Дитя во времени - Иэн Макьюэн

– Вот выпьем еще по стакану пива.

– Значит, можно накрывать через полчаса?

Он кивнул. Мать нахмурилась на приступ боли, отозвавшейся в пояснице, когда она вставала со стула, и сказала:

– Хорошо. Я найду пока чем заняться.

Она потрепала сына по коленке и быстро ушла в дом.

Отец последовал за ней и вернулся с двумя новыми банками пива. Громкий стон, который он издал, опустившись на стул, был вызван не столько болью, сколько желанием подшутить над собой. Поставив банки на подлокотники, он тяжело поник и улыбнулся, притворившись, будто совсем вымотан этими усилиями. После того как стаканы были наполнены, отец расспросил Стивена о подкомитете и внимательно выслушал его рассказ о заседаниях. Разговор сына с премьер-министром не произвел на него впечатления.

– Они всегда делают только то, что им выгодно, сынок. Я уже говорил, вы напрасно теряете время. Ваш отчет давно уже тайком написан, а вы попросту ломаете комедию. В этих подкомитетах заседают одни шишки, как я посмотрю. Профессор такой-то и такой-то да лорд такой-то и такой-то! И все для того, чтобы вам поверили, когда будут читать ваш отчет, и большинство людей такое дурачье, что непременно поверят. Лорд такой-то и такой-то поставил здесь свою подпись, значит, это правда! А кто такой этот лорд? Какой-нибудь Джо, который ни разу в жизни не оступился, никому не перешел дорогу и сумел скопить немного деньжат. Шепнул нужное слово нужному человеку, и вот он уже в списке почетных членов, а затем глядишь – он уже почти Всевышний, а его слово – закон. Он – Бог. Лорд такой-то и такой-то сказал то, лорд такой-то и такой-то думает это. Вот в чем беда нашей страны: кругом сплошные поклоны да расшаркивания, все лебезят перед всякими лордами и сэрами, никто не позаботится о самом себе! Нет уж, на твоем месте, сынок, я бросил бы это дело. Ты зря просиживаешь там штаны. Лучше возьми и напиши книжку. Самое время заняться этим. Кейт не вернется, Джулия ушла. Нужно жить дальше.

Эти слова не были подготовлены, они удивили обоих. Стивен покачал головой, но не нашел что ответить. Мистер Льюис снова откинулся на спинку стула. Отец с сыном подняли стаканы с пивом и сделали по глубокому глотку.

Перед самым ужином Стивен на несколько минут остался в гостиной один. Отец ушел на кухню помогать накрывать на стол. Комната была большая, от одной стены дома до другой. В одном конце ее стоял обеденный стол, другой занимали диван и два кресла. Этот очередной дом в жизни его родителей был первым, который они смогли обставить по своему вкусу. Повсюду были видны вещи, накопленные во время службы в различных гарнизонах, лежавшие по ящикам до той поры, «когда у нас будет свой дом», – фраза, которую Стивен запомнил с раннего детства. Пепельница с кожаными ремешками была на месте, и силуэты пальмовых деревьев, и медные горшки из Северной Африки тоже. На серванте мать Стивена держала хрусталь и коллекцию стеклянных зверушек, остроконечных и тяжелых на ощупь, застывших в затейливых позах. Стивен подержал на ладони мышь с крохотными глазами-бусинами и нейлоновыми усами.

На обеденном столе стояли бокалы для вина на высоких ножках с зеленым отливом. Когда-то они казались ему дамами в длинных перчатках. Накидки на стульях носили опознавательные знаки Королевских ВВС. Кофейные ложки были украшены гербами городов, где побывал Стивен: Ванкувер, Анкара, Варшава. Так странно было видеть, как все прошлое с легкостью разместилось в одной комнате, изъятое из времени и скрепленное смесью знакомых запахов, не имевших возраста, – лавандовой мастики, сигарет, ароматического мыла, жареного мяса. Вот эти вещи, этот особенный запах – и решимость Стивена, ощущение важности задуманных им расспросов начали исчезать. Он хотел выяснить некоторые подробности, обсудить кое-что, но теперь, после трех банок пива, его охватило чувство приятной расслабленности, вызванное также и голодом, а мать уже подавала через кухонное окно закрытые миски с овощами, которые нужно было выложить на подогретые тарелки, и отец уже достал бутылку собственного вина, приготовленного за четыре недели с помощью специально купленных приспособлений, и теперь наполнял бокалы, задирая донышко бутылки, как делал это всегда, и первое блюдо стояло на столе, и на каждом ломтике дыни лежала огненно-красная вишенка. Стивен сел на свое место, полный чувства признательности, и, когда родители тоже устроились за столом, все трое подняли бокалы и мать сказала: «Добро пожаловать домой, сынок!»

