Страна смеха - Джонатан Кэрролл

Она отряхнула руки, веером брызнули крошки.

– Да, с местного кладбища. Я на днях прошлась по городу, на местности немного сориентироваться. И за почтой стоит очень симпатичная церквушка, прямо как с открытки – очень, ну, старая и английская. Темная такая, солидная, и каменная стена вокруг. В детстве я часто перетирала надписи с надгробий, так что интерес остался.

Сев обратно за стол, я пошевелил бровями вверх-вниз, как Питер Лорри52:

– Хи... Хи. Хи-и-и! И у меня тоже, дорогая. Крысы и пауки! Пауки и крысы!

– Ой, Томас, прекрати! Ты разве никогда не перетирал надгробные надписи? Они такие красивые! Томас, ты прекратишь дурачиться? Ну ладно, ладно, очень похоже вышло. Доволен? Вылитый вампир. Ты хочешь выслушать или нет?

– Хочу, дорогая.

Саксони засунула в тостер еще два куска хлеба – пшеничного с отрубями. Глядя, как она ест, иногда я думал, что в прошлой жизни она голодала.

– Я бродила между могилами, но что-то было не так, понимаешь? Как-то необычно, странно... не так. И вдруг я поняла. Все имена на надгробьях, или почти все, были из “Анны на крыльях ночи”.

– Да ну?

– Честное слово. Лесли Бейкер, Дейв Миллер, Ирен Вайгель... Все до единого.

– Ты шутишь!

– Ничуть. Я собралась сходить за блокнотом и все их переписать, но потом подумала, что ты тоже, наверное, захочешь посмотреть, и не стала торопиться.

– Саксони, это фантастика! Почему ты мне раньше не сказала?

Она протянула руку над столом и сжала мою ладонь. Казалось, чем дольше мы вместе, тем больше ей нравится трогать меня и чтобы я ее трогал. Не обязательно с вожделением или нежностью, довольно простого телесного соприкосновения. Небольшой электрический контакт на секунду-две, чтобы другой знал, что ты есть. Мне тоже это нравилось. Но дело есть дело, тем более связанное с Франсом, так что я заставил Саксони поскорее дожевать ее тост, и мы отправились на кладбище.

Через пятнадцать минут мы уже стояли перед церковью Св. Иосифа. В детстве у меня было много друзей-католиков, которые всегда крестились, проходя мимо своей церкви. Мне не хотелось от них отставать, и они научили меня, как это правильно делать, и я тоже крестился, когда мы проходили мимо церкви вместе. А однажды ехали мы с мамой на машине и миновали церковь Св. Марии. Как добрый католик, каковым не был, я машинально перекрестился прямо перед расширившимися от ужаса методистскими очами матери. Мой психоаналитик чуть не свихнулся, несколько недель пытаясь выяснить, откуда взялся у меня такой импульс.

Пока мы с Саксони стояли там, передняя дверь отворилась и вышел священник, настоятель церкви. Он быстро спустился по крутым каменным ступеням и, сухо кивнув нам, торопливо прошел мимо. Повернув голову, я видел, как он садится в бордовый “олдсмобиль-катласс”.

Саксони двинулась к церкви, и я последовал за ней. День был необыкновенно красив, а воздух прохладен. Налетавший сильными порывами ветер шелестел в кронах деревьев, поднимал повсюду летнюю пыль, и облака неслись над головой, как в ускоренной киносъемке. Солнце напоминало четкую, ясную печать в середине кобальтово-синего конверта.

– Ты идешь? Не бойся, маленькие человечки из могил тебя не укусят.

– Да, мэм. – Я догнал ее и взял за руку.

– Смотри. – Она указала ногой на надгробье.

– Ха! Брайан Тейлор. Как тебе это нравится! А там, смотри – Энн Меджибоу. Ой, Сакс, да они все здесь! Давай, начинай переписывать, а я пойду пока осмотрюсь.

По правде говоря, я не был в восторге от такого открытия. Не знаю, может, я действительно по натуре романтик, но я предпочитал, чтобы творчество моих кумиров несло отпечаток чистого вдохновения во всех своих аспектах. Сюжетная линия, окружающая обстановка, действующие лица, имена собственные... Чтобы все это принадлежало им одним, происходило из их головы – а не из телефонной книги, не из газеты, не с кладбища. А так Франс выглядел слишком человечным.

Время от времени в наш калифорнийский дом пробивались, несмотря на охранника, сумасшедшие поклонницы отца. Любимая его история была – “Женщина, звонившая в дверь”. Она звонила так долго и настойчиво, что мой старик подумал, уж не пожар ли. Вообще-то он держал за правило не открывать дверь, но в этот раз открыл. Женщина, стискивавшая его фотографию восемь на десять, взглянула на свое божество и отшатнулась с порога. “Но почему вы такой низенький?” – возопила она и так и заливалась слезами, когда ее уволакивали.

