Последний час надежды - Константин Бояндин

Вспомнит ли тот, другой, всё то, что произошло?

И вспыхнули звёзды, и сошлись войска; и драконы, извергающие пламя, кружили над полем битвы; огненные смерчи опустошали миры; вулканы и пожары несли смерть и забвение; Вселенная горела ледяным огнём, плавилась, сгорала под тяжестью снега, молнии, ветвистые и чудовищные, прорезали её всю… Я чувствовал это, этот сладкий огонь под пальцами, это мгновение смерти и жизни, пришедшее не ко мне, и длилось оно и длилось, и вечность отступила, утонув в этом мгновении…

Чей шёпот доносился до слуха?

И миг смерти Вселенной сменился мигом её воскрешения. Вновь загорались звёзды, вновь пыль сгущалась в планеты, и возникала на них жизнь, и проходила, и возникала вновь. В эти секунды шаткого равновесия возвращался окружающий сумрак, прохлада овевала лицо, но холодно не было — чьи-то руки прижимались к плечам — жаркие, сильные руки; чьё-то дыхание, рядом со мной, чьи-то губы, что-то шепчущие и огонь, разгорающийся вновь — пламя, вспыхивающее от простого прикосновения пальцев, губ, от взгляда, от мысли…

Сколько длилось это безумие?

И Вселенная в моих объятиях вновь сгорала и возрождалась; и пламя, гибельный жар, просачивался внутрь меня самого, и копился, не находя выхода, и накалял, и давил, пока не осталось силы терпеть его, пока Вселенная внутри меня не озарилась таким же ледяным сиянием, не наполнилась хаосом, которому нет имени. Меня влекло куда-то, всё выше и выше, и не смог я заметить, когда сгорел и возродился, стал тем, кем был — и кем-то ещё, вернулся в мир, обычный, скучный и неизбежный…

Как долго это длилось?

Не помню.

Я пришёл в себя — словно включился. Я лежал на полу, свернувшись калачиком. Одетый. Ники сидела рядом, нагая, прижимая ладонь к моей щеке. Было страшно хорошо и покойно… не хотелось шевелиться, подниматься, думать…

Морская соль. Ники повернула голову и я увидел, что слёзы стекают по её щекам. Невольно пошевелился (она не отняла ладонь), взглянул в сторону стола, на зелёные фосфоресцирующие цифры…

О господи! Половина четвёртого!

Я вскочил… попытался вскочить. Не смог, запутался в ногах, едва не упал. Проклятая Ники… для этого она привела меня сюда? Чтобы я опоздал, чтобы остался здесь? Злость вернулась почти мгновенно. Ники подняла голову, встречаясь со мной взглядом. На лице её я прочёл отчаяние. Настоящее? Притворное?

— Ники, какого…

Хорошо, что я вновь посмотрел на часы. Не половина четвёртого. Половина двенадцатого. Мы ещё успеем, даже если опоздаем на полуночный автобус. А опоздаем наверняка.

— Брюс, — губы Ники шевельнулись. — Ты мне нужен.

Я молча протянул ей руки. Она приняла, поднялась. Всё так же великолепна… но теперь красота её, купающейся в лунном свете, казалась вульгарной. Красота мраморных статуй, расставленных в борделе. Красота девиц лёгкого поведения, притягательная и порочная. Что-то изменилось. Если то, что мне привиделось, случилось на самом деле.

— А Длинный, значит, тебе уже не нужен? — не сдержался я.

— Уже нет. Брюс, уезжай. Как можно скорее. Двенадцатым поездом, в Ле-Тесс. Поезд будет через полтора часа, ты успеешь.

Она говорила, а слёзы текли по её щекам. Ровный голос Ники придавал жутковатое ощущение нереальности всему происходящему. Такого не может быть.

— Мне не нужно в Ле-Тесс. Я еду в Сант-Туаре. София ждёт меня, — мне уже нестерпимо хотелось говорить что-нибудь, что ранило бы Ники. Безумие, что, возможно, творилось здесь недавно, всё ещё не остыло в моей голове.

— Нет, Брюс. Это важно. Ты должен ехать в Ле-Тесс, со мной. Вот, — она протянула руку за спину. Что-то глухо звякнуло, прошелестело. Я увидел свой талисман, подарок бабушки. «Счастливый пенни», на серебряной цепочке. Так. Значит, она всё-таки украла его. Или она, или кто-нибудь из приятелей Длинного. Пока я был в беспамятстве или пока лежал в больнице. Я забрал талисман, рука сама собой сжалась в кулак.

Ники закрыла глаза, и я осознал, что она ждёт удара. Это усилило нереальность настолько, что я опомнился. Бежать отсюда, прочь. Не знаю, что там случилось у Ники, но лучше не знать.

— Я ухожу, — сумел я выговорить. — Спасибо, Ники, — я не знал, всерьёз ли благодарил. Прозвучало издевательски. — Прощай.

— Нет! — она поймала меня за рукав, вынудила обернуться. Прижала мою правую ладонь обеими своими, к своей груди. — Брюс, поверь мне. Мне нужна помощь. Твоя помощь.

Я вздрогнул. Видения возникли… облако её запахов, нежная, манящая смесь, стала резкой, едва переносимой… в ушах застучало. Я увидел… Я увидел, как она… как она проделывала это с другими — с Длинным, с его дружками. Видел её, покорную и податливую… игрушку в руках Длинного. Я почувствовал омерзение.

— Да, — прошептала она. — Но это не важно.

— Ч-что?!

— Я была с ними. С каждым. Но это не важно, Брюс. Уже не важно.

— Это важно! — крикнул я, рывком забрал руку. Так резко, что оцарапал Ники краешком ногтя. Ники вновь закрыла глаза, ожидая удара — но не покорно, как рабыня, а как солдат, ждущий справедливого наказания. Красная полоса медленно возникла на её груди. Запах крови ударил в ноздри… что с моим обонянием? — Это важно, чёрт возьми!

— Пусть так, — она открыла глаза. Слёзы текут по её щекам. — Потом, Брюс. Я виновата. Но сейчас… помоги мне. Мы в беде. В большой беде.

— Ты в беде, — поправил я. Что-то не так… мне показалось, или кровавая дуга на её груди стала меньше? — Ты получила от меня, что хотела, правда? Надеюсь, тебе понравилось.

— Брюс, — она шагнула ко мне, взяла за руку. — Выслушай. Времени мало. Просто помоги мне. Один лишь раз.

— Давай, заставь меня, — в памяти всплыла та вечеринка, пьяная, злая Ники и её слова: «кого угодно заставлю сделать что угодно». И самое страшное было в том, что да, заставляла…

— Не могу, — она опустила голову. По-прежнему говорила ровно. Слеза упала на ковёр, рядом с её ногами… милыми, изящными пальчиками… — Могу убить. Могу сломать. Заставить — не могу.

Эти жуткие слова вернули меня в реальность. Или окончательно изгнали из неё. Я неожиданно поверил, что Ники не шутит, не притворяется, не издевается. Но всё равно не сдержался.

— Тогда попроси. Как следует, — перед глазами всплыла та самая вечеринка. Ощущение беспомощности… колени, сами собой сгибающиеся. Грязь, в которую я опустился. И радостный гогот «хозяина» Ники.

Она медленно, держа голову склонённой, опустилась на колени.

— Прошу, Брюс. Времени очень мало. Помоги мне.

Холод. Откуда взялся этот страшный, нестерпимый холод? Я присел перед ней. Осторожно прикоснулся ладонью к подбородку. Заставил поднять взгляд.