Выстрел. Дело, о котором просили не печатать - Жюль Мари

— Сегодня ночью я велел сделать отверстия в потолке этой комнаты. Через эти отверстия я буду лить воду на госпожу Гонсолен. Я заставлю ее говорить, заставлю забыть роль, которую она играет столь совершенно.

Франсуа вздрогнул, но ничего не сказал. Маньяба продолжал:

— Если воды будет недостаточно, я употреблю угрозы, уколы и раскаленное железо. Если она по-прежнему будет сопротивляться, я разобью ее энергию опиумом, эфиром и хлороформом.

Франсуа сделал резкое движение и схватил Маньяба за руку.

— Вы этого не сделаете, — сказал он изменившимся голосом. — Это будет превышением ваших прав.

Маньяба посмотрел на него с удивлением:

— Я так же, как и вы, мой юный друг, не хочу прибегать к столь сильным средствам, которые перечислил. Признаюсь, это будет зависеть от госпожи Гонсолен: перестав притворяться, эта женщина избавится от дальнейших допросов.

— Но это варварство…

— А разве хорошо было убивать мужа? Неужели вы думаете, что я буду колебаться, употребить эти средства или нет, чтобы добиться правды от женщины, которая совершила убийство и надеется остаться безнаказанной?

— Вы не можете предвидеть решения судей.

— Мне достаточно моего убеждения.

— Госпожа Гонсолен, может быть, не виновна.

— Тем лучше, если она не виновна, стало быть, она действительно помешана. Я буду рад, если я ошибся.

— Не виновна она или виновата, кто дает вам право мучить эту женщину? Только один суд может вынести ей наказание. Вам не дозволено прибегать к действиям, напоминающим пытки инквизиции…

— Потише, мой юный друг, не горячитесь. Я сделаю, что сказал, и прошу не гневаться. Никто на свете не может запретить мне это. Эти пытки, о которых вы говорите, не я придумал. К ним прибегали самые знаменитые врачи.

— Пусть так. Но я не хочу нести ответственность за ваши кощунственные поступки. Я попрошу судей назначить вместо меня другого доктора, с которым вы сойдетесь лучше.

— Вы свободны, господин Горме. Позвольте мне только сделать вам одно замечание. Вода не может оскорбить вашего человеколюбия. Подождите результатов. Использование воды везде практикуется как средство запугивания. Напрасно вы назвали его варварским. Правда, подобный душ был причиной нескольких несчастий, но это случилось вследствие неосторожности. В Париже я провел несколько лет в больнице для душевнобольных и часто слышал, что холодный душ приносил страдальцам большую пользу. Следовательно, ваши опасения безосновательны.

Маньяба говорил с улыбкой на губах и с иронией в голосе. Франсуа не отвечал. «Если я уйду, Мадлен погибнет. Кто-нибудь должен помогать ей переносить все мучения этого варвара», — подумал он. Маньяба продолжал тем же тоном:

— Я убедил вас?

Франсуа охватил испуг. Видеть страдания своей любовницы, видеть, как это тело, которое он покрывал горячими поцелуями, будет изгибаться от прижиганий раскаленным железом! Он боялся потерять силы, выдать себя. Она, Мадлен, не скажет ничего, пока он будет тут, при нем она умрет под пытками, не произнеся ни одного лишнего слова, но он, Франсуа, не чувствовал в себе мужества выдержать подобное зрелище. Он предпринял последнюю попытку.

— Как ни преступна госпожа Гонсолен, я прошу вас не забывать обязанностей, налагаемых на вас человеколюбием. Вам действительно позволено употребить средства, на которых вы остановились, но я думал, что при вашей опытности нет резона прибегать к ним. Я не склонен защищать эту помешанную, но думаю, что в данном случае я прав. Хотя я еще молод и испытываю к вам большое уважение, позвольте мне заметить, что опытные доктора не имеют обыкновения прибегать к таким радикальным мерам. Лишь после глубоких исследований они берутся за подобные средства, и только в том случае, когда полностью уверены, что больной, вверенный их попечениям, притворяется помешанным.

— У меня такое же отвращение к этим методам, что и у вас, и, прежде чем приняться за них, я использую терапевтические способы. Хоть вы и противитесь, я все-таки применю холодную воду и пока ограничусь этим. Но через несколько дней, а может быть, и завтра, я дам ей опиум, чтобы сломить упорство. Он бессилен против проявлений умственного расстройства, но отлично действует на человека физически и духовно здорового и таким образом всегда выдает обманщика.

