Дремучие двери. Том II - Юлия Иванова

Долг отцу Тихону она вернула очень быстро. Кончились свои цветы, подружилась с девчатами из Киева и Адлера, брала у них оптом розы. Были первое время разборки с монополистами-перекупщиками так называемой «кавказской национальности», но и те её зауважали, когда она нескольких человек вызволила из районного отдаления милиции за торговлю в неположенном месте, предъявив втайне своё киношное удостоверение.

Правда перепродажу, то есть спекуляцию, отец Тихон не одобрял /«Ну ладно, батюшка, к следующему лету. Бог даст, свои цветы выращу»/. К тому же каялась Иоанна, что подсовывает иногда покупателям не очень-то качественные цветы, да и вообще — мало ли в торговом деле греховных соблазнов! Итак, с утра до двух торговля, потом она приезжала, кормила строителей обедом /разумеется, не без рюмочки/, давала руководящие указания, убирала мусор, копалась в огороде, ездила за гвоздями, цементом, трубами, стонами…

«Да, купила ты, мать, концлагерь»… Вели газ, канализацию, заливали фундамент, клали кирпич, к осени успели возвести дом под крышу. Зимой предстояли внутренние и отделочные работы. Знающие люди сказали, что дело это самое дорогое и хлопотное, а Иоанна-то надеялась, что основные расходы позади! И цветочный сезон кончился…

Отец Тихон опять пришёл на помощь. И понеслось. Полы /двойные, разумеется/, утепление потолков, штукатурка, сварка отопления, плитка, окна, двери, окраска, обои… Новые незнакомые игры… Смогу ли? — думала Иоанна. Это казалось выше человеческих возможностей. И она копала вместе с рабочими, укладывала арматуру, заливала жидкий бетон, красила полы, окна, клеила, поддерживала, подвинчивала, подстукивала, приобретая понемногу навыки всех строительных профессий, о которых когда-то писала в юности. Как, кстати, помогла ей та журналистская практика, коммуникабельность в контактах с людьми!

— С ума сошла! Да ты не сможешь, не справишься! — говорили ей. «Неужели смогу?» — удивлённо и восхищённо спрашивала она себя. Она смогла. Она была подручной, поварихой, официанткой, посудомойкой /иногда за стол садилось до двадцати человек/. Рабочие пили водку, буянили, падали с лесов, приставали с гнусными предложениями, матерились, халтурили одновременно у соседей, приворовывая у неё стройматериалы, и партачили, где только можно.

Она выдержала. Прогоняла одних, нанимала других. Однажды двое студентов стройотряда долго раздумывали вместе с ней, как поставить на лоджию слишком высокую стеклянную дверь, которая, по всем признакам, укорачиванию не подлежала /какие-то филёнки, замки, болты кругом/…«А может, поднять потолок или опустить пол?» — предложила Иоанна.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

Ребята уехали, а Иоанна в полном отчаянии отправилась к деду-фронтовику на соседней улице, по профессии кузнецу, в армии — конюху, а вообще, по слухам, могущему всё, но уже давно не при деле из-за болезни ног. Старика и впрямь с виду ветром качало. — «Дедуль, ты хоть дойди, посмотри, посоветуй насчёт двери», — умоляла Иоанна. Уговорила-таки. Боялась — по дороге рассыплется.

— Вот, дедуль, высока… То ли пол прорубать, то ли потолок. Не влезает.

— Ладно, щас прорубим. Струмент какой есть?

— Да вот, в ящике.

— Ладно, иди пока погуляй часок-другой…

Когда Иоанна вернулась из магазина, дед курил беломорину, а дверь стояла на месте. Пол и потолок — тоже. Иоанна протёрла глаза — дверь ничуть не изменилась, лишь укоротилась, будто по волшебству. Где, как? Никаких следов.

— Дед, как ты это сделал?

— А чего там делать-то?

Посидели, выпили.

— Дед, иди ко мне работать. Тебе ничего тяжёлого делать не придётся, ты только этими чайниками руководи. А, дед?

— На кой они мне нужны — руководить — вон они понашлёпали чего! Один хрен, что горшками командовать. Коли надумаю — один возьмусь. Пособишь, коли что?

— Дедуля, миленький, конечно пособлю!

И чмокнула его в небритую седую щёку. Дед спас её — он действительно умел всё. Приходил в восемь, уходил в пять. В час они обедали — и стопку, по окончании работы — ещё стопку с огурчиком. Брал он немного — двенадцать рублей в день, работал степенно, добросовестно и требовал лишь одного — чтоб его не торопили. Она не уставала удивляться, какие чудеса он выделывал на своих больных ногах. За зиму они практически вдвоём произвели всю внутреннюю отделку дома. Иоанна не только помогала, но и училась, восхищаясь, как легко он находит выход из, казалось бы, самых безвыходных ситуаций. Вытянуть нужную неподъёмную балку из штабеля, забить в недоступном месте гвоздь, положить кафельную плитку на обитую оргалитом перегородку /«чего мудрёного, рабицу надо прибить и на раствор!»/. Она ловила себя на том, что влюблена в этого деда, ему нравилось её восхищение, он при случае хлопал её фамильярно по бедру или коленке, звал «Яничкой» и за работой они пели дуэтом популярные песни — военные, народные, романсы. И деда восхищало, что Иоанна помнила все слова.

