Ночь над водой - Кен Фоллетт

«Дорогой Мервин. Все, я устала и больше так не могу, поэтому ухожу. Твоя холодность становится все сильнее. Я встретила другого мужчину, извини. Когда ты прочтешь это послание, мы уже будем в Америке. Сожалею, что причиняю тебе боль, но отчасти это твоя вина, пойми и не суди, если можешь».

Она не знала, как подписать свое письмо («твоя» или «с любовью» в таких случаях не пишут), поэтому подписалась просто и коротко: Диана.

Сначала она намеревалась оставить записку в доме, на кухонном столе. Но потом испугалась, что муж может изменить свои планы и, вместо того чтобы провести ночь в клубе, зайти домой, найти записку, прийти в ярость и каким-либо образом помешать ей и Марку перед самым отлетом. Поэтому в конце концов она запечатала конверт и отправила письмо по почте ему на работу. Он получит его сегодня. Она взглянула на свои красивые часы (подарок Мервина, который добивался от нее пунктуальности). Она знала распорядок дня мужа — утром он наверняка на фабрике, ближе к двенадцати придет к себе в контору, перед обедом будет просматривать почту. Вот тут-то секретарша и вручит ему запечатанный конверт с пометкой «лично». Он будет лежать среди вороха других писем, заказов, документов. Сейчас он, наверное, как раз его читает. От этой мысли Диане стало немного грустно, она опять почувствовала себя виноватой, но было и какое-то облегчение: ведь теперь они далеко, их разделяет двести миль.

— Пришло такси, — сказал Марк.

Ей стало страшновато. Вот и все, теперь впереди полет на новом мало опробованном самолете над просторами Атлантического океана.

— Пора, идем!

Она подавила свой страх, поставила на стол кофейную чашку, встала и весело улыбнулась.

— Да, пошли, я готова.

Эдди всегда не везло с девчонками, он их стеснялся.

Он оставался девственником, пока учился в академии в Аннаполисе. Когда проходил службу в Перл-Харборе, конечно, общался с проститутками, но это общение не приносило ему ничего, кроме отвращения. Потом, уволившись из ВМС, он долгое время был один, и, если ему хотелось человеческого общения, он обычно собирался и ехал в какой-нибудь кабак, иногда довольно далеко. Кэрол-Энн работала тогда в «Пан Ам» в Нью-Йорке, на маленькой станции по обслуживанию летающих лодок (Порт Вашингтон, Лонг-Айленд). Она была загорелой голубоглазой блондинкой с длинными ногами. Эдди она сразу понравилась, но он долго не осмеливался назначить ей свидание. Наконец такой случай представился. Однажды в столовой молодой парнишка-радист отдал ему два билета на знаменитую театральную постановку «Жизнь с отцом» на Бродвее, а когда Эдди заявил, что ему не с кем идти, парень повернулся к соседнему столику и запросто обратился к Кэрол-Энн, спросив, не составит ли она компанию Эдди.

— Конечно, — ответила она искренне, без всякого жеманства, и Эдди тут же понял, что нашел в ней родственную душу.

Позднее он узнал, что в то время ей было действительно одиноко. Она выросла в деревне и не могла сразу привыкнуть к привычкам и стилю гигантского города. Она выглядела очень сексапильно, но была застенчива и просто не знала, что делать, если мужчины позволяли себе вольности, и им было довольно трудно завязать с ней контакт. У нее создалась репутация недотроги, «снежной королевы», ее не часто приглашали.

Но Эдди тогда еще ничего этого не знал. Рядом с ней он чувствовал себя королем. После театра он пригласил ее поужинать, затем галантно отвез ее домой на такси, В дверях они задержались, он поблагодарил ее за прекрасный вечер и по-детски нежно чмокнул в щечку. Тут она неожиданно пустила слезу и призналась, что он первый настоящий парень, которого она встретила в Нью-Йорке. Он так опешил, что сразу назначил ей свидание.

Тогда же он узнал, что такое любовь. Они отправились в Кони-Айленд. Стоял жаркий июль, на календаре пятница. Она надела в тот день белые брючки и нежно-голубую блузку. К своему изумлению, он понял, что ей тоже нравится гулять с ним, она, пожалуй, им даже гордится. Они ели мороженое, катались в паре на аттракционе под громким названием «Циклон», покупали смешные шапочки с козырьком, все время держались за руки, поверяли друг другу свои маленькие тайны. Когда он довел ее до дома, то не смог удержаться и сообщил, что никогда в жизни еще не был так счастлив. Поразительно, но у нее было такое же чувство.

