, вдруг понял, что я сказочно богат! Я законный хозяин острова, избранный народом. На какой срок - неважно, но не меньше, чем на два срока. А там будет видно. Остров - чудо. Даже если на нем нет никаких других залежей - золота и серебра, - то все равно, если вывозить отсюда танкерами один спирт, я со временем стану мультимиллиардером. Ручей этот, по всей вероятности, течет тут с сотворения мира, но, как я понял, почему-то не впадает в океан. Если бы впадал, в океане давно погибло бы все живое. Но оно не погибло, значит, спирт где-то накапливается, образуя подземный водоем, не связанный с океаном. И не дай бог когда-нибудь прорвет... Но интересно, почему туземцы его не пьют?

Помню, еще подумал: а может, все-таки не медицинский?..

А больше ничего не помню - как вернулись вечером в деревню, как туземцы меня несли. За руки и за ноги или по очереди на плечах? Или соорудили из подручного материала какие-нибудь носилки. Ни-че-го! Но, слава богу, спирт оказался настоящий, этиловый, потому что перед утром я все-таки проснулся - у себя в резиденции, на разложенном чьей-то заботливой рукой моем спасательном плотике. В помещении было еще темно, пощупал - рядом лежало какое-то тело. Еще пощупал. Нет, это была не Мэри, нечто гораздо больших размеров, и сопело, как мужик. Голова трещит, а главное - на душе скверно. Опять нажрался... Нашел в кармане комбинезона зажигалку, чиркнул - рядом раскинулась в небрежной позе, разметав волосья, Жаклин, политическая советница... Как она сюда попала? И неужели я с этой развратной самкой совокуплялся?

Я растолкал даму и выгнал ее из помещения. А потом опять уснул.

Когда я во второй раз проснулся, было уже совсем светло. Во рту сухо, но рядом уже стоял кувшин с апельсиновым соком, приятно охлажденным. Душевный парень этот Минька... Выпил полкувшина, стало легче. Думаю: сбегаю на двор... А потом еще посплю.

Но тут за стенками резиденции раздался какой-то сдавленный визг, послышался шум борьбы, крики, как будто кого-то собирались резать. Я вскочил со своего ложа и схватился за пистолет.

Вдруг занавеска на дверях откинулась и вошли: сначала Майкл-Минька, помахивая короткой дубинкой. Свирепый, как черт, - гуд монинг, сэр! За ним двое гвардейцев, тоже с дубинками, втащили какого-то упиравшегося изо всех сил лысого туземца в набедренной повязке и бросили его передо мной на пол. Лысый сначала злобно огрызался, что-то кричал охранникам, доказывая свою правоту. Но Минька огрел его дубинкой по спине, и туземец угомонился, покорно стоял передо мной на четвереньках с опущенной головой.

- В чем дело? - спрашиваю у Миньки. Пистолет уже спрятал, поняв, что случился какой-то рядовой инцидент на бытовой почве и начинаются мои рабочие будни в качестве верховного правителя и судьи. Принял, по возможности, государственный вид...

- А вы посмотрите, сэр, на это безобразие! - замахал Минька руками. - Это о'кей? - ткнул в согбенного туземца пальцем.

Я посмотрел, но ничего такого не увидел. Пожал плечами.

Тогда Минька обежал два раза вокруг лысого, не зная, за что его ухватить лысый да еще без рубашки, - но потом огрел еще раз по спине палкой, и туземец сам вскочил на ноги, как ужаленный. Минька сорвал с него набедренную повязку.

- Стой, когда тебе велят, сволочь! Смотрите, смотрите, сэр! Разве это порядок?! - жестикулировал Минька. - Посмотрите на его детородный орган!

Я посмотрел... Орган как орган, ничего выдающегося, но лысый, для красоты, привязал к нему бантик из стебля какого-то вьющегося растения. Ну и что? Что тут такого? Я, конечно, понимал, что бантик не на месте, зачем он там, но мало ли что мы понимаем, что другие понимают совсем иначе. Плюрализм такая вещь кому что нравится.

- Теперь видите, сэр? - сделал негодующий жест Минька. Но я никак не мог взять в толк, в чем заключалась моя миссия.

Тогда Минька стал объяснять мне, показывая пальцем то на туземца, то на себя и других гвардейцев, мол, вы же видите, сэр, никто из нас не позволяет себе никаких вольностей - что бог дал, с тем и ходим, а этот хитрован...

Минька подбежал к лысому и отвесил ему затрещину - ты думал, что ты умнее.

Словом, как я понял из Минькиных объяснений, если некоторые умники будут позволять себе такие вещи, пострадает справедливость. Что-то в этом роде. Или я чего-то не понимал. Ну, сделал себе украшение человек и сделал. Что тут такого? В конце концов, это его собственность, а собственность священна.