Одержим победу, К тебе я приеду На горячем боевом коне.

Она пела, а дед подмурлыкивал, расплывался, таял.

— Я тебе, Яничка, перильца на лесенке вырежу. Увидишь, какие, как сестре родной. Мужик твой шляпу обронит.

Денис никогда не носил шляп, дед видел его лишь пару раз, но резко различал его и Иоанну. Если она была «своя», то он — чужак, «шляпа» и «барин». «Шляп» дед дурил, заламывая цену, лебезил фальшиво, в глубине души презирая за неумение даже вбить гвоздь. Но дерзость странным образом сочеталась с самоуничтожением, особенно когда слышал дед от «шляп» мудрёные разговоры, которых не понимал. Сразу тушевался и превращался из кудесника в пришибленного, как рыба об лёд, тщедушного старичка с несвежими носками на распухших ногах, с трудом влезающих в самые большие бахилы. И может быть, только Иоанна угадывала в этом его якобы тупом молчании воистину патрицианскую благородную ненависть к дилетантству, позёрству и фальши. Дед был убеждён, что каждый должен быть на своём месте, где его «судьбина определила», как он выражался. Что сапожник должен шить сапоги, а пирожник пироги печь. Иоанна была, подобно ему, конём необъезженным, смело бросающимся на любое препятствие в фанатичной жажде испытать себя, самоутвердитъся или сломать шею. «Смогу ли?» — думала она и лезла под потолок прибивать с дедом огромный лист оргалита. Или училась резать стёкла, или оклеивала обоями неровные стены…

— Ровные-то любой дурак может, — поддразнивал дед, — А вот тут как ты вырежешь для розетки дырку, чтоб на место стала и шов сошёлся, а?

— Любимый город может спать спокойно… — пела Иоанна, найдя решение, и дед радовался с ней и за неё. Они были чудной парой, их бы пропустила любая космическая комиссия на какой-нибудь «Союз-12», как образец совместимости.

Дом оформлялся, преображался, хорошел. Каждый день приносил какую-то новую победу, каждый день выковывался результат. Она и не подозревала, что это так здорово — своими руками строить жилье, напевая старые песни, есть простую пищу под рюмочку, «с устатку», и вечером, читая определённое отцом Тихоном вечернее молитвенное правило, падать замертво в одежде на дяди женин диван и засыпать здоровым крепким сном трудяги, выполнившего честно свой дневной долг. Литературную работу она делала из-под палки, когда гром грянет, а московскую квартиру и вовсе забросила — благо, Филипп женился, и Лизанька, сокровище, находка, взяла хозяйство в свои руки. Идеально прибрано, приготовлен обед, холодильник полон, всё выстирано, а ведь она ещё и училась во ВГИКе, и снималась…

«Мама, вы не волнуйтесь, мне это нетрудно», — у Лизы был счастливый вид человека на своём месте, и у неё было своё восхождение день ото дня, и Филя ходил гоголем, и свекровь признавала, что внук, кажется, нашёл достойную пару. Теперь даже Денис стал чаще бывать дома, признавшись, что впервые в жизни наслаждается лицезрением давно занесённого в красную книгу экземпляра — идеальной женщины. Симбиоза красавицы, неплохой актрисы и хранительницы очага, плюс секретаря комсомольской организации.

А приехавший в Лужино Денис был ошеломлён размахом строительства «Неясной Поляны».

— Слушай, откуда у тебя на всё это деньги?

— Бог посылает, — сказала совершенную правду Иоанна. Про торговлю цветами он, разумеется, ничего не знал, он бы наверняка схватился за голову. А Иоанна к весне с учётом конъюнктуры запаслась парниковой плёнкой, навозом, дед соорудил ей из остатков от стройки пару теплиц и приходилось разрываться между домом и участком. Был великий пост, она говела, часто ходила в храм, похудела и дочерна загорела апрельским подмосковным загаром. Сменила телогрейку и валенки на свитер и резиновые сапоги с шерстяными носками — почва ещё не просохла.

Подсобница, архитектор, штукатур, отделочница, маляр, садовод, огородница и цветочница… «Цветочница Анюта», как она теперь себя именовала. Эти новые игры, такие непривычные, азартные и в то же время серьёзные. Давние, умиротворяющие, как сами эти слова: дом, сад, цветы, земля…