Глядя на лица родителей, Стивен замечал в них не столько следы, оставленные временем, сколько разрушения, причиненные исчезновением Кейт. Теперь они редко упоминали о ней, почему он и был так удивлен двадцать минут назад. Потеря единственной внучки в два месяца выбелила голову отца и избороздила морщинами кожу вокруг глаз матери. Вся их жизнь после выхода на пенсию строилась вокруг внучки, для которой эта комната была раем, населенным запретными вещами. Она могла провести здесь полчаса в одиночестве, встав на цыпочки перед сервантом, увлеченная бессвязными диалогами, в которых сама же отвечала за стеклянный зверинец высоким попискивающим голосом. Помимо этих явных признаков, Стивен не замечал в своих родителях других видимых следов горя. Они не хотели усугублять его боль. Эта общая черта связывала всех троих: они не могли вместе горевать о Кейт, и произнести вслух ее имя, как сейчас это сделал отец, значило нарушить неписаное правило.

Лишь когда с ужином было покончено, Стивен сделал над собой усилие и заговорил о велосипедах. Он сказал, что у него сохранилось одно воспоминание, обстоятельства которого ему неизвестны. Стивен описал багажник, на котором сидел, дорогу по направлению к морю, покрытый галькой берег и рокочущий шум прибоя. Отец вызывающе покачал головой, как делал всегда, когда сталкивался с безвозвратным прошлым. Но миссис Льюис ответила сразу же:

– Это было в Олд-Ромни, в Кенте. Мы как-то провели там несколько дней. – Она тронула мужа за руку. – Помнишь, мы еще тогда взяли у Стэна свои старые велосипеды, эти развалины. Мы пробыли там неделю, и каждый день как по заказу лил дождь.

– В жизни своей не был в Олд-Ромни, – ответил отец, но уже не так уверенно, словно ждал, чтобы его переубедили.

– Что-то случилось с твоей переподготовкой, и тебе дали неделю отпуска. Мы сняли комнаты, и хозяйка готовила нам завтрак, уже не помню, как ее звали, но у нее было довольно уютно, очень чисто.

– Так вы забрали свои старые велосипеды, – подсказал Стивен.

– Да-да, верно. Мы купили их за много лет до этого, они были тогда совсем новые, а потом, когда нас направили за границу, отдали их твоему дяде Стэну.

На этот раз голос отца прозвучал твердо:

– Бывали у нас велосипеды, но новые – никогда. Мы не могли себе такого позволить. Не в те годы.

— Говорю тебе, могли, в рассрочку, и отдали их Стэну, а когда поехали в Олд-Ромни, то взяли их на неделю обратно.

Отказавшись признать существование велосипедов, отец вынужден был проявить твердость и в отношении Олд-Ромни.

– Да не был я никогда в этом месте. Даже близко не подходил.

Желая скрыть раздражение, мать Стивена поднялась и начала убирать со стола. Когда она сердилась, голос у нее становился ниже.

– Вечно ты забываешь то, чего не хочешь помнить.

Мистер Льюис наполнил стаканы и, скорчив комическую гримасу, подмигнул Стивену: посмотри, мол, каково мне теперь приходится.

Доброе настроение довольно легко восстановилось за кофе, когда разговор зашел о похоронах одного престарелого родственника, которые проходили на Уимблдонском кладбище неделю назад. Мать Стивена, прерываясь, чтобы утереть набегавшие на глаза слезы, рассказала историю, происшедшую во время похорон. Маленький мальчик, правнук покойного, во время службы бросил в могилу игрушечного медвежонка, который так и остался лежать на крышке гроба, глядя на собравшихся единственным уцелевшим глазом. Ребенок поднял невообразимый шум, заглушив монотонное бормотание священника. Среди приглашенных послышались смешки, члены семьи начали метать по сторонам сердитые взгляды. Никто не захотел лезть вниз и вызволять игрушку, так ее и похоронили вместе с покойным.

– И горевали о ней куда больше, – добавил отец Стивена, который слушал эту историю во второй раз с широкой ухмылкой на лице.

Посуду мыли все вместе, следуя давно заведенному порядку. Пока Стивен и отец убирали со стола, мать набрала воды в кухонную раковину и приступила к своей части работы. После того как на столе скопилось достаточно мокрых тарелок и чашек, которые нужно было протереть, настала очередь Стивена. Тем временем отец, закончив носить посуду, стал смахивать крошки с обеденного стола. Затем он присоединился к остальным, чтобы помочь им вытереть и расставить все по местам. После этого миссис Льюис обычно отпускала мужчин из кухни, чтобы самостоятельно вымыть и вытереть противни, на которых готовилось тесто и жарилось мясо. Эта сложная операция напоминала одновременно танец, ритуал и военные маневры. Если раньше при виде этих действий Стивена охватывало отчаяние, то теперь, когда в его собственной жизни воцарился хаос, они стали казаться ему успокаивающими. Дождавшись, когда отец начал энергично натирать поверхность обеденного стола в гостиной и они с матерью остались на кухне одни, Стивен снова спросил ее про велосипеды. Когда они были куплены?