Франсуа ничего не ответил. Он знал Мадлен, знал, насколько она крепка и как владеет собой. Намерение Маньяба использовать опиум, по мнению Франсуа, не должно было привести к ожидаемому результату. Зная Мадлен, Франсуа был убежден, что опиум будет бессилен. Таким образом, новое испытание станет лишь одним из доказательств ее помешательства.

Пока молодой человек предавался этим размышлениям, Маньяба вышел из комнаты. Тут же появились сторожа и поставили глубокую ванну под отверстиями в потолке. Маньяба вернулся и привел Мадлен, которая не сопротивлялась и позволяла манипулировать собой. Он выпустил ее руку и отступил, оставив ее посреди комнаты. Две струи холодной воды полились с потолка прямо на голову молодой женщины. Мадлен закрыла глаза. Она страшно побледнела и так стиснула руки, что ногти впились в кожу. Вода со страшной силой ударяла в ее тело. Черные волосы прилипли к лицу, шее и плечам.

Франсуа был бледнее ее. Он сидел стиснув зубы, с душой, наполненной страшным испугом. Он скрестил руки на груди и чувствовал, как на ладонях выступает пот. Маньяба бесстрастно стоял возле помешанной, не спуская с нее глаз, рассматривал ее, взвешивал ее страдания, ожидал любого признака слабости. Вода текла на Мадлен. Она вымочила ее платье, обрисовывая гибкий стан, который казался еще выше и стройнее.

Женщина молчала. Ни одного слова, ни одной жалобы не сорвалось с ее губ. Вода продолжала хлестать по ней с неслыханной жестокостью, смертельный холод проникал до костей, но она не сделала ни одного движения. По знаку Маньяба душ перестал течь, тогда Мадлен раскрыла глаза и посмотрела на обоих докторов. Этот блуждающий взгляд, который в ту минуту действительно походил на взгляд помешанной, остановился на Франсуа Горме со странной пристальностью и с тем же выражением безразличия.

Маньяба задал ей несколько вопросов, на которые она не ответила. Тогда доктор с нетерпением и с гневом произнес:

— Чем больше я наблюдаю за вами, тем сильнее убеждаюсь, что вы ломаете комедию. Вы хотите выдать себя за помешанную. Вы не обманете никого и так хорошо это поняли, что решились не отвечать мне, когда я вас спрашиваю. И все для того, чтобы не впасть в противоречия, как вы это делали до сих пор.

Мадлен ответила слабым голосом:

— Я не помешана. Мне здесь очень хорошо. Почему вы хотите забрать меня отсюда?

Маньяба пожал плечами. Он шепотом что-то сказал сторожам. Те взяли Мадлен на руки и посадили в ванну. Вода доходила ей до плеч. Две струи ледяной воды опять полились на нее с потолка. Франсуа прошептал вполголоса:

— Это ужасно!

К счастью, никто не слышал его. Он отвел взгляд. Мужество оставляло его. Он страдал невыносимо и, отвернувшись, надеялся преодолеть свою слабость. Движение Маньяба, который наклонился к Мадлен, вернуло ему присутствие духа. В эту минуту Мадлен пошевелила руками, губы ее раскрылись, словно для жалобы, но ни Маньяба, ни Франсуа не услышали ее. Ни единого стона не сорвалось с этих губ, опущенные уголки которых выдавали нравственную пытку.

Душ выключили.

— Вас будут поливать холодной водой с утра до вечера, все время, пока вы будете притворяться, — монотонно проговорил Маньяба. — Следовательно, вам остается признаться в притворстве и дать суду показания, которых он ждет от вас. Я предупреждаю вас, что это не единственное испытание, которому вы будете подвержены. Я убежден, что вы не устоите против избранных мною средств. Если вы не виновны в убийстве вашего мужа, вам нечего притворяться помешанной, потому что вы не подвергаетесь никакой опасности. Вы можете, признавшись, прекратить эту ужасную комедию и заслужить снисхождение судей. Подумайте хорошенько о том, что я вам говорю, и последуйте совету человека, который не хочет вредить вам, а, напротив, расположен простить вас, если вы виноваты, и защитить, если вы не виновны.

Мадлен ничего не сказала. Тогда в третий раз две струи хлестнули ее с такой силой, что голова, опрокинувшись на плечо, закачалась справа налево, как будто вдруг отделилась от туловища. Доктора давно заметили, что холодный душ действует быстро и сильно в случае активного помешательства и медленно при помешательстве меланхолическом. Он производит три действия: охлаждение головы, сотрясение черепа и нарушение дыхания. Но главное, душ воздействует нравственно, возбуждая чувство страха перед болью.