Насчет надгробий Саксони была права: они оказались весьма любопытными и, на свой грустный манер, чарующими. И в них читалось столько боли!.. Дети, родившиеся 2 августа и умершие 4 августа; мужчины и женщины, успевшие похоронить всех своих детей. Так легко было представить пару средних лет в каком-нибудь унылом сером доме, ни словечка друг другу, фотографии умерших сыновей и дочерей в ряд на камине. Может быть, все эти годы замужества она обращается к супругу “мистер”.

Я поправлял на одном из надгробий стеклянную банку с цветами, когда услышал, как меня зовет Саксони. Подозреваю, когда-то это были оранжевые бархатцы, но теперь они напоминали мятые шарики гофрированной бумаги.

– Томас! Томас, иди сюда.

Она была на другом конце кладбища, где земля шла под уклон. Саксони, опираясь на руку, присела на корточки у какой-то могилы. Я встал, и мои колени хрустнули, как сухой хворост. Мистер Хорошая Спортивная Форма.

– Не знаю, насколько тебя это обрадует. Здесь твой друг Инклер.

– О нет, только не это.

– А вот и да. Герт Инклер. Родился в тысяча девятьсот тринадцатом году, умер в тысяча девятьсот... Погоди-ка! – Она протерла рукой розовато-серый камень,– Умер в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом. Не такой уж и старый.

– Вот до чего доводят пешие прогулки вокруг света. Черт! Я был уверен, что мы сделали великое открытие. Персонаж Маршалла Франса, не мелькавший ни в одной из его книг. А оказывается, это просто какой-то жмурик с местного кладбища.

– Когда ты так говоришь, то похож на Хамфри Богарта53. “Жмурик с местного кладбища”.

– Саксони, я ни под кого не подделываюсь. Извини за неоригинальность. Не все же мы такие творческие личности.

– Да успокойся, Томас. Иногда ты лезешь в бутылку, только чтобы посмотреть, заглочу ли я приманку.

– Смешанная метафора. – Я отряхнул о брюки испачканные землей ладони.

– Ах, извините, господин учитель английского. Мы вяло обменивались колкостями, пока Саксони не замерла, увидев что-то у меня за спиной. И не просто замерла, а оцепенела – ну вылитая ледяная скульптура.

– Милое местечко для пикника.

Я понял, кто это.

– Привет, Анна.

Теперь на ней была белая футболка, новенькие хлопчатые штаны цвета хаки и те же потрепанные кеды: милашка, да и только.

– Чем это вы тут занимаетесь?

Как она узнала, что мы здесь? Случайность? Насколько я знал, единственный, кто нас видел,– священник, и это было всего несколько минут назад. Даже если он позвонил ей, как она добралась так быстро? На ракете?

– Да так, кое-какими изысканиями. Томас догадался, откуда ваш отец брал имена персонажей для “Анны на крыльях ночи”, и привел меня показать.

Моя голова провернулась на шее, как у Линды Блэр в “Экзорцисте”54. Это я догадался?

– И вы удивлены?

– Удивлены? Ах, этому? Да. То есть нет. М-м-м, то есть да, пожалуй. – Я пытался понять, зачем Саксони врет. Хочет в наилучшем свете выставить меня перед хладнокровными очами Анны?

– И кого вы навещаете? Герта Инклера? Папа же так нигде его и не использовал.

– Да, мы знаем. Человек, обошедший весь мир. Он действительно это сделал?

Улыбка сползла с ее лица. И в щелочках сузившихся глаз сверкнула такая злоба!..

– Где вы про это слышали?

– “Железнодорожные станции Америки”.

От моего ответа она не просияла, отнюдь. Мне вспомнилось, как она вела себя с Ричардом Ли несколько дней назад в лесу. Но сейчас это был не адский гнев, описанный Дэвидом Луисом, а скорее леденящая злоба.

– Местная библиотекарша дала мне книгу, которую любил читать ваш отец. Про железнодорожные станции Америки. Когда я листал ее, то обнаружил на полях его пометки с описанием Инклера. Если хотите взглянуть, она у меня дома.

– Я смотрю, вы уже рьяно взялись за дело. А что, если я не санкционирую биографию?

Она взглянула мне прямо в лицо, затем через мое плечо стрельнула глазами в Саксони.

– Если вы не собирались давать разрешение, почему же были так любезны с нами все это время? Дэвид Луис описывал вас как чудовище.

Милая Саксони! Тактичная, чуткая, всегда находит в нужное время нужный комплимент. Прирожденный дипломат.

Меня подмывало закрыть голову руками, уберечься от битвы титанов – которая, как это ни удивительно, так и не разгорелась. Анна шмыгнула носом, сунула руки в карманы и закивала, словно китайский болванчик. Вверх – вниз, вверх – вниз...