- Ну, а я-то тут при чем? - говорю Миньке. Все это было так некстати... Потом говорю: - В общем так, если этот туземец инакомыслящий - немедленно отпустить! А если он нарушил закон, сажайте его, - куда там у вас сажают - в КПЗ... Потом суд, лучше всего - суд присяжных. Но все должно быть по закону, произвола я не потерплю. И бить людей в моем присутствии не позволю. Посадите его под замок, потом разберусь. У меня голова отваливается... Все поняли? Тогда о'кей.

И сделал жест - свободны.

Охранники подхватили провинившегося туземца под руки и потащили во двор. Следом за ними вышел Минька, сдержанно кивнув мне - о'кей, сэр, все будет исполнено как вы сказали, суд присяжных так суд присяжных. Какой ты умный, думаю, но все-таки не догадался прихватить для меня кувшинчик - из ручья, чтобы поправить голову. Что мне теперь, самому бежать туда?

А через минуту во дворе раздался страшный вопль. Как будто и в самом деле кого-то резали. Я выскочил. Но было поздно. Лысому туземцу уже отрубили орган. Минька держал его на отлете, как скальп или отрубленную голову. Потом он издал торжествующий вопль, размахнулся и закинул злополучный орган далеко в кусты.

Мне стало дурно. Пошатываясь, я вернулся опять в резиденцию. Перед глазами стояла страшная картина: плачущий туземец... Вот тебе и Минька!

Я опустился на чурбачок посреди резиденции и попробовал сосредоточиться. Что за нравы? Разве я это приказал? Надо кого-то послать к ручью... Но тут со двора ворвалась какая-то разъяренная фурия, это была Жаклин, и закричала не своим голосом, что она никому не позволит так с нею обращаться! Даже королю! Она честная девушка... И стала утверждать, что она никому не навязывается и что это я сам вчера, когда уже была ночь, послал за ней охранников. Среди ночи подняли с постели, сэр! Вы говорили, что я в вашем вкусе! А потом выгнали, как собаку!

Я ничего не понимал. Одна нештатная ситуация за другой. Голова разламывалась на части. Жаклин продолжала жестикулировать: я должен на ней теперь жениться... Если я джентльмен. А как же, думаю, конечно, джентльмен...

Да пошли вы все! Оно мне надо, чтобы какая-то дешевка на меня так кричала! Завтра же подам в отставку. Не хочу я никем управлять, проживу и так. Построю себе хижину у ручья...

А ловить форель буду ходить к другому водоему.

Но тут в резиденцию вошел Минька, но уже не свирепый, кроткий, - извините, сэр, я не знал, что у вас дама. И почтительно застыл у входа. Но не в этом дело. На нем была набедренная повязка! Я даже приподнялся с чурбачка. Что это с ним? Он пожал плечами. Ну, ясно... О, Господи, кажется, я ему вчера присвоил генерала.

Вслед за Минькой вошел еще один охранник, хромой и тоже в набедренной. А этому я что присвоил? Этот держал на вытянутых руках поднос с кувшинчиком. Кроме кувшинчика на подносе лежал нарезанный лимон, кусок курицы, макрель. Я машинально хлебнул из кувшинчика, сделал хороший глоток. Запил соком.

Потом опустился на чурбачок и наконец сосредоточился. Голову отпустило. Мысли прояснились и стали добрыми. И через пять минут, закусывая холодной курицей и подливая из кувшинчика, я понял, что у меня нет выхода - я уже безнадежно развращен свалившейся на меня властью. Мне даже никому ничего приказывать не надо, стоит только намекнуть - и все исполнят. Как же я буду жить простым туземцем? Тот же Минька в любой момент может поймать и обезглавить... А так у меня - неприкосновенность. Не буду отказываться от власти. Думаю: может, позвать Мэри? Но с другой стороны, Жаклин уже сидела рядом, скромно опустив глазки, и раз ее ко мне так тянет... Какое-то раздвоение личности. Я как кентавр - лошадь с человеческим лицом. К тому же власть - это хорошая возможность что-нибудь сделать для народа. Без власти как сделаешь? Смягчить нравы, например. Ну что это за нравы!

Перед глазами опять возник несчастный туземец... Куда он теперь пойдет с такой травмой? Везде будет гоним... Может, ему отрубили и за дело, про плюрализм тут никто не слышал, но крайностей все-таки лучше избегать. Сейчас все избегают - так, иногда кого-нибудь побомбят.

Мелькнула еще какая-то мысль, мелькнула и пропала, уже не вспомнить. Ну и бог с ней, у меня мыслей много. Например: а кто сказал, что у короля должна быть только одна фаворитка? Маркиза де Помпадур... Никто не сказал. Почему одна, какие бы красивые у нее ни были ноги и глаза, должна безраздельно пользоваться благосклонностью монарха? У царя Соломона было семьсот наложниц! Вот это царь так царь.