Вскоре он забросил ферму, дом, проводил все свободное время в Нью-Йорке, ночуя в маленькой комнатушке однокашника по академии, который одобрительно и с удивлением наблюдал за разительными переменами в своем друге. Потом Кэрол-Энн взяла его в Бристоль, штат Нью-Гэмпшир, и познакомила со своими родителями — милой супружеской четой среднего возраста, людьми бедными, но аккуратными, добропорядочными, трудолюбивыми. Они напомнили ему его собственных родителей, но без религиозного пуританства его предков. Они, как дети, радовались за свою дочь, ее успехи, работу, и Эдди отлично их понимал. Он не понимал только одного — как могла такая красивая достойная девушка выбрать такого олуха, как он сам.

Сейчас, стоя у дуба в рощице рядом с «Лангдаун-Лон отелем», он, может быть, впервые осознал, как сильно ее любит. Эдди находился в том кошмарном состоянии, когда ждешь чего-то плохого, самого ужасного, когда не знаешь, что делать, куда бежать, к кому обратиться, когда в глубине души остается все же надежда на счастливый исход, но бегут, неумолимо бегут жестокие стрелки часов судьбы и приближают неотвратимый конец.

И, надо же, как раз перед самым его отъездом они еще и поругались. Час от часу не легче.

Она сидела тогда на тахте, набросив на голое тело его простую хлопчатобумажную рубашку, выставив вперед свои красивые загорелые ноги, ее изумительные светлые волосы рассыпались по плечам. Она читала журнал. У нее всегда была маленькая грудь, но в последнее время она явно увеличилась, потяжелела. Ему страшно захотелось их потрогать. Через минуту он уже запустил руку под рубашку и нащупал сосок. Она молча продолжала читать, только улыбнулась.

Он поцеловал ее волосы, придвинулся. Став его женой, она сильно преобразилась, сначала он даже испугался. Эдди брал в жены тихую, застенчивую девушку, но, как только они вернулись из короткого свадебного путешествия, она стала другой, какой-то ненасытной, странной.

Первым делом она потребовала не выключать свет, когда они занимались любовью. Эдди это, правда, смутило, но ему нравилось видеть ее всю, хоть он этого немного стеснялся. Потом он заметил, что она не запирает дверь ванной, когда моется. Тогда он решил, что глупо ему запираться, если она этого не делает. А однажды она просто вошла голая, когда он мылся, и без всякого стеснения полезла к нему под душ. Эдди был не готов, он опять ужасно смутился, ведь ни одна женщина не разглядывала его так близко и откровенно с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Ему было неловко смотреть, как жена намыливает свои бедра, подмышки, он даже сделал себе передничек из полотенца, а Кэрол-Энн было все нипочем, она только смеялась.

Потом она вообще стала ходить по дому голой. Вот и тогда, она сидела рядом в одной рубашке, что, по ее меркам, было вполне достаточно, а он не мог отвести взгляд от тонких, просвечивающих трусиков и того, что скрывалось за ними. Это еще что, бывало и покруче! Вот он, например, мирно варит на кухне кофе, а она заходит в одних чулках с резинками и начинает поджаривать на огне тосты. Или, например, он бреется, а она вдруг входит без лифчика и невинно начинает чистить зубки. А в спальню она порой заходила совсем обнаженной, принося ему на подносе завтрак. Неужели она стала нимфоманкой? Так, кажется, ребята называли девчонок с подобными замашками? Но в глубине души Эдди признавал, что ему это даже нравилось. Во всяком случае, он и мечтать не мог, что по его дому будет разгуливать такая пава, красавица-нимфа, и не кто-нибудь, а его Кэрол, просто удивительно.

За год постепенно изменился и он сам. Он стал настолько раскованным, что ходил уже голым из спальни в ванную и обратно, иногда спал без пижамы, а однажды, когда разгорячилась кровь, вообще овладел своей русалочкой прямо в гостиной, на кушетке — ничего, мебель хоть и старая, но выдержала.

Сначала он все время пытался решить, есть ли что-нибудь предосудительное, ненормальное в их поведении, но потом решил, что это, в конце концов, неважно. Они же взрослые люди и могут делать что хотят, если это никому не мешает. А когда он перестал задавать себе вопросы, то вкусил настоящей свободы, словно птичка, выпорхнувшая из клетки. И это было прекрасно, изумительно.

Он сидел рядом с ней, наслаждаясь их близостью, из распахнутых окон в комнату проникал теплый приятный ветерок, пахло свежестью и смолой. Его чемодан был давно собран, через несколько минут он отправится привычной дорогой в Порт-Вашингтон. Кэрол-Энн оставила компанию «Пан Ам» — она не смогла жить в штате Мэн, а работать в Нью-Йорке, и поэтому устроилась в крупный магазин в Бангоре. Эдди как раз хотел поговорить с ней насчет ее работы, перед тем, как уедет.