Соска - Олег Журавлев

— Где ваша водка?

— В холодильнике…

— Сидите, Вилена, не вставайте. Это очень важно.

Степан открыл холодильник, достал початую бутылку, Вилена молча показала, где рюмки.

— И огурцы там же возьмите, Степан Афанасьевич… — прошептала.

Степан разлил водку, сел напротив соседки, ласково заглянул ей в глаза.

— Вздрогнем?

— Ага!

Они синхронно опустошили рюмки, Степан сразу же налил по второй.

Дождавшись, когда собутыльница дожует огурец, спросил:

— Вилена, а вы можете описать, как выглядят мой сын и моя собака?

— Описать?

Вилена задумалась и даже закатила глаза, чтобы доказать, что старается вовсю.

— Описать. Рост, цвет глаз, породу. Вы, Вилена, не торопитесь только.

Степан зажмурился, чтобы не сбивать.

Пауза растянулась для Степана на очень долго.

— Нет, не могу, — наконец сказала Вилена.

Степан открыл глаза.

— Ну, вы же знаете, как моего сына зовут?

— Так вы же мне и сами говорили! Имя такое редкое, я почему-то сразу запомнила. Be-ли-мир.

— Ну а выглядит он как?

— Мальчик как мальчик, наверное. А в деталях не знаю… Я же его не видела никогда.

— А Джойс?

— Это собачка? И собачку вашу не видела. Со слов ваших знаю.

— Ни разу не видели? Мы же с вами часто встречаемся… Может быть, хоть разок?

— Может быть. Здесь в подъезде и мальчиков много, и собачек тоже. Только откуда же мне знать, которые ваши? Дом-то вон какой большой. У меня на площадке у Трифоновых сразу два ротвейлера. Правда, с девочкой. Вас я, Степан Афанасьевич, всегда одного встречала.

Не дожидаясь тоста, Степан осушил свою рюмку и встал.

— Пойду я к себе, Вилена. Извини.

— А пельмешки…

Вилена схватила его за руку.

— Останьтесь, Степан Афанасьевич. Я же вижу, что-то у вас случилось. Одному хуже будет. Я… я приставать не буду. Честное слово!

Степану приснилось, что он проснулся, увидев светлую точку в кромешной тьме. А еще, что проснувшись, он обнаружил, что во рту у него детская соска-пустышка. Соска произведена в Китае, очень неудобная. Он попытался отплюнуться от заразы и раскрыл глаза.

— Ой, извините, Степан Афанасьевич!

Оказалось — Вилена. Воспользовалась, чмокнула в губки. Подперев щеки руками, соседка любовалась на свою неразделенную страсть за мгновение до пробуждения. Ну и не удержалась — поцеловала в губки.

Степан вежливо отказался и от завтрака, и от дружеского минета — «пока тепленький, заодно и напряжение снимете, Степан Афанасьевич», — поблагодарил соседку за кров и отправился к себе на восьмой.

Лифт долго не приходил, кто-то там что-то загружал-разгружал.

Выйдя наконец из лифта на своей площадке, Степан получил удар в нос. Знакомый запах кофе распространялся в приоткрытую дверь квартиры номер 86. Из его квартиры. Из квартиры семьи Свердловых.

У Степана кровь от головы отхлынула и потемнело в глазах. Он поморгал глазами, зачем-то пошел к мусоропроводу и захлопнул крышку в зловонную преисподнюю — как всегда, кто-то нехороший забыл закрыть.

Не дыша, проскользнул к себе. На кухне звякали чашки, из детской доносилась возня.

Сдерживая улыбку, Степан шагнул на кухню. Одновременно с этим в голове у него грянул оркестр.

И тут же смолк на фальшивой ноте.

На кухне хозяйничал всего-то Полежаев.

От неожиданности Усач вздрогнул и едва не разбил чашку.

— Ты меня напугал, Степа. Я уже начал думать, что и ты…

Степан без интереса потряс крепкую жилистую руку приятеля.

— А там кто?

— Денисов с минус первого. Заканчивает. Ты уж извини, что я без разрешения…

— Да ладно, о чем ты. Я же сам тебе ключ дал… А я у соседки ночевал. Плесни-ка и мне кофейку. Соседка сверху, Вилена, я тебе рассказывал. Только не подумай чего. Чисто платонически.

— А мне-то что? Ты у нас человек свободный. Это не толстенькая такая? Лично я бы ее совсем не платонически оформил бы. Мне толстые нравятся.

— Хочешь, познакомлю? Оформишь. А насчет того, что я — свободный, это ты зря. Я Тамаре прямо сейчас позвоню и извинюсь.

На кухонном столе лежала та самая фотография, которую он послал вчера Усачу на экспертизу.

— Кому позвонишь?

Полежаев распечатал фотографию на цветном принтере в увеличенном масштабе. Не пожалел чернил.

Не дождавшись ответа, майор продолжил:

— А ты уже успел с какой-то Тамарой познакомиться и ее обидеть? Узнаю Свердлова. Молодец, Степка, значит, бред из головы выкинул! А ну рассказывай!

С фотографии на Степана смотрел, счастливо и в то же самое время как-то неискренне, со скрытым намеком, улыбаясь, Степан Афанасьевич Свердлов. Этакий вольный дачник. На заднем плане по-прежнему дымился мангал. На траве по-прежнему лежала кривая тень фотографа. На голове Степана по-прежнему был по-пиратски повязанный красный платок (старый пионерский галстук), в правой руке лопата, а на заднем плане только что вспаханная под картошку грядка. Вот только никого больше на фотографии не было. Один-одинешенек, а вокруг — пустота.

Полежаев перехватил его взгляд.

— Никакого монтажа, Степа. Все чисто. Проверили в лучшем виде.

— Никакого монтажа… — повторил Степан, как эхо.

Как задумчивый робот, он взял телефонную трубку и нажал на цифру три — быстрый набор номера тещи.

— Здравствуйте, Альбина Михайловна, это Степан. Тамару будьте добры.

— Какой еще Степан? Какую еще Тамару?

— Ваш зять. А Тамара — дочь ваша. У вас дочь есть?

— Вы не туда попали.

— Туда я попал, Альбина Михайловна, не туда я попасть не мог, номер ваш в памяти телефона.

— Молодой человек, я шуток не понимаю, еще раз позвоните, сообщу в милицию. Тем более номер ваш у меня высветился. Продиктовать, если не верите?

— Спасибо, не надо. А шуток вы никогда не понимали.

Степан повесил трубку и упал на табурет.

Из детской приковылял Денисов с минус первого. Хромоногий и всегда чем-то недовольный, он слыл непревзойденным мастером своего дела.

— Привет, Степка, — хмуро бросил он в пол, не глядя на Степана.

Он прошел к умывальнику, пустил воду и подставил под струю руки.

— Где здесь руки можно помыть?

Закончив процедуру, он все так же, ни на кого не глядя, бросил в пустоту:

— Ну, я пошел, кофе не буду.

— Кофе будешь? — выпалил Полежаев.

Денисов повернулся к Полежаеву и посмотрел ему в глаза снизу и как-то наискосок.

— Кофе не буду, — отчеканил он. — В этой квартире проживал, проживает и, возможно, будет продолжать в том же духе один-единственный человек. Человек этот — мужчина. Причем закоренелый холостяк, судя по… некоторым следам. Пальчики только его и твои, Полежаев. Твои я наизусть выучил, ты их каждый раз оставляешь, нам лишнюю работу создаешь. А вторые — Степкины, разумеется. Все, до свидания!

Не дожидаясь ответа, он проковылял в коридор. Хлопнула входная дверь.

— И зачем тебе это понадобилось, Степа, ума не приложу. Какая-то паранойя нехорошая. Сначала фотография, теперь вот отпечатки… Думаешь, наведывался к тебе кто-то?

Степан подошел к окну, повернулся к Полежаеву спиной. Постоял так несколько минут.

«Спина какая-то… Красноречивая, — неожиданно подумал Полежаев. — С ума, что ли, сходит наш Степка? Сначала собака, потом сын, теперь вот Тамара какая-то. Семью ему надо, вот что…»

— А знаешь, что, Полежаев? — Степан резко повернулся.

Усач сделал вид что не заметил, как покраснели у приятеля глаза.

— Чего, Степан?

— А давай сегодня напьемся? Или слабо? Дела, небось, как всегда?

— А когда это мне было слабо? — просветлел Полежаев. — А дел будет меньше, если ты мне поможешь.

— Давай, попробую. Что там у тебя?

— Попробуй-попробуй. Тебя это от паранойи отвлечет. А то ты весь какой-то непонятный, собаки, фотки, тетки, которых я не знаю. А дельце, Степа, как раз то что надо. Мистическое, тебе понравится.

Слово «мистическое» показалось Степану очень длинным. Он вдруг почувствовал, как его мозг, как большая посудная губка, выжался сам собой и, едва влажный, облегченный, приготовился впитывать Полежаевскую историю.

— Это тебе не Громов с золотыми яйцами в подвале, Степушка. Тут покруче будет…

Полежаев достал из кармана новую пачку сигарет и долго цеплял за прозрачный язычок, чтобы ее распечатать.

Наконец это у него получилось.

— Слушай, Степа. Рассказываю. Только предупреждаю, в этот раз орешек крепкий. Настоящей чертовщинкой попахивает. Волшебством. Ты готов?

— Готов. Валяй!

Никакого волшебства

— К нам обратился некий Александер Маркофф, будет хуже. Маркофф, с двумя «ф» на конце, — эмигрант первой волны. Очень богатый американец, которого обидели на родине его предков, то есть здесь у нас.

Так вот, господин Маркофф доверил СКБ-банку — знаешь такой, не хухры-мухры, — на хранение одну вещицу. Вещица очень дорогая, даже в чем-то бесценная.